– Ну, вот, вы и приехали, – сказал он. – А мне дальше, в свой коровник.

Я открыла дверцу и выпрыгнула. Когда Лютер отъехал, за ним еще можно было долго видеть облако пыли. Я отряхнулась и поднялась на высокое крыльцо. Окна в доме подобно зеркалам отражали небо, покрытое облаками. Мне казалось, что они неприветливо рассматривают меня. Крыша высотой напоминала Вавилонскую башню. От холодного ветра мои щеки покраснели как от мороза. Меня пугали разрушенные огромные ступени. Я зашла за колонну, где ветер был слабее, и нашла дверь. На ней была прибита медная доска, и рядом висел молоточек. Я постучала, в ответ – молчание. Я постучала снова. Дверь со скрипом открылась. В первое мгновение я никого не увидела, только свет, уходивший вниз по коридору в темноту. Потом высокая, темная фигура, с керосиновой лампой в руках вышла из-за двери. Ее появление было таким быстрым и беззвучным, что я подумала, привидение приветствует меня в мертвом доме. Я испугалась и шарахнулась назад.

– Вы нетерпеливы, – сказала фигура, подходя ко мне, и тогда, в свете лампы, я смогла разглядеть ее лицо. Янтарно-желтое, вытянутое, неживое лицо с глубоко посаженными, темными глазами. Ее бледный рот неглубоким шрамом прорезал нижнюю часть. Длинные, серые тонкие волосы были связаны в пучок.

– Извините, – ответила я. – Мне показалось, что никто не слышит.

– Отойди, чтобы я могла закрыть дверь, – скомандовала она. Я быстро отскочила. Фигура осветила мое лицо. – Гм…, – хмыкнула она, как бы в подтверждение своих ожиданий.

Потом она придвинула свет к себе, и я смогла лучше рассмотреть лицо открывшей дверь. Многим она походила на бабушку Катлер, сталь в серых глазах, вызывающая у собеседника дрожь, только несколько уже овал и резче скулы. Наверное, некоторое время назад она была выше и имела более широкие плечи, но гордая осанка и откинутая назад голова остались.

– Я мисс Эмили. Ты должна всегда называть меня мисс Эмили, понятно?

– Да мадам, – ответила я.

– Не мадам, а мисс Эмили, – отчеканила она.

– Да, мисс Эмили.

– Ты опоздала, чтобы получить еду. Мы обедаем рано, и те, кто опаздывают, еды не получают.

– Я все равно не очень голодна, – поездка в грузовике у любого бы отбила аппетит.

– Хорошо, теперь я покажу комнату, в которой ты будешь жить, – она пошла, освещая перед собой путь керосиновой лампой.

Стены в холле были голые, исключение составлял портрет южанина с белыми как молоко волосами. Я только мельком увидела его, потом свет керосинки уплыл дальше, но я успела заметить сходство с бабушкой Катлер и мисс Эмили, особенно в стальных глазах. Возможно, это был их дед или отец. Светлые пятна на стенах говорили, что здесь раньше висело множество других родовых портретов.

– Прибыли ли из Нью-Йорка мои вещи, мисс Эмили? – спросила я.

– Нет, – резко, не оборачиваясь, бросила она. Голос глухим эхом прокатился по коридору. Казалось, целый хор ответил мне, нет.

– Нет? Но почему нет? Что я буду делать? У меня есть только то, что на мне.

– Да? Ну и что? Ты приехала не для развлечений. Ты должна здесь родить и немедленно убраться.

– Но…

– Не волнуйся, у меня что-нибудь найдется. Я дам тебе чистое белье и чистые полотенца, если ты их будешь содержать в чистоте, – добавила она.

– Но может быть, мы позвоним и узнаем, что случилось с вещами, – настаивала я.

– Позвоним? У нас нет телефона, – спокойно ответила она.

– Нет телефона? – удивилась я, такой большой дом и без телефона. – Но… как же вы получаете важные сообщения?

– Любой, кто хочет что-нибудь передать, звонит в Аплэнд, и господин Нельсон доставляет нам сообщения. У нас же звонить кому-нибудь необходимости нет. Мы никому не звоним, – сухо пояснила она.

– Но есть люди, которые хотят разговаривать со мной и…

– Теперь выслушай меня, – она приблизилась ко мне. – Ты приехала не на отдых. Ты опозорила семью, себя и находишься здесь, потому что так хочет моя сестра. Тебе повезло, у меня есть некоторый опыт по приему родов, – сообщила она и пошла дальше.

