Его губы, оторвавшись от ее губ, скользнули к нежной округлости ее шеи, затем проделали дорожку из легких поцелуев до ее плеча.

Хоуп никак не могла перевести дыхание, голова ее кружилась от его прикосновений, сердце билось так же учащенно, как и у него. Руки цеплялись за его сильные плечи, словно желая найти якорь в бурном море, затем они спустились до локтей и передвинулись к его груди, оглаживая проступающий контур сильных мускулов.

– Mon amour,[16] – прошептал Арман; голос звучал хрипло от переполнявшего его желания. Он глубоко вдыхал ее аромат – смесь цветов, и мыла, и чего-то неопределенного, что было благоуханием самой Хоуп.

Слова его нарушили чары, которыми она была околдована, и, нервно рассмеявшись, Хоуп отодвинулась подальше от Армана.

– Бог ты мой, – проговорила она, откидывая с лица длинные волосы и стараясь не смотреть в его сторону, – никогда не думала, что мне придется делать искусственное дыхание привидению по методу «изо-рта-в-рот», – расхохоталась она.

– Что? – Арман нахмурился. Он по-прежнему обнимал ее за плечи.

– Да так, ничего, – спокойно ответила она, но, продолжая действовать на уровне инстинктов, отодвинулась от него еще дальше и начала поправлять волосы, чтобы скрыть дрожь в руках и не дать ему заметить, как вздрагивает все ее тело.

– Фей… – он не договорил, увидев боль в ее глазах, которыми она уставилась на него, – Хоуп, – поправился Арман, снова обнимая ее за плечи. – Скажи мне, в чем дело?..

Вместо ответа Хоуп встала.

– Надевай сапоги, – произнесла она, глядя на него сверху вниз, – встречаемся на вершине холма. Нам придется потрудиться, если мы хотим, чтобы ты когда-нибудь попал туда, где тебе полагается быть, – к Фейт. Я приду через несколько минут. – Сказав это, она круто повернулась и поспешила прочь, словно думала, что он может последовать за ней.

Но он не мог этого сделать, и от этого страдание его только увеличилось.

Хоуп поставила магнитофон на землю между ними, затем скрестила ноги на индейский манер.

– О'кей, – начала она. – Я буду задавать тебе вопросы, а ты должен мне рассказывать как можно больше. Ключом к разгадке тайны может оказаться что угодно – ты даже едва ли будешь догадываться об этом, – поэтому просто говори и говори.

Но играющая на его лице бесовская улыбка заставляла ее забыть о проверенном журналистском методе, сосредоточиться ей было трудно – она чувствовала, будто внутри ее порхают мотыльки.

– Теперь, когда я понял, для чего нужна эта машина, – восхищенно заметил Арман, – я буду только счастлив делать так, как ты говоришь. Мне приятно знать, что ты будешь слушать мой голос, даже когда меня не будет с тобой.

– Типично мужское рассуждение, – проворчала она. Стараясь думать только о магнитофоне, она включила его. – О'кей, поехали. Где родилась Фейт?

– Она родилась в Англии, но жила в Нью-Йорке. Ее отец был офицером британской армии, расквартированной в форте на озере Гурон. Когда умерла ее мать, Фейт приехала к отцу, проследовав от Монреаля через Су-Сент-Мери. Ее сопровождали две служанки.

– От чего умерла ее мать? – Голос Хоуп был лишен эмоций и звучал ясно и ровно, словно она брала интервью у совершенно незнакомого человека. Ей только хотелось бы убедить в этом ее собственный пульс.

– Полагаю, ее мать скончалась от лихорадки. Всю жизнь у нее было слабое здоровье. Несмотря на ее состояние, капитан Тревор привез жену в эту варварскую страну и оставил в Нью-Йорке с двенадцатилетней Фейт, хотя жена и умоляла его позволить ей умереть в Англии. Но он считал, что будет лучше, если она останется здесь.

– Сколько лет было Фейт, когда все это произошло?

– Шестнадцать.

– А сколько лет ей было, когда вы встретились?

Он поднял брови.

