Развлекали его две категории граждан: работники автотранспорта и местные старухи. Какое-то время Валентин даже специально катался на рейсовых автобусах, изучая их внутреннее оформление. Сами машины были одинаковы, старые, 60-х годов выпуска, какой-то нелепой, почти квадратной формы. Но внутри они радовали глаз разнообразием оформления, ярко отражая личность и пристрастия водителя. Это была, по всей видимости, местная мода. Кабина обвешивалась всем, что нравилось водителю, а так как она от салона ничем не отделялась, то пассажиры могли беспрепятственно любоваться ее убранством. Чего только не было в этих автобусах! В одном Валентин увидел многочисленные флажки футбольных клубов, в другом — коллекцию ярких наклеек на самые различные темы, в третьем — этикетки спиртных напитков, почему-то перемежающиеся с искусственными цветами, в четвертом — плакаты и открытки с полуобнаженными красотками. А в одном автобусе он чуть не упал от изумления, увидев на стене большой плакат с изречением Петрарки, выведенным крупными буквами и гласившим: «Жадный всегда беден».

Контролеры в этих автобусах также обращали на себя внимание. В основном это были женщины средних лет, очень разговорчивые, хамоватые, но деловые. Они воспринимали автобус как свой дом и самозабвенно хозяйничали в нем. Встречали каждого пассажира, как своего родственника, и поэтому «зайцем» проехаться было невозможно. Они помогали при посадке, рассаживали всех на положенные места, следили за порядком, болтали без умолку одновременно и с водителем и с пассажирами, успевая всех «обилечивать», и даже ухитрялись по ходу дела воспитывать нахальную молодежь. Валентина удивляло то, что все они были густо и довольно вызывающе накрашены, замысловато причесаны и одеты, независимо от комплекции, в обтягивающие джинсы и кофточки с глубоким декольте. Он решил, что и это, видимо, местная специальная для контролеров мода, и все они ее ревностно придерживаются. Валентина вначале очень забавляло наблюдать за ними и их работой, но вскоре и это ему надоело, и он перестал разъезжать в автобусах.

Теперь он почти безвылазно находился в квартире. Выносил на балкон стул и сидел там часами, размышляя о жизни вообще и о своей в частности. Ему нравилось такое времяпрепровождение с сигаретами и пивом. Но скоро Валентин заметил, что напротив в соседнем доме слишком много наблюдателей. И на балконах, и в окнах квартир, и в подъездах маячили силуэты старух, часами наблюдающих за происходящим в соседних квартирах и дворе.

«Это, по всей видимости, заменяет им деревенские лавочки», — думал Валентин, созерцая очередную любопытную физиономию в окне напротив.

Он скоро перестал днем сидеть на балконе, так как почувствовал все нарастающее раздражение от многочисленных, устремленных, казалось, только на него изучающих взглядов. Как-то вечером, услышав совершенно непонятные завывания, Валентин выскочил на балкон и увидел, что во дворе за деревянным столом устроилась целая компания старух. Они пили водку из пластиковых стаканчиков и громко, кто кого перекричит, пели народные песни. Это продолжалось не один час, и Валентин скоро буквально озверел от злости и беспомощности. Старухи драли глотки где-то до часу ночи, потом еще поговорили о чем-то довольно громко и, наконец, разошлись. А Валентин долго не мог заснуть после такого концерта.

Он вообще здесь плохо спал. Одно время попробовал смотреть телевизор, но что днем, что ночью набор был одинаков: новости, боевики, мыльные оперы, репортажи из горячих точек и т. д. А бесконечные картины разрушений, стихийных бедствий, убийств спокойствия не прибавляли. Валентин и без того почти постоянно находился в угнетенном состоянии духа.

«Не представляю, как можно остаться нормальным, смотря все это ежедневно! — думал Валентин, переключая каналы. — Можно подумать, в мире не происходит ничего хорошего».

Он решил, что будет смотреть только музыкальный канал, но через пару дней исполнители с одинаково слабыми голосами, раскрасом и голыми пупками надоели ему до смерти, он выключил телевизор и больше не пытался что-нибудь смотреть.

