Но что делать? Куда идти? Ведь я беременна и плохо знаю жизнь. Конечно, можно сбежать к папе Лонгчэмпу, но ведь его новая жена ожидает ребенка.

– Твоя мать, – продолжала бабушка, сделав ударение на слове мать, – узнала обо всем, и, естественно, у нее случилась истерика, – рассмеялась она. – И жена моего сына сменила десятого доктора на одиннадцатого, отказавшись что-нибудь решать, держит постоянно возле себя медсестру.

Я уже не решилась просить ее помочь тебе, ведь она не может помочь и себе.

Я увидела довольную улыбку в уголках серых глаз бабушки.

– Почему вы так ее ненавидите? – спросила я, думая, что так или иначе всему виной дело с певцом. Но как бы то ни было, на ней был женат единственный сын бабушки Катлер, и она родила ей двух внуков.

– Я ненавижу людей, которые слабы и потакают своим слабостям, – объяснила она. – Мне не нравятся люди, которые глупее, чем они выглядят. Но, при всем этом мой сын Рэндольф любит твою мать, глупец, он не мог предвидеть всего случившегося, и по крайней мере, до тех пор, пока это так, вы будете находиться под моим контролем. Я взяла на себя опеку над вами, и вы должны выполнять мои указания. Доктор выписывает тебя завтра с утра после завтрака, подготовься к поездке, никто не должен провожать тебя, никто не должен знать о твоем отъезде. Понятно?

– Я наконец поняла, кто вы и насколько несчастны, и как вы мучились всю жизнь, – собравшись с духом, я посмотрела ей прямо в глаза, – мне жаль вас. – Ее глаза вспыхнули. – Несмотря на разницу в возрасте, – заговорила я так спокойно, что даже сама удивилась, – я ненавижу вашу слепую ненависть, я ненавижу вас, ненавижу и жалею, как и всех подобных вам.

– Прибереги свою жалость для себя, детка. Она тебе еще пригодится. – Бабушка так резко повернулась, что чуть не упала. Хлопнув дверью, она гордо удалилась. В больничном коридоре еще долго стучала ее трость.

Я упала лицом на подушку, слишком ослабшая, чтобы плакать. Какая разница, что будет? Михаэль сбежал, Джимми возненавидит меня, как только узнает правду. У папы Лонгчэмпа новая жизнь, новый ребенок, все люди, которых я люблю – далеко. Бабушка Катлер может делать со мной все, что угодно, и никто не найдет виноватых. Прощайте мечты о сцене, прощайте волшебная любовь, романтика, вера, что волшебная сказка станет былью. Прощайте молодые, надеющиеся, энергичные.

Я видела темные дождевые облака, закрывающие солнце и проникающие в мою комнату. Я ничего не хотела видеть, и с головой залезла под одеяло. Завтра я уеду из города своей мечты, исчезну, как будто никогда не существовала. Бедная мадам Стейчен, как я ее разочаровала, столько впустую потраченных сил, веры.

Когда мы только встретились с Михаэлем, он сказал, что страсть нас делает отчаянными. Но не сказал, что она так же делает нас одинокими. Он не хотел, чтобы я знала, в какой опасности находятся люди, полюбившие его.

Так ли было у моей матери? Является ли все это просто повторением? Говорит ли теперь бабушка Катлер обо мне так же, как и о ней? Какая разница? Размышляя об этих вещах, я утомилась. Я не могла больше думать, закрыла глаза и ушла от всех проблем, от бабушки Катлер в тихий, мирный сон.

Доктор Стивенс появился рано утром, чтобы в последний раз осмотреть меня. Он вручил выписку. Медсестра помогла мне после завтрака одеться, и я спустилась, чтобы позвонить Трише, но трубку взяла Агнесса.

– Агнесса, – прокричала я, – это Дон.

– Дон? – последовала пауза.

– Я звоню из больницы.

– Дон? Я боюсь, вы ошиблись номером, – дрожащим голосом ответила она, – я не знаю никакой Дон.

– Агнесса, пожалуйста, – просила я, – не делайте так, я должна поговорить с Тришей.

– Триша ушла в школу, – ответила она, но я знала расписание уроков, этого не могло быть.

