Дара посмотрела на замок, понимая, что в этой крепости находится один из самых ненавистных врагов Англии – Хепбурн, граф Ботвел.
Они пересекли реку по мосту Ботвел, его старые каменные арки свисали над спокойными водами. Темнота опустилась на них, когда они переезжали через другую реку – Форт. Поднимался ветер. Солнце спряталось. Дара поплотнее натянула накидку. Это ее движение не ускользнуло от Лаоклейна. В следующей маленькой деревушке они нашли приют.
В темноте Дара лежала рядом с Лаоклейном. Ее тело все еще ныло от страсти, которую возбудил и удовлетворил Лаоклейн. Она хотела знать, поймет ли она его когда-нибудь. Ей казалось это маловероятным. Прошлое, его прошлое сделало его таким, каким он был, но она никогда не поймет его прошлого. Она может начать и продолжать жизнь с ним, таким, каков он сейчас, не размышляя над тем, каким он когда-то был или, может быть, станет. Так и должно быть. Сейчас, чувствуя властное тепло его руки на своем бедре и его мускулистое тело рядом с собой, она была довольна.
Погода поменялась так же быстро, как и окружающий всадников пейзаж. Под хмурым небом они все реже и реже встречали деревни и города; дороги, соединяющие их, стали значительно хуже. А всего хуже стала каменистая гряда, идти по которой оказалось просто опасно. Кобыла Дары захромала.
Лаоклейн осмотрел сломавшуюся подкову и выпрямился.
– На лошади лучше не ездить, день или два. – Он посмотрел на Дару, крепко державшую голову кобылы. – Ты поедешь со мной, сзади. – Он оглянулся на своих людей. – Криф!
Молодой человек с гладким лицом проворно спрыгнул со своей лошади и подошел к ним.
– Да, милорд?
– Веди лошадь моей жены. Мы поедем медленно, чтобы поберечь ее ногу.
Сидя во временном седле, Дара положила свою щеку на спину Лаоклейна. Руками она обнимала его крепкую талию. Она считала свое положение довольно приятным.
– Ты защищаешь меня от ветра, дорогой.
Она больше чувствовала, чем слышала его довольный смех. Огромный рыжий конь шел вперед. Дара уселась поудобнее в седле. С каждой милей становилось темнее. Над ними висели зловещие облака. Даре стало интересно, пойдет ли снег? Но нет, это был не снег, через час на них обрушился ливень. В скалистых горах негде было укрыться от этого потока воды, дождь барабанил по согнутым плечам всадников, продолжавших свой путь. Дара была рада тому, что ее защищала накидка с капюшоном и широкая спина Лаоклейна, к которой она еще сильнее прижалась, чтобы согреться.
Первым и единственным убежищем, которое им встретилось, была башня Пиктиш, выходившая на широкое устье реки. Стоя у входа, Дара наблюдала, как с лошадей снимают седла и ставят на привязь между круглой каменной башней и отдаленными ветхими хижинами. Крыши многих хижин обвалились, стены других согнулись под тяжестью покосившихся крыш. Дара ушла от двери, когда приехали мужчины. От них сильно пахло сырой шерстью и кожей.
– Что это за место? – спросила она Лаоклейна, когда он стряхивал с волос капли дождя.
– Просто башня, – ответил он, оглядывая небольшое пространство, в котором они стояли. – Пойдем.
Он взял ее за руку и повел за собой к винтовой лестнице в центре комнаты. У башни были двойные стены. Окна были вырезаны во внутренней стене. Из этих окон было видно лишь пространство между стенами. На каждой лестничной площадке окна были вырезаны в обеих стенах. Из них открывался вид на окружающие просторы и узкий морской залив. Камни были уложены без извести и без известкового раствора. Лаоклейн и Дара шли, не останавливаясь, пока не достигли последней лестничной площадки. Вид оттуда был ошеломляющий.
– Это сторожевая башня? – Дара остановилась в замешательстве, представляя себе сторожевые башни вдоль границы.
– Что-то подобное. Эти башни были построены несколько веков тому назад пиктами. Когда в хижинах внизу еще жили рыбаки и крестьяне, башню использовали как убежище в случае нападения.
Дара посмотрела вниз на заброшенные хибарки:
– Они такие осиротелые. Куда ушли люди и почему?
– Может быть, это было нападение, может быть, болезнь. Или они устали от земли, которая может прокормить лишь немногих, а очень многих оставляет голодать.
Дара задрожала от порыва холодного ветра. Лаоклейн пододвинулся поближе:
– Пошли, внизу теплее.