– Столько же. Я встретил ее на следующий день после того, как она прибыла в Порт-Гурон. Я ведь притворялся французским перекупщиком меха – траппером, – пока не добрался до территории, занятой Францией. До тех пор военный мундир мог бы… как это называется? – мог бы мне только помешать. Британские собаки могли ударить француза ножом в спину и не запятнать при этом своей чести.

– Шестнадцать? Ты влюбился в шестнадцатилетнюю девчонку? – в голосе Хоуп прозвучало недоверие. – А сколько же было тебе?

В глазах Армана появилось недоумение.

– Тридцать один год.

– Неужели уставший от жизни солдат в возрасте тридцати одного года влюбился в хихикающую девочку-подростка? – Хоуп забыла, что магнитофон все еще работал, что ей полагается брать у него интервью и оставаться объективной. Все это осталось где-то в стороне по сравнению с переживаниями настоящей минуты.

– Да.

– Я не могу в это поверить, – сказала она с отвращением. – Это же непристойно.

– Что непристойно? – спросил он, в равной мере заинтригованный и обиженный такой ее реакцией.

Хоуп замолчала, вспомнив, что разговаривает с мужчиной не из своего собственного времени.

– Фейт была всего лишь ребенком, – попыталась она объяснить более спокойным тоном, стараясь не замечать боль, которую испытала, представив себе Армана с девочкой-подростком.

– Нет, – твердо возразил он. – Фейт воспитывалась так, чтобы стать женой и матерью. Она должна была выйти замуж за офицера британской армии. Фейт умела готовить, убирать дом, шить и заботиться о муже и детях. Этому ее специально обучали. Что же тут особенного?

– Ты слишком стар для нее! – выпалила Хоуп, сердясь, что Арман не может ее понять. – Она ведь была еще ребенком!

Он покачал головой.

– Нет. Она была женщиной. Женщиной, готовой лечь в постель с мужчиной, готовой родить детей. А что еще могло ее ожидать? Стать гувернанткой в какой-нибудь семье? – Он снова недоверчиво покачал головой. – Нет, она прекрасно подходила мне. Я был готов остепениться и взять на себя ответственность за жену и детей, и Фейт была как раз в том возрасте, чтобы подарить мне столько детей, сколько я сочту необходимым. – Мгновение он смотрел куда-то через плечо Хоуп, затем снова посмотрел ей в глаза. – Большинство женщин из тех, кого я знал, выходили замуж в возрасте между пятнадцатью и восемнадцатью годами. Только так мужчина может быть уверен, что его род будет продолжен, ибо в этом возрасте женщина идеально подходит для брака. Мужчина же сначала должен добиться положения и остепениться настолько, чтобы позволить себе расходы на содержание жены, так что мы женимся в более старшем возрасте. Но женщины все готовы к раннему браку.

– Были готовы, – рассеянно произнесла Хоуп, переваривая услышанное. Она читала достаточно исторических романов, чтобы быть в курсе древних обычаев, но услышать о них от живого очевидца – совсем другое дело.

– Были, – печально повторил он ее реплику и, потянувшись, дотронулся до ее руки, положив большой палец ей на колено. – Расскажи и ты мне о своем времени. Когда выходите замуж вы?

– Когда… – Хоуп поколебалась, зная, что многое в этом вопросе совсем не изменилось с тех пор, – когда мы влюбляемся. – Она кашлянула. – Некоторые женщины действительно выходят замуж рано, но обычно за молодых людей приблизительно своего возраста. Большинство женщин, с которыми я знакома, поступают в колледж или университет, а затем еще несколько лет выстраивают свою карьеру и замуж выходят примерно в двадцать четыре или в двадцать пять лет.

Его загорелый лоб нахмурился, пока он обдумывал сказанные ею слова.

– Мир очень изменился, – наконец тихо сказал Арман.

Магнитофон щелкнул, и Хоуп взяла его в руки, готовясь переменить кассету. Она нажала кнопку перемотки и подождала несколько мгновений, прежде чем выключить, так как хотела проверить уровень громкости их голосов в записи. Довольно долго ничего не было слышно, затем раздался ее собственный голос. Снова тишина. Хоуп попробовала пленку в другом месте. И в третьем. Магнитофон не записал ни единого слова из сказанных Арманом.