– Некоторый опыт, вы хотите сказать, что у меня не будет доктора?

– Врачи стоят денег, и они не нужны в данном случае. Теперь заботься о себе сама, у меня есть много других неотложных дел.

Я шла за ней по длинному темному коридору, среди теней, отбрасываемых керосиновой лампой. Мне казалось, что позади меня в темноте закрываются невидимые двери. Я хотела развернуться и бежать, но куда? Меня охватил страх. Возможно, при дневном свете все будет выглядеть гораздо приятней. Я смогу, конечно, попросить Лютера отвезти меня на станцию, чтобы позвонить Трише. И в конце концов, есть же почта.

– Вы получаете здесь почту?

– Да, но редко.

– Хорошо, у меня тоже есть немного корреспондентов.

– Гм…, – проговорила она и подняла лампу так, что свет упал на ступени.

– У вас есть электричество? – спросила я, шествуя позади Эмили и чувствуя ужасный холод.

Никаких каминов, похоже здесь нет ни дров, ни угля.

– Мы экономим, электричество слишком дорого.

– Слишком дорого? – удивилась я, мне казалось, что колоссальное богатство бабушки распространяется на всех Катлеров. Почему она не помогает сестрам? Где другая сестра? Я уже собиралась спросить, как вдруг услышала странный гомерический хохот, более подходящий для девушки, чем для пожилой леди.

– Тише, ты идиотка, – прошептала Эмили, свет упал на еще одно бесплотное существо. Это была небольшая старая дама, опиравшаяся о перила. Ее седые волосы были перевиты желтыми лентами в косы. Еще одна лента овивала ее талию, пожилая дама в одежде ребенка. Ее руки дергались, пальцы беспрерывно бегали.

– Привет, – сказала она, когда мы поравнялись.

– Привет, – ответила я. И посмотрела на реакцию Эмили, губы ее сжались еще плотней, уголки опустились.

– Это моя сестра Шарлотта, – сообщила она, – ты можешь называть ее просто Шарлотта. Почему ты не осталась в комнате, как я просила?

– Но я пришла, чтобы встретить племянницу, – промямлила Шарлотта.

Когда она подошла ближе, я смогла разглядеть ее мягкое лицо и голубые глаза. Она выглядела значительно моложе мисс Эмили и бабушки Катлер. Ее улыбка была дружелюбной и простой, улыбкой возбужденной школьницы. Балахон и чулки, составлявшие ее одежду, были порваны. Сквозь дыры виднелись толстые розовые лодыжки.

– Хорошо, ты встретила ее, теперь возвращайся обратно и займись рукоделием, – командным тоном сказала Эмили.

– Я вышиваю, – пояснила Шарлотта, – я делаю очень хорошие полотенца и гобелены. Один из них висит в офисе отца, не правда ли, Эмили?

– Ради Бога, не строй из себя дуру хотя бы сейчас, Шарлотта. Не время говорить о твоих вышивках, иди и работай.

– Я буду счастлива посмотреть на них позже, – успокоила я. Глаза Шарлотты засветились, улыбка расширилась. Она сложила руки вместе.

– Мы проведем чайную церемонию, – воскликнула она.

– Не сегодня, – почти прокричала Эмили, – сейчас слишком поздно. Я покажу Евгении ее комнату, чтобы она могла лечь спать.

– Евгении? Меня зовут не Евгения. Мое имя Дон!

– Сестра мне сообщила, что тебя зовут Евгения. Зачем устраивать истерики? – Эмили пошла дальше.

– Для меня это имеет большое значение, – заявила я, вспомнив то время в гостинице, когда бабушка Катлер требовала, чтобы я приняла имя одной из ее умерших сестер. Она пыталась называть меня так до тех пор, пока я не разведала правду о моем похищении. Теперь, когда у меня начались неприятности, она собиралась воспользоваться положением.

– Пошли, – буркнула Эмили.

– Спокойной ночи, Шарлотта, – сказала я. – Встретимся утром.

– Я полагаю, встретимся, – она снова рассмеялась и развернулась так, что балахон приподнялся. – Я ношу отцовские башмаки.

– Шарлотта! – возмутилась Эмили.

Та прижала балахон руками и испуганно посмотрела на Эмилию. Потом побежала, бессмысленно хохоча.

– Пошли, – еще раз повторила Эмили, оглядываясь вслед Шарлотте.