Действительно, внизу было теплее. Тамнаису, самому старшему из мужчин, удалось разжечь огонь. Торф и дрова он достал в хижинах, в которые не проник дождь.
– Храни Господь твою сообразительность, человек. Как здесь приятно! – Лаоклейн осмотрел комнату. – Где Никейл?
– Он добывает свежую дичь к нашему ужину, хотя он может и утонуть в этом проклятом дожде, – мрачно произнес Тамнаис.
Запахло сырой кожей, потому что внутрь внесли седла и упряжь и уложили их у стен. Наслаждаясь теплом, Дара бродила по их жилищу, но вскоре обнаружила, что осматривать почти нечего. Наконец она устроилась около огня, где Криф расстелил на грязном полу одеяла. К ней подошел Лаоклейн.
– Мы останемся здесь до утра. Скоро ночь. Дождь будет лить еще долго.
Дара прислонилась к его плечу и молча кивнула. Она ощущала его теплое дыхание. В сладкой дреме она думала, что никогда не была так счастлива и никогда не будет, если его не будет рядом. Все богатства и удобства Англии не могут заменить трепетного волнения и ощущения безопасности, которые она получает только от его присутствия. Теперь она могла объяснить, почему в Чилтоне дни были такими длинными, а ночи такими одинокими.
Дикий кабан, которого убил Никейл, был жесткий и с душком, но Дара все равно им не пренебрегла, так как его долго готовили, а к тому времени, когда он был готов, она проголодалась. Все время, пока ела, она чувствовала на себе взгляд Лаоклейна, он касался ее волос, лица, она чувствовала его руку около своей спины, там, где он опирался на пол.
Вздохнув и сказав, что сыта, Дара встала. В комнате было дымно, и ей хотелось вдохнуть свежего воздуха.
Она отошла от Лаоклейна и пошла к крепкой деревянной двери, защищавшей старую башню. Он видел, как качаются ее бедра. Его потянуло за ней.
Облака в некоторых местах были разорваны, в этих прогалинах виднелись блестящие звезды, но луна оставалась закрытой облаками. Со стороны моря дул ветер. Голые холмы, окружавшие залив, вставали преградой у него на пути. Дара находила красоту в самой скудости этих холодных, неярких и безлюдных мест. Она дрожала и вдруг почувствовала, что Лаоклейн обнимает ее, своим телом защищая от холода. Она почувствовала, как бьется его сердце, и улыбнулась.
– Я не слышала, как ты подошел, дорогой. Сколько мы еще будем добираться до Галлхиела?
Он улыбнулся ее английскому произношению такого дорогого для него слова «Галлхиел» и сказал:
– Еще один день, хотя это зависит от твоей кобылы – сможет ли она идти завтра. Мы можем выпустить ее на свободу и тем самым оградить себя от возможной неприятности, если она снова захромает.
– Нет! Хефен была подарком Тайна, моего отца. Это все, что у меня от него осталось.
Лаоклейн дернулся и прикусил язык. Было бы лучше, если бы ей ничего не напоминало ее семью или Англию. Она почувствовала его раздражение и ушла от этого разговора.
– Разве ты не возвращался в Галлхиел за все эти годы?
– Никогда. – Ответ не вдохновлял.
– А если кто-то предъявит претензии на замок, что тогда?
– Никто не имеет права! Я – глава рода Макамлейдов после смерти отца и граф Галлхиел по декрету Джеймса.
– Я слышала, что у горцев свои собственные законы, они не признают права сюзерена вмешиваться в их дела.
– Да, – согласился он. – Это так. Но Джеймс заслужил мое уважение и мою преданность. Я дал клятву верности ему и клятву Макамлейда не нарушу. Я укреплю Галлхиел, соберу людей, сделаю их богатыми и преданными Джеймсу. Если мне придется за это сражаться, то так и будет.
Но Лаоклейну хотелось не только разговаривать с Дарой, а гораздо большего, и своим поцелуем он прекратил дальнейшие рассуждения. Все началось с нежного, неуверенного поцелуя, желание его росло, он все сильнее прижимался к ней. Она задыхалась от его дикой страсти и томительной ласки. Вскоре она стала безвольной в его объятиях. Ее руки обвивали его шею, она сдалась. Лаоклейн расстегнул ее корсет, и его руки скользнули внутрь. Она ощущала прикосновение его прохладных пальцев к своей плоти, он ласкал ей грудь, слегка дотрагиваясь до темных нежных сосков, вызывая сладостное мучение. Он повторял движение снова и снова, пока соски не напряглись, полные желания. Он наклонился поцеловать ее губы, потом соски. Она беспомощно лежала у него на руках.
