Фермеры, чьи земли граничили с ее, были людьми верующими, уважающими уединение. И пока из трубы ее дома шел дым, едва ли бы к ней пришел кто-то из соседей. Вот если бы ее очаг погас, а ее козы стали просить есть, вот тогда бы о ней заволновались. Теперь она жалела, что ее покойный муж был независимым и выбрал этот кусок земли вдали от других, хотя когда-то она гордилась этим.

Расстроенная своей беспомощностью, она поставила перед Лаоклейном миску с овощным супом, да так стукнула ею о стол, что кипящий суп выплеснулся на руку Лаоклейна. С руганью он приложил руку ко рту. «О Господи, – подумал он, – неужели все англичане учат своих женщин быть такими негостеприимными?» Это была неудачная мысль, потому что она напомнила ему о гордой, неповинующейся девушке, той, которую он старался забыть.

– По крайней мере, цвет твоих волос предупреждал, – пробормотал он.

Женщина спросила:

– Вы что-то сказали, милорд?

– Нет, – ответил он и снова принялся за еду. Если бы у него было какое-нибудь развлечение, он бы отвлекся от тревог, о которых уже не следовало думать. Упрямство Дары должно беспокоить ее брата. Скоро вернется Бретак. Его задание – выследить. Оно не очень опасно, если он не наделает глупостей. Возможно, он встретил какую-нибудь хорошенькую фермершу, и этим своим развлечением может накликать на всех беду.

Бретак вернулся под вечер с хорошими новостями. Он удивился, что Макамлейд был вспыльчивым и сердитым. Бретак стал рассказывать о том, что узнал.

– Ты думаешь, они отправятся сегодня вечером? – спросил Лаоклейн.

– Нет, утром. Граф, его сестра и этот лондонский лорд направляются в Лондон.

Лаоклейн тихо поднялся:

– Тогда нам придется рано вставать. Следи за женщиной, пока я не вернусь.

Встретив ее взгляд, полный ненависти, он слегка кивнул головой и вышел. Лаоклейн быстро сел на своего рыжего коня, который нетерпеливо фыркал. Приближалось время, когда ему давали есть. Коню не нравилось на этой ферме. Ему нравилось здесь даже меньше, чем его хозяину. Деревья вокруг этого временного укрытия не спасали от порывов холодного ветра.

Лаоклейн разведывал все повороты и изгибы неровной каменистой дороги на юг. Он был уверен в успехе, когда думал о своих помощниках. Он ни на кого не рассчитывал. Но когда он попрощался с Ниаллом, то эти пятеро уже ждали его в конюшне. Лошади были готовы. Во главе был Бретак. Он говорил от имени всех.

– Мы поедем с тобой, милорд. Горы Хайленд – наш дом. Тебе будут нужны верные люди.

– Вначале я отправляюсь в Англию, – сказал Лаоклейн.

– Да, – ответил Бретак. – Нам по дороге.

– Ниалл знает?

– Знает.

Это было три дня тому назад. Они беспрекословно поехали за ним в Англию и ждали его приказов. Теперь приказ есть. Рассвет станет свидетелем награды за терпение.

Рассвет был серый и ветреный. Казалось, что никогда не было ярких дней. У открытой двери Лаоклейн размышлял о том, что делать с женщиной, которая дала им кров, хотя и не желала этого. Так ее оставлять нельзя. Ей нужно помешать разнести ее рассказ по соседям, а уж это она сделает сразу же после их отъезда. Но и убивать ее он не хотел, как это предложил один из его людей. Ее презрительное молчание, ее прямые, зловещие взгляды говорили о том, что она не боится его намерений и не будет обещать молчать в благодарность за свое спасение. Да он и не поверит ей, даже если она даст такое обещание.

Некоторое время спустя он пробовал кожаные ремни, которыми связал ей руки. Он хладнокровно уверял ее, что один из его людей вернется, чтобы освободить ее.

– Иначе ты замерзнешь, когда догорит огонь, или звери ворвутся в твой дом.

Ей заткнули рот, говорить она не могла, и проклятия, которые она им посылала, читались у нее в глазах.

Лаоклейн не волновался. Когда он вышел из дома под нависшие облака этого серого утра, у него было приподнятое настроение. Лошади были готовы и терпеливо ждали, опустив хвосты из-за холодного ветра.

