— Госпожа Танака готовит так, даже когда твоей матери нет дома?

— Отец и Казухито очень требовательны. Кроме того, это мой последний ужин.

— Что ты имеешь в виду?

— Я уезжаю на два-три дня, меня пригласили на показательные выступления в Кансае. С тобой все будет в порядке?

— Конечно, — сказала я, не чувствуя ни малейшей уверенности.

— Я оставлю доджо незапертым, там ты сможешь помыться. Только тихонько, нэ?

Вспомнив о бегуне, я все рассказала Акеми

— Раз у него была обрита голова, значит это один из монахов. Когда-то им разрешалось бегать тут. Это вина Казухито — он слишком мягок с ними. И считает это прогрессивной теологией.

— Бегун был очень удивлен, увидев меня. Надеюсь, он никому об этом не расскажет.

— Когда ты его видела? — спросила Акеми.

— Около пяти.

— Хм. Обычно в это время проходили молитвы, но их перенесли на шесть часов, в угоду Казухито. Какой-то монах взбунтовался против приказа настоятеля. Домо аригато, — поблагодарила меня Акеми.

— Не сообщай никому! — воскликнула я. — Зачем рассказывать о таких вещах, пока я тут живу?

— Скажу, что я его видела, — ответила Акеми.

— А что, если монах уже заложил меня?

— Значит, скажу, что мне рассказал об этом турист. Не волнуйся, этот вопрос я улажу. Просто держись за свой конец веревки, и все будет нормально.

— Мой конец веревки? — удивленно переспросила я.

— Ты же будешь продолжать бегать?

И, оставив меня наедине с мыслями, Акеми исчезла за деревьями.

Остаток вечера я изучала каталог рисунков дзен, приобретенных Национальным музеем. Звонил телефон, но, когда я подняла трубку, на том конце молчали, и я отключилась. Когда спустя несколько минут телефон зазвонил снова, я поняла, что звонили мне. Наверное, это был Хью, не желавший со мной разговаривать. Такое казалось возможным, но мысль об этом разбивала мне сердце.

Потом позвонила госпожа Кита. В трубке что-то шумело, и я с трудом разобрала, что она интересуется тем, как продвигаются поиски свитка.

— Вообще-то, я только что начала смотреть каталог... — сказала я.

— Что это за шум? — прокричала госпожа Кита. — Я вас почти не слышу!

Мне не хотелось сообщать ей, что я сижу с мобильником в чайном домике — это прозвучало бы слишком патетично.

— Думаю, это на линии, — успела сказать я, и разговор прервался.

В телефоне села батарейка. Согласно инструкции, зарядить батарейку можно было от любой розетки, но в чайном домике не было электричества. Я должна была искать розетку где-нибудь в Хорин-Джи.

Когда я направилась к главному храму и дому Михори, было уже совсем темно. Я была рада тому, что у меня есть брюки и обувь, поскольку в Камакуре водились змеи и ядовитые сороконожки.

Храм был закрыт. Безуспешно поискав какую-нибудь розетку снаружи, я посмотрела на свет в доме Михори, стоявшем чуть поодаль. Подойдя так близко, чтобы можно было заглянуть в окно, я увидела три силуэта в гостиной и голубоватый отсвет работающего телевизора. Несложно было догадаться, что Михори, как и любая другая семья, смотрят телевизор. Но я не видела его, когда приходила к Нане.

Я вспомнила о доджо Акеми. Можно было проскользнуть внутрь, включить в розетку телефон и не слишком опасаться, что меня сразу же заметят, поскольку доджо располагался довольно далеко от дома.

Войдя в сад, я тихонько прикрыла калитку, стараясь ничего не повредить, чтобы не быть замеченной, я киношным жестом достающих пистолет ковбоев вытащила из кармана джинсов телефон, подняла его над головой и помолилась Будде, чтобы он отвел от меня всякую опасность. Пара насекомых попалась мне под ноги, и я чуть не упала. «Они боятся тебя больше, чем ты их», — напомнила я себе и двинулась вперед.

Доджо был заперт, хотя Акеми обещала оставить его открытым. Безуспешно подергав дверь, я отступила.

