«Позвать Майгина и Берсеньева? — мелькнуло в голове у студента. Нет! Пока я сбегаю, он уже кончит камлать».

Нэнэ тем временем кружился все быстрее и уже не пел, а выкрикивал гортанным голосом какие-то слова. Дым от костра мешал ему дышать и ел глаза, но он отважно продолжал камлать — несомненно, малыш твердо верил в свои заклинания.

Но вот костер погас, от него осталась груда угольков под пеплом, и тут Нэнэ внезапно остановился. Петя видел, как он наклонился над костром, выхватил рубиновый уголек и, перебрасывая его на ладонях, поднес к металлической полосе на «двери». Все дальнейшее показалось студенту галлюцинацией: две высокие прозрачные створки стали раскрываться перед маленьким кривоногим дикарем. Они раскрывались медленно и торжественно, как раскрываются перед послами великой державы двери тронного зала в царском дворце. Это было так невероятно, что Петя даже зажмурился. Когда он снова открыл глаза, Нэнэ стоял перед раскрытой дверью, нисколько не смущенный совершенным чудом. Он набрал в свою жестянку углей (очевидно, на всякий случай, чтобы защитить себя от злого духа) и спокойно переступил порог подземного города.

Петя бросился к выходу, чтобы позвать Майгина и Берсеньева, Дальнейшее читателю известно.

Итак, то, чего они добивались, чего с нетерпением ожидали и в чем уже отчаялись, совершилось: створки прозрачной двери распахнулись перед ними… Но геологи не решались перешагнуть порог. Странное выражение: «порог города»… Да и город ли это?

— Ну что же, войдем и мы под своды таинственного мира, — с наигранной беспечностью сказал Берсеньев и шагнул в открытую дверь. За ним торопливо двинулся Майгин и тотчас же наклонился, вглядываясь в безукоризненно чистую, сверкающую «почву». На плотной блестящей поверхности видны были пыльные следы маленьких чунок.

— Следы Нэнэ, — сказал он. — Мальчишка действительно где-то в городе.

Петя, поколебавшись секунду, догнал старших товарищей. Студент не мог понять, что с ним происходит. Но он как-то сразу притих, ему стало не по себе, когда он наконец ступил на территорию «форпоста северной цивилизации»…

Геологи сделали всего несколько шагов и почувствовали, как и их легкие влился здоровый, свежий воздух. После пыльной, сырой атмосферы шахты здесь дышалось особенно легко.

Майгин поднял голову. Одно из трех «солнц», освещающих подземный мир, неподвижно висело в зените. Майгин сказал задумчиво:

— Пласт старый, выхода отсюда не было, но ведь жить здесь кто-нибудь должен?

— Почему вы так думаете? — спросил Берсеньев.

— То есть как — почему? А лампы? По-вашему, они зажигаются сами собой?

Берсеньев пожал плечами:

— Не знаю… Может быть, они горят здесь вечно? Вообще, эти лампы… Вы обратили внимание, какой от них странный свет? Про него не скажешь «ослепительный»… Какая-то всепроникающая прозрачность…

Майгин не ответил, он уже весь ушел в исследование следов Нэнэ. Следы вели к ближайшему светло-голубому «коттеджу» с серебристой круглой крышей.

— Нэнэ в том доме.

Петя поднял черный уголек.

— Андрей Гаврилович, смотрите! Здесь на полу ни одной пылинки нет, а вот лежит уголек!

— Чучело! Он и тут камлал! — с восторгом воскликнул Майгин.

Петя положил уголек в карман, и они двинулись дальше. Их никто и ничто не задерживало, но все трое шли медленно, неуверенно передвигая ноги по сверкающему полу. Так, вероятно, делали свои первые шаги по «Наутилусу» герои Жюля Верна…

Неожиданно геологи остановились и прислушались. В безмолвие просачивались какие-то глухие звуки, похожие на мерный рокот прибоя. Петя затаил дыхание: легкие вздохи незнакомой мелодии послышались ему.

— Музыка? — громко сказал Майгин и сразу же вывел заключение: Здесь кто-то есть…

Берсеньев промолчал.

