Мы с Фимой обнялись.

Маши при этой сцене не было. Она вообще очень нервничала из-за этой ситуации. Утром я дал ей подробный отчет обо всех событиях.

— Это называется из огня да в полымя! — резюмировала она. — Ты понимаешь, что и мы теперь будем у них под колпаком?

— Не надо сгущать краски! Наш хозяин изо всех сил создает впечатление, что вся страна у него под контролем, а при этом нуждается в услугах таких незначительных людей, как пара израильских туристов. Мне кажется, это все блеф.

Маша с сомнением хмыкнула.

— Ты помнишь, — продолжил я, — как в советские времена КГБ специально стремился создать впечатление, что его глаза и уши всюду? Просто, чтобы отбить у иностранных разведок желание работать: раз все под колпаком, так лучше и не рыпаться! А на самом деле, чтобы следить за каждым иностранцем, пришлось бы мобилизовать все население страны. Здесь то же самое.

— Я что? — пожала плечами Маша. — Ты у нас главный.

Я ее не убедил.

Тот же микроавтобус, на котором уехал Фима, привез в ашрам Барат Сыркара. Ему удалось не просто залудить свой бензобак, а поменять его на старенький, но целый. Хорошо ездить на самой распространенной марке автомобиля — нигде не пропадешь! Бензозаправки в деревне не было, но нашему водителю удалось купить канистру солярки, чтобы добраться до Гвалио-ра. Мы же собирались возвращаться в Агру через Гвалиор.

Два скромных израильских туриста удостоились высшей чести — попрощаться с ними спустилось само Его Божественное Преподобие. От вчерашней озабоченности гуру не осталось и следа — мы просто купались в лучах его искренней любви.

— Я знаю теперь, что все будет в порядке, — сходу заявил он нам. — Пропажа вернется. Чуть похудев, но чуть-чуть, самую малость, — тонко улыбнулся он.

— Ну, мы рады! — сказал я. — Мы не предвидим будущее, но верим вам на слово. Не забудьте, что вы обещали быть милосердным!

— У нас договор!

Гуру взял меня за локоть и отвел в сторону.

— Вы помогли мне развязать тугой узелок, — негромко произнес он. — И я хочу сделать вам один подарок — только вам, вашей спутнице это не понадобится.

— Какая-то принадлежность мужского туалета? — попробовал обратить все в шутку я. — Лосьон после бритья?

Гуру счастливо засмеялся. Сейчас я очень хорошо понимал, что чувствовали рядом с ним его ученики и те, кто стремились ими стать. Он весь лучился, и в лучах этих было все, что греет нас на этой земле: любовь, забота, нежность, искренность, чувство защищенности. Он был отцом, братом и одновременно богом. Его ученики не видели своего бога таким, каким я видел его вчера.

— Нет, это всего лишь несколько слов. И ценность этого подарка вы сможете оценить только, когда все будет позади. Если, конечно, вы к этим словам прислушаетесь.

— Я не понял ровно ничего, но запомнил каждое слово и с нетерпением жду продолжения, — весело отвечал я.

Гуру вдруг посерьезнел. Я даже подумал вдруг, что обидел его своим трепом. Мне иногда нужна разрядка.

— Запоминайте и дальше каждое слово, — очень серьезно вымолвил он. — Когда перед вами кто-то сделает вот так, — гуру поднял обе руки и как будто поправил на голове тюрбан, — сразу прыгайте в воду. Не раздумывая — просто прыгайте и ныряйте как можно глубже!

— И что будет дальше?

— Для вас — ничего! Вы же умеете плавать?

Я не стал рассказывать об этом Маше. Да у нас, собственно, на это и не было времени.

Барат Сыркар привез из деревни не только бензобак с канистрой, но и свежую газету. Она была явно местной: на первой странице были три фотографии: перевернувшийся автобус в кювете, трейлер, оставшийся практически без кабины, и другой, мирно стоящий на обочине.

— Весь наш вчерашний день — на этой странице! — не без гордости заявил нам Барат Сыркар. Он чувствовал себя сейчас, как в студии Си-Эн-Эн. — Катастрофа автобуса — двое погибших, тридцать шесть раненых. Катастрофа грузовика — трое погибших. И еще один трейлер брошен на дороге. Люди, которые ехали в нем, уже арестованы. Хануман решил сам расправиться с нашими врагами.