Жизнь его словно остановилась, и он даже радовался этому, не предпринимая никаких попыток двигаться хоть в какую-нибудь сторону. Домой возвращаться не хотелось, но и здесь нельзя было оставаться до бесконечности. Деньги, взятые из дома, рано или поздно должны были закончиться. Нужно было что-то решить, но Валентину не хотелось даже задумываться над этим. Он перестал звонить матери, потому что его стала сильно напрягать ложь, которую он вынужден был сообщать ей. Вначале легкие угрызения совести слегка тревожили, но вскоре пропали и они. Валентин никогда не испытывал особой любви к матери. Конечно, он был к ней привязан, но не мог избавиться от чувства жалости и презрения. Мать казалась ему неинтересным, серым существом, неспособным на глубокие чувства и свежие мысли. К тому же он был почему-то уверен, что и она не питает к нему особой любви, а ее заботы и волнения обусловлены чисто животным инстинктом. В их отношениях всегда сквозил холодок. Отца своего Валентин не знал, мать на его как-то заданный вопрос промолчала, опустив глаза, и это заставило презирать ее еще сильнее.

Валентин внутренне всегда был одинок. И сейчас, оказавшись в полной изоляции, не испытывал потребности в общении. Он больше ни разу не позвонил Тане. Петру тоже. Заводить новые знакомства, тем более в этом городишке, он не собирался. Правда, какое-то время он с интересом наблюдал за соседкой со второго этажа, балкон которой находился наискосок этажом ниже. Это была молоденькая и хорошенькая блондиночка, которая любила загорать на балконе в чем мать родила. Но вскоре Валентин увидел рядом с ней высокого накачанного парня и перестал о ней думать.

Однажды ночью Валентин проснулся оттого, что прямо ему в лицо светил яркий круг. Перед сном он забыл задернуть шторы, и сейчас всю комнату заливали потоки лунного света. Открытая настежь балконная дверь показалась ему фосфоресцирующим провалом в неизвестность, и Валентин, словно загипнотизированный, медленно встал с дивана и пошел в этот провал. На балконе он окончательно очнулся и поднял лицо вверх. Круглый лунный диск висел прямо над ним. В безоблачном небе мягко светили звезды. Тишина стояла нереальная.

«Каково-то сейчас на кладбище?» — неожиданно подумал Валентин и отчего-то улыбнулся. «Сходить, что ли?» — пришла ему в голову странная мысль, но он тут же отогнал ее.

Вдруг Валентин услышал какой-то шорох, перешептывания и замер, прислушиваясь. Скоро раздались весьма характерные постанывания, и Валентин, подойдя к краю балкона, увидел, что его соседка снизу стоит на четвереньках на полу балкона голая, а сзади пристроился ее спортивный дружок. Валентин чуть не расхохотался, но сдержал себя. Потом сходил в комнату за стулом, прихватив пиво и сигареты, и устроился с комфортом. Яркий лунный свет отлично освещал происходящее и позволял рассмотреть картину во всех подробностях.

«Будто порнушку смотрю и не самого лучшего качества», — думал Валентин, потягивая пиво и ни на секунду не отрываясь от происходящего.

Вначале это слегка возбудило его, но потом стало немного противно, особенно от вида вихляющего голого мужского зада.

«И когда они только кончат? — с легкой досадой думал он. — Ишь как стараются! А зачем, собственно? Что их толкает друг к другу? Только инстинкт».

Он закурил и впервые отвел от пары глаза, скользил взглядом за струйкой дыма, тающей в лунном свете.

«Взять хоть рекламу. Все эти дезодоранты, нижнее белье, духи, крема от морщин и прочая чепуха только для одного — возбудить нас, самцов. Мы должны оплодотворять, чтобы родились подобные нам. Все эти нетленные произведения о великой любви только для одного — чтобы мы поверили во что-то вечное, высокое и попались в ловушку: оплодотворять и рождать нам подобное. Да что ни возьми, подоплека одна. Господи! Как скучно! — Он закурил еще одну сигарету. — И эти вон как стараются! Ишь как пыхтят. Прямо смешно слушать».

Валентин вдруг приподнялся, склонился через перила и крикнул: