А затем черт плюнул три раза через левое плечо, пробормотал что-то – и оказался комбайнер, в той станице, где машину свою оставил.

Прошло с тех пор всего десять дней. Свежий ветер разогнал густые тучи. Горячее солнышко подсушило землю. Жаворонки колокольцами зазвенели в голубом небе. Попросил комбайнер, чтобы ему, как бывшему трактористу, разрешили в эту весну поработать на тракторе. Дали казаку ДТ-54 – не машина, а красавица, одна за целый табун лошадей сработает.

На розоватой весенней зорьке выехал казак в степь, проверил машину и плуги, а потом достал алую кисточку и потряс ею три раза.

И вдруг перед самой машиной горбоносый и бородатый гражданин появился – в пальто теплом, в сапогах, в черной шляпе – ни дать, ни взять – агроном заезжий.

– Ну, сколько ты, чертило, земли вспахал? – спросил его казак.

Тряхнул гражданин козлиной бородкой и ответил с важностью:

– Целых три гектара. Можешь проверить!

– Ладно, верю тебе, – отвечает казак. – А ты вот проверяй – я вдвоем с помощником сегодня до вечера пятнадцать гектаров вспашу!

– Хвастун ты, казак! – захохотал гражданин в шляпе. – Где это видано, чтобы два пахаря за день пятнадцать гектаров вспахали!

– Ну, смотри!

Отошел черт в сторонку и залег в овражке.

А казак влез в кабину трактора, нажал на рычаги – и двинулась могучая машина вперед. Идет – и ровно дышит мотором, а за ней, точно черные волны, широкая полоса вспаханной земли стелется.

Когда стало опускаться на покой веселое весеннее солнце, передал казак свой трактор сменщику, а сам к овражку направился.

– Ну, проверяй, сколько вспахано! – сказал он черту. Но тот только бросил на казака сердитый взгляд, махнул волосатой рукой и исчез.

Через пару дней подцепил казак к своему трактору пять сеялок, проверил все, а потом, пока девчата зерно в бункера сыпали, отошел он к овражку и опять потряс алой кисточкой. И сразу же перед ним оказался чертило – худой, измученный, один нос торчит из-под шляпы.

– Что это с тобой случилось, Чертило Батькович? – спрашивает его казак. – Совсем ты заплошал, от ветра шатаешься.

– А ты думаешь легко за день посеять целых полтора гектара? – жалобно так спрашивает черт. – Все руки отмахал,

– Ну, а я со своими помощниками сегодня гектар тридцать посеять думаю! – сказал казак.

Черт только руками замахал и глаза свои козлиные выкатил:

Нельзя это сделать за день! Никак нельзя! Сел казак на трактор и повел его по мягкой, дымящейся пашне. Погрузились диски сеялок в рыхлый чернозем и стали ровными строчками сыпать золотые зерна. Девчата только успевают бункера заправлять.

К вечеру передал казак трактор другому трактористу, а сам к овражку направился.

– Ну, что же, проверяй! Засеял я тридцать гектаров да еще и с гаком.

А черт только вздохнул и растаял, как легкий дымок.

Все жарче пригревало щедрое солнышко. Как зеленым шелком, покрылось черное поле. Буйно пошли в рост яровые. Вдоволь кормила и поила их щедрая кубанская земля, взлелеянная заботливыми руками.

И вот уже зашумела тяжелыми колосьями рослая пшеница, слоено кланяясь людям и благодаря их за заботу.

Вывел казак в поле свой самоходный комбайн. А потом подошел к овражку и давай трясти алой кисточкой от фески.

Глядит – в кустах какое-то чахлое привидение появилось – на палочку опирается, бородка трясется, ноги дрожат. Только нос да глаза прежние, чертячьи.

– Да тебе на курорт надо ехать, чертушко, – покачал головой казак. – В чем у тебя душа только держится? Или заболел?

– Не-ет! – проблеял черт. – Надорвался я. Вчера целый день пшеницу косил. Полтора гектара скосил. Теперь только в копны сложить да обмолотить.

– Мало сработал, чертушка, мало! – засмеялся казак. – Я сегодня думаю гектаров двадцать скосить.

