Мейсон молча поднял брови.

– Я шантажировала его, – объяснила Надин, – и я жалею только о том, что мало шантажировала.

Мейсон нервно оглянулся в угол, где стояла надзирательница в форме.

– Отчего такая горечь у вас в голосе? – сказал он.

– Мошер Хигли был убийцей, – сказала она. – Он убил моего отца, и вследствие этого умерла моя мать.

– А что случилось с письмом вашей матери?

– Я его сожгла.

– Что в нем было написано?

Надин вздохнула.

– Моя мать попыталась как можно лучше и доходчивее объяснить мне, что случилось, объяснить, почему я родилась вне брака, почему я оказалась лишена многого того, чем обладали мои сверстницы. Вот что она пыталась мне объяснить. Она пыталась. Но между строк я прочла кое-какие подсказки, которые заставили меня задуматься. К тому времени, когда, как считалось, мой отец покончил с собой, предприятие партнеров было вовлечено в скандал, связанный со строительством большого школьного здания. Мошер Хигли так все подстроил, что отец оказался ответственным за этот контракт, хотя главную скрипку там играл Хигли. Предполагалось, что мой отец совершил самоубийство, когда узнал, что моя мать беременна и что его жена намеревалась вызвать мою мать повесткой в суд, чтобы давать показания на бракоразводном процессе. Но отец не совершал самоубийства. Мошер Хигли убил его, когда отец раскрыл, что именно Хигли был ответствен за мошенничество со школьным подрядом. Мошер сделал все так, что убийство выглядело самоубийством.

– Продолжайте, – сухо сказал Мейсон.

Надин продолжила:

– Мошер Хигли не знал, что написано в письме, которое оставила мне мать. Но о самом письме он знал. Знал он и то, что его должны вручить мне в день моего восемнадцатилетия. По его поведению я поняла, что он смертельно боится того, что могло быть там написано. Он гадал, сколько могла знать моя мать. Вот тут я и начала блефовать. Я сказала Мошеру Хигли, что в письме приводились доказательства того, что он убил моего отца, что он совершал подлоги и прочие мошенничества в фирме и что он обманул отца при разделе имущества фирмы. Я угрожала нанять детективов, чтобы доказать, что он убийца, что он забрал себе деньги, которые по закону должны принадлежать мне, как наследнице своего отца, даже невзирая на то, что я незаконнорожденная.

– Продолжайте, – сказал Мейсон.

– Это все. Он согласился на то, чтобы я у него поселилась, и пообещал оплачивать мое образование. Поверьте мне, жизнь меня достаточно била – я сирота, ублюдок. Я хотела получить образование. А что будет потом, меня не волновало.

– Вы ненавидели Мошера Хигли?

– Каждой клеточкой. И он меня тоже. Мы установили некоторую видимость добрых отношений, раз уж я у него поселилась. Ну и я выполняла кое-какую работу по дому. Поверьте мне, я платила за все, что получала.

– Так. Значит, когда окружной прокурор обвиняет вас в том, что вы шантажировали Мошера Хигли, – задумчиво сказал Мейсон, – он…

– Он говорит чистую правду, – подтвердила Надин.

– Если бы только вы пришли ко мне, когда прочли письмо вашей матери, и поручили мне устроить все ваши дела! – простонал Мейсон.

– Ничего лучшего вы бы не сделали, – перебила Надин. – На самом деле в письме не содержалось даже самого малюсенького доказательства. Это были чисто мои подозрения. Я блефовала. И когда я шантажировала его, меня ничего не сдерживало. Вы бы не смогли зайти так далеко.

Мейсон несколько мгновений обдумывал ее слова, затем сказал:

– Конечно, на шантаж я бы не пошел. Но я нанял бы детективов, чтобы получить доказательства.

– Вы не смогли бы. Он слишком хитер для этого. Он слишком хорошо замел следы. Но я взяла его на испуг. До поры до времени все было нормально. А потом он постепенно начал понимать, что я блефую. Уж не знаю откуда, но он узнал об этом. И когда мы с Джоном полюбили друг друга, он разыграл козырную карту. Сказал, что я навсегда должна уйти из жизни Джона. Сказал, что, если я не исчезну добровольно, он расскажет родителям Джона, что я – незаконнорожденная авантюристка и шантажистка.