– Агнесса, пожалуйста, я скоро уезжаю, и у меня не будет возможности больше поговорить с Тришей. Она напрасно поедет ко мне в больницу. Пригласите ее пожалуйста.

– О, дорогая, – другим голосом проговорила Агнесса, – я подумаю о вашей кандидатуре, но у меня есть другие планы.

– Агнесса!

– Давайте согласуем даты. – Она рассмеялась. – Другие поступили бы так же.

– Агнесса, – кричала я сквозь слезы, – ты не позволишь мне поговорить с Тришей?

– Мне жаль, но я очень занята, – сказала Агнесса и повесила трубку.

– Агнесса! – кричала я в умерший телефон. Я начала в истерике звать Тришу. Что теперь со мной будет? Подошла медсестра и спросила, что происходит. Я объяснила ей, что у меня есть подруга, которая придет днем, когда я уеду, а дозвониться до нее я не могу.

– Оставьте ей записку, и я передам.

– Правда? Спасибо. Я взяла бумагу, на которой собиралась писать Джимми, и принялась за работу.

«Дорогая Триша.

Когда ты будешь читать это письмо, я буду уже далеко. Приехала бабушка Катлер и взяла контроль над моей жизнью в свои руки. Я отправляюсь к ее сестрам и пробуду там до рождения ребенка. Таким образом, никто не узнает об этом, и благословенное имя Катлеров останется незапятнанным. Я даже не знаю их точный адрес. Меня ничто больше не волнует. Ты осталась единственным мне близким человеком. При первом удобном случае я напишу подробное письмо. Пожалуйста, передай привет госпоже Лидди, близнецам и даже сумасшедшему Дональду.

И благодарю, благодарю от всего сердца единственного моего друга, тебя, Триша.

С любовью, Дон».

Я свернула письмо и отдала медсестре. Вскоре появился шофер, которого нанял управляющий бабушки Катлер, чтобы отвезти меня в аэропорт. Для него я была, как пакет для рассыльного. Медсестры, давно определившие «ценность моей персоны», собрались попрощаться, они пожелали удачи и скорейшего возвращения в Нью-Йорк.

Из вещей у меня остались лишь те, что были в день аварии, шофер был крайне удивлен:

– Никакого багажа?

– Нет, это все.

– Великолепно, – обрадовался шофер облегчению своей задачи.

Возле больницы стоял шикарный лимузин. Меня удивило, что бабушка Катлер пошла на такие расходы, но что не сделаешь для того, чтобы все увидели заботу, которой она окружает каждого члена семьи. Я упала на сидения, подушки которых были обтянуты черной кожей. Всю дорогу до аэропорта единственным моим развлечением был вид из окна. Воспоминания перенесли меня в то время, когда я прибыла в Нью-Йорк. Какой восторженной, полной надежд и волнений я была тогда, испуганной этими грандиозными зданиями, беспорядочной людской суетой, казалось, протяни руку – и поймаешь за хвост счастье, станешь известной певицей, будешь жить в уютной квартире на одной из центральных улиц.

Теперь город с людьми, медленно снующими по тротуарам, хранящим тепло их движений, с отключенной иллюминацией казался мне серым и грязным. Люди были равнодушны и даже враждебны ко мне.

Лишь рождественские украшения в окнах домов навевали мысли об ускользнувшем счастье. Это было бы замечательно, Михаэль и я, в квартире на Пятой Авеню. Мы бы слушали рождественский звон, любовались бы рождественскими огнями и друг другом, и любили бы друг друга, а после отдыхали бы около рождественского дерева, мечтая о прекрасном светлом и счастливом будущем.

Лимузин скользил вниз по Авеню, и я увидела счастливую пару, идущую рука об руку. Мне захотелось, чтоб это были я и Михаэль. Девушка выглядела такой счастливой и живой, на щеках у нее играл румянец, глаза излучали теплый таинственный свет. Молодой человек непрерывно шутил и довольно комично жестикулировал, чем вызывал ее веселый смех. Их дыхания сливались воедино и образовывали вокруг них ауру счастья.

Лимузин стал поворачивать. Я обернулась, чтобы не потерять их из виду, но водитель прибавил скорость и молодые люди остались далеко позади, подобно всем моим мечтам.