Безлюдье подземного мира, однако, не казалось угрожающим. Трудно было поверить, что в этом мире прозрачного сияния, музыкальной тишины и гармоничного миража голубых «коттеджей» таилась угроза случайному гостю…

Петя вдруг остановился и дотронулся до локтя Майгина.

— Андрей Гаврилович, а ведь окон в этом доме нет… нерешительно сказал он.

— Зато есть дверь, и с нею у нас будет столько те возни, сколько с первой дверью, — Майгин неодобрительно уставился на закрытую дверь дома.

Берсеньев указал на пыльные следы чунок:

— Следы ведут к двери, Нэнэ вошел в дом через нее.

Майгин обернулся к Берсеньева.

— Если эта дверь заперта, Клавдий Владимирович, камлать придется вам, — серьезно сказал он.

— Почему мне?

— Вы со своей черной бородищей скорее испугаете злого духа.

Петя расхохотался, но вдруг поперхнулся и замолк: дверь плавно ушла вниз, куда-то в порог.

— Вот это приятно, — сказал Майгин. — Сразу видно, что мы попали к культурным и гостеприимным людям.

Но, как ни старался шутить Майгин, ему было не по себе. Все это слишком походило на волшебные сказки о заколдованных замках. Он посмотрел на своих спутников. Петя был бледен, а Берсеньев собрал на переносиц такие складки, будто решал сложнейшую математическую задачу.

Когда они вошли в дом, едва слышная музыка совсем затихла. Они стояли посреди большой высокой комнаты, в нерешительности оглядываясь по сторонам. Ни звука, ни шороха не доносилось к ним из других комнат красивого безмолвного «коттеджа». В комнате была мебель: круглый стол, окруженный креслами, похожими на троны, массивные, наглухо закрытые шкафы, а по углам на низких пьедесталах стояли… явные саркофаги с белыми овальными экранами[11] вместо надгробных плит.

Все здесь было преувеличено и рассчитано на более чем рослых людей: так, на одном «троне», например, могли свободно усесться два Пети.

Пол был покрыт словно темным линолеумом, но также блестящим, а потолок фосфоресцировал, ежесекундно меняя цвет. Ни картин, ни иных украшений на матовых светящихся стенах не было.

Запыленные, небрежно одетые геологи вдруг почувствовали себя неловко в этой обстановке строгой и безупречной чистоты. Майгин крякнул и почему-то поглядел на свои черные, обломанные ногти, а Петя стал поспешно застегивать воротник на несуществующую пуговицу. Затем, словно очнувшись, они обменялись смущенными улыбками и стали отыскивать на зеркальном линолеуме пыльные следы Нэнэ; в конце концов их вторжение имело оправдание: они искали исчезнувшего мальчика.

Следы повели их вокруг стола, накрытого скатертью, мерцающей зеленоватым светом.

«Странно! Здесь все сверкает, блестит и светится», — подумал Берсеньев, и вдруг, будто отвечая его мыслям, белая овальная пластина над одним из «саркофагов» также засветилась, и на ней появилось узкое бледное лицо человека… Это было изображение, но изображение объемное, рельефное, необычайно реальное. И что особенно поразило старого геолога — это большие серые широко открытые глаза. Они были живые и смотрели внимательно и серьезно, будто ожидая, когда Берсеньев заговорит… Совершенно машинально геолог снял свою выцветшую фетровую шляпу и поклонился незнакомцу. Незнакомец моргнул мохнатыми красными ресницами и продолжал внимательно смотреть на него. Геолог смущенно оглянулся на друзей. Те уже стояли за его спиной и тоже молча смотрели, Майгин — с большим любопытством, студент — в величайшем смятении.

— Не понимаю — это фотоснимок или живой человек? — пробормотал Берсеньев.

Майгин шагнул вперед, и тотчас незнакомец перевел взгляд на молодого геолога.

— Разрешите представиться… — Майгин на миг замялся: «Кто это, мужчина или женщина?…» Лицо, скорее всего, принадлежало мужчине, об этом говорили решительные, почти резкие его черты и короткие золотистые волосы, — сударь, — сказал Майгин.

Но тут лицо исчезло, и вместо него на экране заструились вниз какие-то иероглифы.

— Разговаривать не изволят, — сконфуженно произнес Майгин.

— Конечно же, синематограф, — уверенно сказал Берсеньев.