Валентин чувствовал это сейчас необыкновенно остро и понимал всю необычайную силу любви. И еще он понял, чего лишился сам, так никогда и не испытав этого чувства. Его сейчас питала и поддерживала только любовь матери. Но у него уже не могло быть ни любящей женщины, ни детей. И это обедняло его энергетику и мучило душу. Она оставалась нищей и какой-то ущербной. Валентин надеялся только на то, что когда он покинет землю и переместится в другой мир, пока ему неизвестный, то его душа станет там полноценной и наполненной.

А сейчас он бросился искать кого-нибудь, кто хоть немного, но искренно любил его. Душа страдала и жаждала. Любовь была ей необходима так же, как путнику в пустыне вода. Или хотя бы глоток воды. И Валентин решил найти хотя бы глоток этой живительной влаги. Вначале он навестил немногочисленных друзей, затем побыл немного возле Петра, Тани, даже нашел Риту, но мгновенно понял, что все эти люди в глубине души были всегда к нему равнодушны. Они испытали лишь любопытство и легкую грусть, когда узнали о его смерти, но через несколько дней уже обо всем забыли. И это открытие принесло Валентину новую боль. Он заметался в поисках, но везде была пустота. Валентин казался сам себе маленьким ребенком, заброшенным и никому не нужным. Он хотел уже не любви, а хотя бы жалости. Даже ангел больше не появлялся.

И вот Валентина неудержимо потянуло к какой-то совершенно ему незнакомой девушке. Острота ее горя и неподдельная тоска немного согрели и оживили его измученную душу. Он увидел свою фотографию в комнате этой девушки. Снимок был любительский, сделанный явно во время спектакля. Возле фотографии всегда лежала одна красная роза, и девушка часто сидела напротив и не сводила печальных влажных глаз с изображения. Она была юной и хорошенькой, с круглым веснушчатым личиком, густыми рыжеватыми волосами и ярко-синими глазами. Но это уже не занимало Валентина. Его тянуло только к ощущениям. А эта девушка испытывала к нему чистое, как родничок, чувство. Он не отходил от нее и упивался этой чистой энергетикой. Но постепенно родничок стал уменьшаться, потом иссяк окончательно, словно Валентин выпил его до конца. Девушка стала горевать меньше, начала успокаиваться, а затем и вовсе забыла. Как-то она прибежала домой, весело пританцовывая и напевая, бросила на стол букетик васильков. Затем погрустнела на секунду, глядя на фотографию Валентина. И вновь заулыбавшись, убрала ее в ящик стола, а засохшую розу выбросила в помойное ведро.

— Где были мои глаза? — сокрушался Валентин, тщетно пытаясь вспомнить лицо девушки в толпе своих поклонниц. — Может, вся моя жизнь сложилась бы иначе!

Он почувствовал пустоту и возвратился к матери, мощному единственному и неиссякаемому источнику любви к нему. И вновь оказался в наивысшем пике боли. Мучения его были невыносимы, но выбора не было. И он научился терпеть. Валентин сейчас ждал только одного: окончания сорока дней.

Когда ему показалось, что срок пришел, он, сам не зная как, оказался на месте своей смерти. Кладбище было все тем же, но для Валентина открывшаяся перед ним картина стала новым источником мучений. Он сейчас видел образы разложения трупов и остро чувствовал энергетику перехода одного состояния в другое. Валентин ужаснулся и стремительно унесся подальше в сосновый бор. Там он опустился на огромный растрескавшийся пень и стал жадно вбирать радость ясного дня, чтобы хоть немного вытеснить боль. Сверху, пронзая кроны сосен сияющим лучом, опустился перед ним ангел.

— Господи! Наконец-то! — возликовал Валентин. — Положенные сорок дней закончились?

— Валентин! — ангел впервые обратился к нему по имени.

Валентина это отчего-то сильно испугало. Он сжался и ждал продолжения. Ангел достал из глубин своего мягко светящегося одеяния серебристый клубок.

— Ты — самоубийца, — сказал ангел. — Ты сам лишил себя жизни. Без какого-либо принуждения со стороны. Это так?

— Д-да, это так, — подтвердил Валентин и сжался еще больше.

Ангел опустил глаза, лик его стал печальным. Помолчав, он продолжил, и каждое его слово падало в душу Валентина тяжкой ледяной каплей.

— Тебе изначально было отпущено прожить на земле восемьдесят лет; пройти все, что было предназначено пройти, и достигнуть нужного результата. Но ты закончил жизнь в двадцать восемь лет. Твоя душа остановилась в развитии. Как она сможет теперь перейти на следующую ступень?

— Я не знаю, — обреченно ответил Валентин.

— Поэтому ты будешь находиться здесь и в таком виде еще пятьдесят девять земных лет, то есть до того времени, пока тебе должно исполниться восемьдесят семь. Я понятно объяснил?

— Д-да…

Ангел замолчал. Валентин оцепенел. Вначале он хотел возразить, возмутиться, протестовать, но понял, что все будет именно так и ничего другого ему не вымолить никакими силами.

— Исключений не бывает? — все-таки спросил он, заранее зная ответ.

— Порядок нарушать опасно, — сказал ангел, — иначе гармония превратится в хаос. Все самоубийцы проходят через это. Для души этот путь намного сложнее и мучительнее, так как она поставлена в жесткие рамки. Ситуация остается постоянной, развиваться становится намного труднее, заглушать боль чисто земными удовольствиями в таком состоянии бессмысленно, а высшие радости пока далеки. Душа находится между и совершенно беззащитна. Но ведь ты и сам все понял за последнее время. Существуй, совершенствуйся и жди окончания срока.

Ангел стал светлеть и исчезать на глазах.

— Но откуда я мог все это знать заранее?! — закричал Валентин, рухнув на колени и устремив взгляд в далекое чистое небо.

— Бог говорит, и услышать его легко, — раздался затихающий ответ.

Валентин понял, что остался один. Он заскользил вверх, вдоль сосен, выше, к самым кронам, потом поднялся над ними. Но боль, которую он носил в себе, давила тяжелым грузом и мешала взмыть в высоту. Он медленно опустился вниз, к земле. И замер, прислушиваясь к себе. Хотел молиться, но не смог, и повторял только одно:

— Пятьдесят девять, пятьдесят девять, пятьдесят девять…