Затряслась борода у черта, шляпа в бурьяны упала, ткнулся он козлиными рогами в край овражка и простонал:

– Не выйдет! Не сделаешь! Хвастаешь! Усмехнулся казак, пошел к своему комбайну и уселся на мягкое сиденье, под брезентовым зонтиком.

Дрогнула машина, ровно загудела мотором – точно сердце могучее забилось. Погрузился хедер в шумливое пшеничное море и давай загребать волну за волной.

Сидит казак, улыбается, песню тихонько напевает, а машина все вперед и вперед идет.

К вечеру передал комбайнер штурвал своему помощнику, а сам к овражку направился. Глядит – нет никого в овраге, только смятая шляпа в бурьянах валяется. Схватился казак за карман, а там алой кисточки точно и не бывало – не то он утерял ее, не то сама она исчезла.

Так и пропал, сгинул с нашей земли последний чертяка. Может быть, увидел, что проспорил заклад казаку, и к какому-нибудь Чан Кайши сбежал, где всякой нечисти живется привольно. А скорее всего просто надорвался он да помер и поглотила его матушка-земля.

Это, конечно, сказка только.

Но пусть подумает над ней всякая заграничная нечисть: и та, что заклинаниями хочет гнилой капитализм вылечить, и та, что брешет на нас по радио, и та, что гадости всякие для нашего трудового народа придумывает. Не надорваться бы вам, господа, от натуги напрасной! Не околеть бы, как неразумному черту из этой сказки!

Давно это было. Так давно, что если считать годы, прошедшие с тех пор, как зерна на четках, то не хватит на счет человеческой жизни…

Ровной и гладкой была в то время наша земля. Там, где сейчас высятся горы, расстилалась тогда широкая равнина. Так же ласково светило в те древние годы солнце, такой же плодородной была земля, как сейчас сладки и холодны были кубанские воды…

Но народы, жившие тогда на кубанской земле, забыли, что такое счастье жизни. И землю, и воды, и поля, и людей поработили великаны-нарты, жившие на каменной равнине, далеко-далеко, там, где восходит солнце. Суровые, закованные в железные доспехи, на огромных злых конях разъезжали нарты по земле, и головы их уходили в облака. Они ввели непреложный закон: из тысячи початков кукурузы только один мог оставлять себе пахарь, из тысячи человек ежедневно забирали они себе одного, из тысячи гроздей винограда девятьсот девяносто девять шло в их бездонные хурджины.

Вечерами останавливались великаны на ночлег, строили шалаши из тяжелых каменных плит и варили похлебку из кукурузы, быков и баранов – всего, что собирали за день.

Беком у нартов был огромный свирепый великан. Когда он садился на своего гиганта-коня, то облака цеплялись за его золотые стремена. Голос у главного нарта был сиплый, свистящий, и когда он злился, то шипел, словно чудовищный гусь. И прозвали его люди – Гусь-князь – Каз-бек.

Далеко простиралась власть великанов. Много народов работало на них и отдавало захватчикам свой хлеб и виноград, скот и кукурузу, своих сынов и дочерей. Не раз пытались народы свергнуть иго проклятых людоедов. Но что могли сделать люди с огромными нартами? Стрелы отскакивали от крепких железных доспехов нартов, копья, точно простые прутья, ломались о толстую кожу великанов-коней. А нарты только смеялись и давили конями смельчаков, решившихся выйти против них на бой… Нашлись и такие подлые люди, которые добровольно пошли в услужение к нартам, чтобы собирать крохи с их стола. Они, как трусливые шакалы, трепетали перед нартами, а с народом держались нагло и высокомерно. Этим презренным подлецам поручил главный нарт Казбек собирать дань с покоренных народов.

Шли годы. Нарты все росли и жирели, а народ все работал на них и худел. И надоело великанам разъезжать по покоренным землям и трясти свой жир. Тогда главный великан Каз-бек и его воины согнали сотни тысяч людей на каменную равнину и велели строить дворец. Десятки лет днем и ночью работали люди, воздвигая каменные палаты. Когда дворец был готов, Казбек и его воины съели всех строителей и велели покоренным народам самим привозить к ним хлеб и виноград, скот и кукурузу, а покорная насильникам шакалья дружина, бряцая оружием, разъезжала по земле и заставляла людей высылать непосильную дань.