На территории виллы было еще двое охранников, мужчин лет тридцати-тридцати пяти, без особых примет и приученных не привлекать к себе внимания. Наш водитель был третьим — таким же бесцветным. Все они были в рубашках с короткими рукавами, но жестким воротничком и в галстуках. Лешка снял с шеи свой и, не развязывая узел, протянул его единственному воспитаннику этого детского дома, у которого его не было.
— Спасибо! Больше, надеюсь, не понадобится.
Мы вошли в дом — в гостиную с мягкими диванами, низким стеклянным столиком между ними и барной тележкой. Из кресла, отложив книгу, поднялась небольшого роста молодая женщина — это и была Маша. Мы пожали друг другу руки и сказали: «Здравствуйте!» То есть Маша сказала еще: «Я — Маша!», не знаю, настоящее это ее имя или нет. А я, поскольку было еще неизвестно, кто я в данном случае — да и кто она такая, — просто сообщил ей, что мне очень приятно. С охранниками меня не знакомили, и они ограничились вежливыми приветствиями по-русски. Но Маше, как я сразу заподозрил, какая-то роль в этой операции отводилась.
Лешка — барин. Он тут же развалился в кресле, так что роль хозяина пришлось выполнять мне. Я, как и полагается джентльмену, редко пью до захода солнца, но с Кудиновым как-то всегда так получается, что мы начинаем надираться с момента, когда встречаемся. Однако, будучи людьми ответственными, которым предстоят серьезные разговоры, и учитывая, что солнце осветило Святую землю совсем недавно, я сделал нам пока по бакарди с апельсиновым соком на целом торосе из кубиков льда. Маша пила кофе. Черный, без сахара и сливок.
— Сначала о деле или хрен с ним и просто начнем жить, как мы это понимаем? — спросил Кудинов, призывно поднимая свой стакан.
— Раз я ночую здесь, вероятно, времени хватит и на то, и на другое, — предположил я. — Но с началом надолго откладывать не стоит. Ваше здоровье!
Мой жест включал и Машу. Но она лишь как-то странно дернула ртом. Последнюю пару минут она с некоторым беспокойством переводила взгляд с одного на другого. Здравый смысл подсказывал ей, что мы, скорее всего, шутим по поводу нашего намерения отметить встречу по-русски. Она нас плохо знала!
— Лехайм! — отозвался Кудинов. — Ну, раз уж мы в Израиле.
Лешка отхлебнул из своего стакана, покосился на бутылку с ромом: видимо, я сделал смесь слишком щадящей на его вкус, но, вероятно, вспомнив про ранний час, добавлять не стал.
— Я вас познакомил? — встрепенулся он. — Юра, это твоя жена Маша! А Юра — это ты, — уточнил он.
Я вспомнил, что приехал не только для того, чтобы посидеть по-мужски со своим единственным другом.
— Понятно, — кивнул я и перешел к делу. — А ты, когда Ромку видел в последний раз?
— Лет десять назад. Еще в Германии. Я, конечно, с тех пор в Израиле был сто раз, но сам понимаешь…
Я понимал. С живущим за границей отставным сотрудником, даже другом, встречаться без санкции руководства запрещено. А Ромку, к тому же, подозревали в том, что он стал работать на Моссад. Уйди я в 1999-м, перед Афганистаном, с активной работы, Кудинову и со мной нельзя было бы встречаться.
— А ты его когда видел? — спросил Лешка.
Я пожал плечами.
— Да, наверное, тогда же. Он приезжал ко мне в Берлин, еще до вывода наших войск.
Я поймал себя на том, что сказал «наших» по отношению к русским. Обычно в моей речи «наши» — это американцы. Видимо, в момент переключения на другой язык меняются и прочие настройки: мили на километры, Фаренгейт на Цельсия, «свои» на других «своих».
— А с Линой ты уже виделся? — поинтересовался я.
Лина, напоминаю, это жена Ляхова. Теперь уже вдова. Тут Кудинов как-то замялся.
— Ты чего? Она же в Израиле?
— В Тель-Авиве.
Я понял.
— Конечно, кому она интересна?
Лешка даже не улыбнулся на мой сарказм, просто допил свой коктейль и захрустел последними льдинками.
— Ее, естественно, пасет местная контрразведка. Независимо от того, правы отцы-командиры или нет, — дохрустев, оправдался он.
Это он по поводу предполагаемой вербовки Ромки израильтянами.