— Жалко людей из автобуса, — сказала Маша.

— Конечно, жалко! — согласился наш водитель и добавил философски, в духе воззрений своего народа. — Для кого-то это — избавление, а для кого-то — логический конец. Карма! Вы знаете, что такое карма?

Индуистского ликбеза с нас уже хватало. Маша попросила газету, вроде бы разглядеть фотографии. Я надеялся, что она вычитает в статье более существенную информацию, чем естественное вращение колеса судеб.

— Подожди, — вдруг сообразил я. — Если все наши враги повержены, что мешает нам отправиться в Кхаджурахо, как мы это планировали?

— Каджурао, — поправила меня Маша. — Пишется Кхаджурахо, а произносится Каджурао. Конечно, мы можем туда поехать, только какой в этом смысл?

Мы с Машей говорили, естественно, по-русски.

— Возможно, никакого! Но мы ведь только что выкрутились из чужих проблем — в решении своих мы продвинулись не намного. Сколько у нас осталось дней до вторника?

Во вторник, напомню, мы должны были вернуться к почтенному Бабе из Джайпура.

— Сегодня суббота, — ответила Маша. — Три неполных дня.

— Все успеваем!

Мы объяснили изменение планов Барат Сыркару. Тот был очень горд тем, что за нас вступилось его любимое божество, и против продолжения путешествия не возражал.

— Хорошо, что мы еще не выехали на шоссе, — сказал он. — А то бы мы повернули направо, а нам теперь нужно налево.

Шоссе оказалось минутах в двадцати езды. Перед ним стоял большой придорожный щит. Стрелка направо указывала на Гвалиор и Агру, стрелка налево…

И тут меня словно ударило током! У меня есть извинение: я впервые видел это слово написанным. На панно были указаны три ближайших города: Датия, Джанси и… Орчха. Лина, Ромкина жена, напомню, звук «р» не выговаривала, поэтому она сказала мне «Оч-ха». «Р» она не произносила, а что «х» произносить не надо, она не знала.

Это была никакая не фирма! Главная наводка, которую Лина попыталась дать мне за несколько отведенных нам секунд, была названием города.

Орчха, по сути дела, совсем не город. Это крошечная деревня с главной улицей длиной едва ли с полкилометра, с еще одной перпендикулярной — метров под триста, и, собственно, все. Это если не считать огромного, даже для Индии, Царского дворца, затем роскошного действующего храма Рамы — единственного в стране, где он почитается и как бог, и как царь, затем внушительного, больше похожего на дворец, храма Четырехрукого Вишну, впрочем, заброшенного, а также нескольких десятков, мы бы сказали, часовен, сооруженных в тех местах, где были сожжены останки местных раджей и членов его семьи.

В сущности, они-то и составляют главную прелесть этого места. К безумным по размерам и архитектурному великолепию дворцам и храмам в Индии быстро привыкаешь. Не удивляемся же мы буйству тропической растительности? Так вот, монументальность — это из той же оперы. А здесь другое дело! Среди зелени деревьев вдоль берега узкой и мелкой реки здесь и там торчат островерхие шатровые купола с каменной резьбой. И это все! Но они вносят в вашу душу покой, какого я, например, не испытывал много-много лет. Я даже не помню, испытывал ли когда-нибудь вообще. Есть такие места, которые открывают новую дверь в вас самих.

Такие мысли лениво текли в моей голове, когда я сидел на небольшой террасе гостевого дома «Форт Вью». В его карточке даже не было адреса — просто «Форт Вью», Орчха. Терраса представляла собой газончик длиной метров двадцать и шириной метров десять, по обе стороны которого располагались одноэтажные флигели отеля. Но за невысокими перильцами справа высилась бело-желтая громада дворца, отделенная от нас рекой и соединенная с нами каменным мостом. Под нами играла солнечными зайчиками вода, из которой поднимали мокрые морды буйволы, задумчиво смотрели перед собой, роняя капли, и снова принимались пить. А слева, сколько видел глаз, под розовым предзакатным светом расстилался лес: утыканный ближе к нам куполами часовен, а дальше — к холмам — просто затягивающий все свободное пространство. Я мог бы сидеть так часами, как вот эта симпатичная, хотя уже не первой молодости европейка, уткнувшаяся подбородком в свои руки, положенные на перильца, и едва-едва переводящая взгляд с одного чуда на другое.