Пришлось возвращаться к дому. Окна в его задней части были темными, но я узнала раздвигающуюся стеклянную дверь, ведущую в комнату, где Нана готовилась к чайной церемонии.

Сняв обувь, я влезла в комнату через открытое окно. В лунном свете можно было разглядеть, что в пустой комнате находятся лишь чайный столик, пара низких кресел и изящная лампа андон, стоящие в углу. Я подошла к розетке, в которую была включена лампа. Отлично, есть еще одно гнездо. Я включила свой телефон.

Повернувшись, краем глаза я уловила какое-то движение и замерла, но потом догадалась, что это была моя собственная тень, отражающаяся от застекленных портретов. Я посмотрела на фотографии родителей Наны Михори на буддийском алтаре.

Женщина казалась потупившейся, а рот мужчины несомненно выдавал человека сильной воли, оба были одеты в черные кимоно. Они явно принадлежали к поколению, пережившему войну и строящему лучшее будущее. Как бы они отреагировали, если бы узнали, что Нану не любит так много горожан и что в скором времени ее с дочерью могут выгнать из дома?

Кругом было темно и тихо, легко было представить, что души людей с портрета витают где-то рядом. Я напомнила себе, что родители Наны не жили в этом доме. Но меня мучило ощущение, что я где-то их видела. Прозрение наступило внезапно. Покопавшись в памяти, я наконец поняла, в чем дело. Я видела эти же два портрета в Денен-Чофу, когда рассматривала гравюры в доме Ному и Хару Идета, которые, как я теперь понимала, были родными братом и сестрой Наны Михори.

Времени на раздумья не было. Телевизор выключили, и я услышала шаги в коридоре.

Я проскользнула через окно и почти упала в сад. И только я вскочила на ноги, как в комнате вспыхнул свет, на который тут же полетели тучи бабочек. Кто-то раздраженно бормотал, приближаясь к окну. Я юркнула под куст и лежала там, пока этот кто-то закрывал окно. Наконец свет погас, и, набравшись смелости, я вылезла из-под куста. Хор цикад сопровождал меня всю дорогу до чайного домика, а я пыталась привести в порядок мысли.

Нана Михори использовала меня. Ей нужен был тансу Ному Идеты, но по каким-то причинам она не могла заполучить его напрямую. Она придумала историю про госпожу Киту и послала меня в «Искусства Гиты», чтобы я ни в чем ее не заподозрила.

Я начала играть не по сценарию, когда не доставила ей тансу. Если бы я не заметила, что тансу — подделка, все бы прошло без сучка и задоринки. Нана Михори не гналась за качеством, ей просто нужен был один определенный комод.

Я попыталась вспомнить свою сделку с Сакаем. Когда я впервые позвонила ему, он упомянул о том, что у него уже есть клиент. Покупая тансу, я решила, что клиентом этим является женщина с родинкой. Когда оказалось, что она жена Сакая, я поняла, что это не могло быть правдой. Скорее всего, клиентом был кто-то из семьи Михори.

Я вытащила из сумки свою записную книжку, пытаясь вспомнить, что говорила Акеми о томобики — свободном дне у монахов. Отсчитав шесть дней назад от приезда в Хорин-Джи, я поняла, что день смерти Нао Сакая как раз выпадал на томобики.

Любой член семьи Михори мог быть в этом замешан. Я задрожала, вспомнив, как на вечеринке я подозревала всех, кроме матери и дочери. После того как доктор вышел из комнаты, чтобы рассказать всем о состоянии Акеми, Нана и Акеми оставались в комнате одни по меньшей мере десять минут. Возможно, болезнь Акеми была просто шоу. Таким же шоу, как и ее выступление на Олимпиаде.

Я ощутила дикий зуд в спине и, запустив руку под майку, извлекла оттуда огромного красного муравья. Я даже не вскрикнула. У меня были причины опасаться чего-то гораздо более серьезного.

Было еще совсем темно, когда меня разбудил будильник на наручных часах. Четыре утра, через пятнадцать минут должна начаться первая медитация в храме. Покопавшись в принесенной Акеми одежде, я надела свободные брюки, в которых удобно было сидеть, скрестив ноги. Нацепив футболку, я направилась к общественным туалетам, чтобы помыться, прежде чем войти в храм.