— А где его тело? Уже привезли сюда?
— Нет.
Лешка встал, завис надо мной, чтобы и я прикончил свой бакарди с соком, и он мог приготовить ему замену. Я подчинился.
— Тело задержала индийская полиция, — пояснил Лешка. — Лина, насколько мы знаем, ехать туда за ним не собирается. Ждет здесь.
— И ты считаешь, говорить с ней смысла нет?
— Смысл, разумеется, есть. Но, сам понимаешь…
Я понимал.
Лина, естественно, знала, что Ромка работал на Контору. Точно также она может знать, связался он все-таки с Моссадом или нет. И если это так, и Лина об этом знает, она может догадываться, зачем Ромка отправился в Индию. Это бы нам помогло. Однако, если Ляхов работал на Моссад и Лина об этом знает, она, по идее, должна быть его сообщницей. И тогда, мало того что она ничего не скажет его бывшим коллегам, то есть нам, но, скорее всего, и заложит их новым работодателям мужа, то есть Моссаду. Так что в этом Эсквайр, запретивший Лешке связаться с Линой, был совершенно прав — возразить нечего!
Лешка протягивал мне мой стакан. Льда в нем было наполовину меньше, а высвободившийся объем был отведен под бакарди. Мы начинали набирать темп.
— Вы могли бы все же увидеться с его женой после нашего отъезда.
Это Маша сказала. «Вы» — это явно относилось к одному Кудинову, а «наш» относился к ней и ко мне. Операция постепенно вырисовывалась, хотя мы еще и не начинали о ней говорить.
Лешка покачал головой:
— Ну, скажем так: мне совершенно недвусмысленно не рекомендовали делать этого.
Это на языке Кудинова означает категорический запрет. Но и это было разумно. Израильтяне не должны были догадываться, что мы заинтересовались Ромкой. Может быть, вообще, что мы знаем о его убийстве.
— Ну, хорошо! Тогда что мы знаем без Лины? — спросил я.
— Для меня самое интересное не это. Не что! — Лешка улегся на диване, подоткнув под голову пару подушек и вытянув ноги в туфлях на дальний подлокотник. В нем, как и в Ромке, тоже было под метр девяносто. — Почему мы об этом знаем? Можно ли предположить, что какой-то наш агент в делийской полиции знает, что скромный — судя по категории гостиницы — израильский адвокат, убитый в своем номере, может заинтересовать Контору? А ведь он ее почему-то до сих пор интересует. Вот что самое странное!
— И какое этому объяснение?
— Никакого! Я, по крайней мере, его не знаю.
— Но это-то ты мог бы выяснить в Москве?
Лешка пожал плечами.
— Если бы мне захотели сказать.
— А ты пробовал?
— Друг мой! — устало прервал меня Кудинов.
— И вы не знаете? — повернулся я к Маше.
— «Ты не знаешь», — поправила меня она. — Нет. Я знаю еще меньше.
Согласен, это было странно. Хотя источник мог быть слишком важным, чтобы давать о нем любые дополнительные сведения. Однако, действительно, самое примечательное было то, что Контору Ромкина смерть заинтересовала. И что вообще она, можно предположить, не выпускала Ляхова из своего поля зрения все эти двенадцать лет со времени его отставки!
— Так что все-таки мы об этом знаем? — вернулся я к своему первому вопросу.
Кудинов, не меняя шаляпинской позы, сделал свободной от стакана рукой неопределенный жест в сторону Маши. Мол, доложите, младший прапорщик!
Маша же от такой чести смешалась. Со звоном поставила чашку с кофе на блюдце, вытерла руку салфеткой, прочистила горло. Я понял вдруг, что она — Лешкина подчиненная. Отвык я от их конторских игр! В сущности, я К ним и не привыкал.
— Факты такие! — Маша закинула ногу на ногу. Я готов был поспорить, она сделала это, чтобы у нее не было искушения встать для доклада начальству. — Интересующий нас человек был найден в гостевом доме «Аджай» на Мейн Базаре…
— Минуточку, — прервал ее я. — Что такое гостевой дом и что такое Мейн Базар?
— Гостевой дом — это guest house. От гостиницы его отличает более низкая цена и соответствующий уровень обслуживания. Чтобы тебе, — она как будущая жена не сбивалась со мной на вы, — было понятно, тот злополучный номер с четырьмя кроватями стоил шесть долларов в сутки. Независимо от количества проживающих — их может быть хоть десять!