Лаоклейн остановился, прежде чем сесть на лошадь. Он посмотрел по очереди на каждого из своих людей, одетых в кожаные одежды.

– Кровь прольется только в случае необходимости. Один человек принимает на себя вину за всех, остальные подчиняются его приказам. Вы подчиняетесь моим приказам или будьте готовы к худшему.

Довольный, что встретил прямые взгляды, он взялся за поводья и красиво сел в седло. У него был простой план. С болот он наблюдает, как путники пересекают открытое травяное поле около замка, затем, по его приказу, его люди разъезжаются в разных направлениях. Двое вперед, двое назад, чтобы отделить охрану от самих путешественников. Бретак едет с ним.

Лаоклейн считал их силы почти равными. Он не брал в расчет невооруженных слуг, не принимал во внимание то, что Дара может безрассудно броситься на тех, кто нападает на ее брата. Преимущество неожиданного нападения в этот раз было на стороне шотландцев. Англичане едва ли будут ожидать врага у своих ворот, да еще утром.

Бесшумно стоя за валунами, разбросанными у подножия холмов, которые круто поднимались у дороги, двое мужчин обменивались суровыми, уверенными взглядами. Лаоклейн полностью доверял человеку, находившемуся рядом с ним. Он все еще не мог оправиться после смерти Гервалта. Это была большая потеря. Так случилось, что человек, которого он высматривал сейчас, чтобы убить, отомстил за Гервалта, убив Руода. Он отомстил, но Лаоклейна это не успокоило.

Морщины у его рта посуровели, когда до них донесся шум приближающихся наездников. Вот сейчас они окажутся среди врагов.

Лошади неистово заржали. Лаоклейн и Бретак зло закричали и вырвались из своего укрытия. Лаоклейн оказался лицом к лицу с англичанином, который был похож на Дару. Эту схожесть нельзя было отрицать или проигнорировать.

– Итак, лорд Чилтон, мы встречаемся еще раз.

Бранн был в ярости.

– Шотландский негодяй! Ты слишком много на себя берешь. Мы вооружены.

– Наверное, уже нет. – Макамлейд взглянул на своих людей. Охранники англичан были в их руках. – Ваше оружие уже находится в других руках. Теперь наша очередь. Твоя, Райланд, и моя. Как твое мужество?

– Покрепче, чем твое, Макамлейд.

Бранн выпрыгнул из седла, не обращая внимания на резкий протест Дары.

Лаоклейн взглянул на нее. Ее зеленые глаза злобно смеялись. На его губах появилась горькая улыбка. Он кивнул головой. Клинок палаша Бретака задержал Мерлиона в седле. Лаоклейн спустился с лошади. Высоко над головой Макамлейд поднял старинный палаш и крикнул:

– За Дункана!

Они начали сражаться.

Бранн наступал твердо и решительно. Он чувствовал только ненависть. Она одна царила над всеми остальными чувствами, которые ему довелось испытать. Его клинок с жадностью искал шотландца, который держал в плену его сестру, надругался над ней, а после этого решился ступить на землю Райландов. Злоба была в его оскаленных зубах, в его блестящих глазах. Но каждый раз, при каждом ударе его меч натыкался не на плоть, а на металл. Макамлейд отступал невредимый после каждого ошибочного удара. Лицо его выражало ликование. У Бранна же, охваченного одной лишь ненавистью, было единственное желание – убить.

Злоба Дары возрастала с каждым необдуманным выпадом брата, приближавшим его смерть. Мужчины вокруг нее молча наблюдали и ждали. Одна из служанок старалась подавить рыдание. Этот звук, хотя и заглушённый, громко раздавался, сопровождая возгласы сражающихся мужчин и удары их клинков.

Она закусила пальцы, наблюдая, как клинки их встретились и задержались в воздухе, и никто не хотел уступить. Мускулы напряглись.

С огромной силой Лаоклейн отбросил Бранна назад и затем ждал, пока тот не встанет твердо на ноги. Бранн жаждал крови и сделал поспешный выпад. Он еле стоял на ногах и поскользнулся на предательском камне. Поскользнулся прямо под клинком Макамлейда. Шотландец был над ним, весь в напряжении перед последним ударом.

– Лаоклейн!

Вопль Дары прорезал застывшую в воздухе тишину. По лицу мстителя она поняла, что пощады не будет, больше она не умоляла. Она не дала ему насладиться кровью, но знала, что выбор остается за ним.