Я заставила себя переключиться на неуловимого Казухито.

Можно было спросить у Акеми, как он выглядит. Но когда мы вместе бегали, она сунула в уши наушники и вместо того, чтобы разговаривать, слушала музыку. Она злилась — возможно, на меня за желание уехать.

Этим вечером медитация была недолгой. Монахи сидели всего лишь полчаса, после чего священник ударил в гонг, и они проследовали в другую часть храмового комплекса. Я решила, что они собираются поесть.

Сколько мне придется ждать Казухито и что это мне даст? Вообще-то, я всего лишь хотела посмотреть на него, заглянуть в его глаза. Может ли он быть убийцей, или, скорее, он — следующая жертва. Недавно у него был серьезный приступ диабета. Мог ли убийца спровоцировать этот приступ?

Мое внимание привлекло какое-то движение между деревьями. Две стройные фигуры двигались к дому Михори: Акеми, о которой я только что думала, и ее мать Нана. Они медленно шли в мою сторону, и я забралась поглубже в кусты.

— Тайхен коматта-ва.

Все пропало. Я услышала только последние из слов, которые Нана Михори говорила своей дочери. Ее голос звучал необычно резко.

— Ничего еще не закончено. Давай еще немного подождем, а? — успокаивала ее Акеми.

— Ты говорила, что ей можно доверять. Я тебе поверила. — Нана остановилась. Она была так близко от меня, что если бы я протянула руку, то могла бы потрогать темно-фиолетовое кимоно с узором из цветков гортензии. Акеми я почти не видела — только маленькую, но широкую ступню в дорогих теннисных туфлях и гладкую, мускулистую ногу.

— Она полна сюрпризов, правда? — сухо сказал Акеми, и я почувствовала, как одежда на мне становится влажной от пота. Они говорили обо мне.

— Мы должны позаботиться о ней. — Нана уселась на бамбуковую скамью, спугнув нескольких голубей, которые перепорхнули ближе к моим кустам. Мне оставалось только молиться, чтобы женщины не повернули головы и не увидели меня.

— Сначала фестиваль. Для нас это важнее, — сказала Акеми.

— Да, спасибо, что ты мне помогаешь. Извини, я... мне пришлось оставить тебя, когда ты во мне нуждалась, — сказала Нана.

— Ничего страшного, — сказала Акеми.

— Он хочет поговорить со мной сегодня вечером. Что мне ему сказать?

— Просто улыбайся и разыгрывай из себя дурочку, как ты делала все эти годы. — Сквозь листья я видела, что Акеми сгибает и разгибает ноги, как будто она ни минуты не могла прожить без тренировки.

— Акеми... — В безжизненном голосе матери зазвучала предупреждающая нотка.

— Да ладно. Я же просто пошутила. Пошли, а то меня комары загрызли.

К моему удивлению, они направились в сторону монастыря: должно быть, собирались поужинать с монахами и настоятелем Михори.

Убедившись, что они ушли, я с трудом выпрямилась и, продолжая прятаться за кустами, выбралась из монастырского сада. Потом, как на автопилоте, пошла к чайному домику, который больше не был моим тайным убежищем.

Нана не упоминала в разговоре моего имени, но было очевидно — она знает, что я остановилась здесь. И когда она напомнила своей дочери, что обо мне нужно позаботиться, у меня сложилось впечатление, что речь идет вовсе не о том, чтобы приносить мне еду.

Итак, сначала начнется фестиваль Танабата. Только сегодня днем Акеми просила меня участвовать в нем, а после нашей молчаливой пробежки мы сходили в магазин и купили себе костюмы и маски. Мне досталась маска лисицы и красный юката, украшенный цветами, а юката Акеми был желто-розовым и совершенно не подходил к ее маске медведя.

Мы пройдем по Камакуре вместе со всеми, прокатимся на рикше, меня никто не узнает. Так меня уверила Акеми.

А что потом? Альтернативы были одна другой хуже. Я помнила, как Акеми боролась со своим партнером и, воспользовавшись тем, что он отвлекся, размазала его по мату. Она была терпеливой и безжалостной.