Мейсон какое-то время переваривал эту информацию.

– Ну и как, – спросила она, – все это повлияет на мое дело?

– В свете этих фактов все выглядит так, как если бы вы вполне могли убить его.

– Именно это я и чувствовала. Вы говорили, что я не должна лгать своему адвокату. Ну вот, я сказала вам правду.

Мейсон встал, отодвинув кресло, и кивнул надзирательнице.

– Ладно, – сказала Надин, – мне кажется, что суть ваших вопросов заключается в проверке, какие у меня шансы, если меня поставят перед судом и заставят давать показания.

Лицо Мейсона было непроницаемым, когда он вышел из комнаты для свиданий и встретился с поджидавшими в коридоре репортерами.

– Ну и, – спросил Мейсон, слегка прищуриваясь от света фотовспышек, – чего вы от меня хотите?

– История Надин – вот что нам нужно, – сказал один из журналистов.

Улыбка Мейсона была ледяной.

– Вы сами знаете, что от меня вы ничего не получите. Все будет сказано лишь в суде, но никак не раньше.

– Понятно, – засуетился другой репортер. – Тогда расскажите вообще про это дело: общая ситуация, линия защиты, все такое…

– Линия защиты, – медленно проговорил Мейсон, – заключается в том, чтобы доказать, что моя клиентка запуталась в сети совершенно невероятных совпадений. И это, джентльмены, все, что вы от меня сегодня услышите.

Дело, возбужденное штатом Калифорния против Надин Фарр, было делом, в котором, выражаясь языком газетчиков, «было все, что надо».

Подзащитную все газеты описывали как особу головокружительной красоты. Было известно, что любящий ее мужчина должен будет давать против нее показания, так как полиция перехватила парочку в самый последний момент, не дав им пожениться. Было известно, что окружной прокурор собирался доказать, что скромная и прекрасная подзащитная была на самом деле хладнокровной шантажисткой, которая отравила Мошера Хигли, после того как тот взбунтовался против дальнейшего шантажа и запретил незаконнорожденной шантажистке выходить замуж за сына одного из своих близких друзей.

Более того, в деле была заложена еще и юридическая бомба. Все считали, что Перри Мейсон, защитник девицы, был все равно что пойман с поличным, когда пытался проделать один из своих эффектных трюков. У окружного прокурора, конечно, возникнут трудности, когда он попытается доказать, что Мейсон подбросил сфабрикованную «улику» – бутылку с безобидным заменителем сахара, – но он, несомненно, попытается это сделать. Более того, возникал еще вопрос: может ли вообще считаться свидетельством записанное на магнитную ленту признание подзащитной, сделанное, когда она находилась под влиянием наркотиков?

В юридических кругах превалировало мнение, что на этот раз Мейсон серьезно влип и что в этом деле у защиты нет ни единой зацепки. Единственное, что могла предпринять защита, это прибегнуть к казуистическим уловкам, процедурным затяжкам и задержкам, чтобы вымотать судей и присяжных и всячески тормозить ход процесса.

А вот сможет ли Мейсон это проделать, было объектом серьезных обсуждений в профессиональных кругах. Он, по мнению аккредитованных при суде журналистов, оказался в положении того кувшина, который повадился по воду ходить и превысил отпущенное ему господом количество ходок.

А Гамильтон Бергер на этот раз был настроен нанести удар окончательный, сокрушительный и смертельный.

Присяжные были представлены суду и сторонам, отводов не получили, заняли свои места и присягнули. Гамильтон Бергер произнес вступительное слово, которое являло собой маленький шедевр сарказма и которое завершалось следующим образом:

– Вы, господа присяжные, несомненно, читали заявление защиты, сделанное перед журналистами, о том, что подзащитная запуталась в сетях невероятного стечения обстоятельств. Обвинение надеется доказать, что подзащитная является сознательной шантажисткой, отравительницей и убийцей и что запуталась она в сетях своих собственных преступных умыслов.