Hе про того парня (Р.Рождественский) Айсберг - льдина. Будут вьюги кружить. Мат в четыре хода. Три-четыре-пять. Льдина - все едино, можно прожить. Заячья охота. Есть где погулять. А он и не старался, был парень жох. Ему это дело что конфета драже. За двумя погнался убил четырех. Стал их пересчитывать восемь уже. Стал их пересчитывать, кровных своих, Сереньких глаза отведешь едва, А их уже не восемь шестнадцать их. Какое там шестнадцать, когда тридцать два! Шестьдесят четыре. Пять, шесть, семь… Спать ложусь в испарине. Думаю вот. Видно, это парень другой совсем. Другой, видно, парень. Совсем не тот. Морковью дорожить умейте… (С. Щипачев) Я помню, за окошком дождик лил, когда я в зыбке слушал горестную повесть о том, как зайца в поле застрелил один охотник, потерявший совесть. И я тогда подумал: зайца бить хотя бы где - а все равно негоже. Ведь он еще, возможно, мог любить! А может быть, его любили тоже! И, может быть, как яблонька бела, в косыночке, надвинутой на брови, его на лавочке любимая ждала с букетиком шпината и моркови. Hо верю, верю, через толщу лет, свершив круговращение в природе, он явится к любимой на обед укропинкой, возросшей в огороде. И в этот день, что будет радостно трубить над скромною семейною пирушкой, хотел бы я на том обеде быть горошинкой, морковинкой, петрушкой. А может, я в моркови стал бы жить, опять волнуя души и тревожа… Умейте же морковью дорожить: морковь – она с хорошей тыквой схожа. Alter Zayac Поэма (Александр Межиров) Я сплю, положив под голову Блока и Мандельштама, А ноги мои упираются в Гослит и Воениздат. Из набросков 1 Среди гула и гама, В сорок давнем году, Собирала мне мама На дорогу еду. Не кефир и не яйца, Не варенье с халвой, Положила мне зайца В мешок вещевой… Три блистательных года У меня впереди. Говорит мне комвзвода: – Ну, не ешь, погоди! Старшина и комроты Мне с НП своего Повторяют: – Ну, что ты, Да не тронь ты его! Два комбрига с комкором Третьи сутки подряд С молчаливым укором – Потерпи! – говорят. Но, шатаясь как пьяный, Но почти как шальной, Запах чувствую пряный У себя за спиной. Головою качаю. Папироску курю. – Не могу! – отвечаю. – Я начну! – говорю… Так кончается детство, И сейчас же зато Открывается действо В цирковом шапито. Наступает минута Долгожданного дня. Острый запах батута Обжигает меня. Не игра, не забава. Крутизна виража. Этот вертит удава, Тот глотает ежа. А я зайца глотаю С акробаткой одной, А с другою листаю Календарь отрывной. Проношусь в мотоцикле, Пробуждаясь порой, Как в лирическом цикле Посторонний герой. Обнимаю девчонку На привале крутом. Открываю сгущенку Окровавленным ртом. И, за мною вставая, Обступает меня Вся моя боевая Цирковая родня. Обступает, рыдает, И под крики ее Альтерзайца съедает Альтерэго мое. 2 Снова отхожу и оживаю. Где-то в двух шагах от Беговой В коммунальном доме проживаю С популярной труппой цирковой. По соседству с нами, не без риска, Проживают, господи прости, Две жонглерки, иллюзионистка, Знаменитый комик-травести. С комиком ужасная морока, Хоть репертуар его расхож. Говорят, что был похож на Блока. Стал, скорей, на Брюсова похож. Занят этой темою локальной, Сплю, к недоуменью своему, Под стеной, почти не вертикальной И горизонтальной потому. Душу в тело перевоплощаю. Ничего от ближних не таю. Акробатку чаем угощаю, Куплетисту пиво отдаю. Ежедневно в непогодь сырую, Возвратясь с прогулки верховой, Жареного зайца дрессирую В полуохлажденной духовой. Приручаю, переобучаю, А когда стемнеет на дворе, Полуконспективно отмечаю В неперекидном календаре: «Нет причин печалиться и плакать. Думаю, поспею к январю». Недопережевываю мякоть. Понемногу допереварю. |