Конечно, я могла рассказать о подслушанном разговоре лейтенанту Хате, но что бы это дало? Нана сказала, что она расстроена и не может кому-то доверять. Акеми посоветовала ей думать о фестивале, а о проблемах они смогут подумать после. Это все.

Мне придется участвовать в фестивале, надо просто быть осторожной. Это все, что я могла сделать.

В магазине Йоко Маэды было шумно, когда я приехала туда около двенадцати в день завершения фестиваля Танабата. Туристы разглядывали браслеты ручной работы и восторгались старинной игрушечной бамбуковой звездой и цветочными украшениями, которые мы подвесили к потолку.

— Сейчас каникулы, поэтому моя внучка сегодня целый день здесь. Мы сможем работать все вместе, — сказала Йоко.

Семилетняя девочка бросила на меня застенчивый взгляд, а затем вернулась к игре со своим тамагочи, пластиковой игрушкой в форме яйца с рамкой, в которой находился дисплей, показывающий цыпленка и его нужды в данный момент. Электронную зверушку надо было «кормить» и «выгуливать» каждые несколько часов — если не были введены правильные коды, внутренний компьютер провозглашал, что цыпленок умер. Тамагочи был дико популярен среди детей, но казался мне скучным, особенно по сравнению с коллекцией старинных кукол на антикварном складе Маэды. Я хотела заманить внучку Йоко в секцию с куклами, но вечер был настолько загруженным, что я едва успевала поправлять кимоно и отвечать на вопросы иностранных туристов. Их неожиданное массовое появление оставалось для меня загадкой, пока кто-то не сказал, что все это из-за фестиваля. Организация «Экология и чистота» оплатила троллейбусные туры для доставки туристов в храмы и магазины. Если бы я знала о троллейбусах, то сама бы воспользовалась одним из них, вместо того чтобы идти две мили по солнцепеку.

Толпа поредела около четырех часов, когда начался фестиваль. Госпожа Маэда выгнала и меня, так что я запрыгнула на последний троллейбус, возвращавшийся в храм, и высадилась вместе со всеми около главных ворот, где укрылась за деревьями, чтобы не платить за вход.

Акеми оставила в чайном домике записку: «У меня твой костюм. Приходи в доджо помыться». Конечно, ей было легко предлагать, но мне-то нужно было попасть туда незамеченной. Впихнув туалетные принадлежности в рюкзак и понадеявшись, что она сможет одолжить мне чистое полотенце, я пошла в доджо.

— Ты собираешься праздновать Танабата? — остановил меня голос Ваджина, когда я дошла до лужайки между лесом и домом Михори.

Он развалился на валуне в искусно сделанном саду камней.

— Что думаешь о моем костюме? — Он встал, демонстрируя впечатляющее бирюзовое одеяние.

— Довольно мило, — прошептала я. — Пожалуйста, не говори так громко. Родители Михори не знают, что я здесь.

— Что ты собираешься надеть? Возьмешь у Акеми униформу для занятий боевыми искусствами.

— Нет, я пойду в традиционной одежде, но не приближайся ко мне, ладно? Я не собираюсь привлекать внимание.

— Вот о чем ты должна волноваться! — Акеми держала пару традиционных сандалий гэта на трехдюймовой подошве, сделанных из гладкого полированного дерева.

Я поднялась на них — да, равновесие удержать будет сложно.

— Мне надо пройти всю дорогу до выхода из храма в этих сандалиях? Не знаю, смогу ли, — засомневалась я.

— Я не прошу тебя бежать, просто иди. — Акеми нахлобучила лисью маску на мою влажную голову и плотно затянула эластичный шнур вокруг затылка, не задумываясь о том, что у меня будет очень странная шишка, когда волосы высохнут. — Вот. Отлично выглядишь.

— Повтори еще раз, зачем мне это надо, — сказала я. — Я думала, что мне придется спрятаться в лесу.

— Ты жила здесь несколько дней и не сделаешь мне одолжение? — укоризненно посмотрела на меня Акеми сквозь прорези своей медвежьей маски.

— На самом деле все гораздо сложнее, правда? Вы с матерью... — Мне надо было завести разговор о том, что я подслушала в саду.

Но Акеми меня остановила.