— Да-а-а? — недоверчиво протянула сиделка. («Старая лиса, — подумала она, — а еще притворялась, будто не помнит».)

Откуда было мисс Кресс знать, что чудеса случаются и в наше время.

Радуясь, дрожа от волнения, проливая слезы благодарности, старушка поднялась на ноги, прижимая к груди бриллиантовые звезды, колье из солитеров, диадему, серьги. Она разложила драгоценности рядышком на. выстланном бархатом подносе, на котором их всю жизнь переносили из сейфа в туалетную. Затем непослушными пальцами ухитрилась опять запереть сейф и положила ключи на место в ящик, а тем временем мисс Кресс не отрывала от нее глаз. «Сдается, старая карга вовсе не такая ветхая, как прикидывается», — мысленно заключила она, когда Лавиния пронесла мимо нее драгоценности в туалетную, где миссис Джаспер, предаваясь приятным воспоминаниям, все еще бормотала: «…итальянский посол, епископ, Торингтон Блай, мистер и миссис Митчел Магроу, мистер и миссис Эймсуорт…»

В те вечера, когда устраивались званые обеды, миссис Джаспер разрешалось спускаться вниз одной, так как для нее было бы унизительно выходить к гостям в сопровождении горничной или сиделки. Но мисс Кресс и Лавиния всегда наблюдали за ней, перегнувшись через перила, пока она спускалась по лестнице, чтобы удостовериться, что все сошло благополучно.

— Она по-прежнему очаровательна во всех своих драгоценностях, — вздохнула Лавиния, когда изукрашенный камнями парик и лиловый бархат исчезли за последним лестничным поворотом; подслеповатые глаза ее затуманились воспоминаниями. Мисс Кресс пожала плечами и, вернувшись к камину, снова взялась за вязанье, а Лавиния приступила к медленному ритуалу уборки комнаты своей госпожи; Снизу до них доносился громогласный монолог Джорджа: «…мистер и миссис Торингтон Блай, мистер и миссис Митчел Магроу… мистер Лэдью, мисс Лора Лэдью…»

Энсон Уорли, всегда гордившийся своим уравновешенным характером, в тот вечер испытывал какое-то возбуждение. Однако некоторая взвинченность не испугала его (хотя эскулапы и твердят вечно о необходимости соблюдать спокойствие), — он знал, что она проистекает из сегодняшней необычайной ясности сознания. В сущности, он давно не чувствовал себя так хорошо: мозг его работал четко, и он воспринимал окружающее с такой обостренностью, что буквально слышал мысли, проносившиеся в голове его лакея, который по ту сторону двери с неохотой приготовлял ему для выхода фрак.

Упрямство лакея насмешило его. «Расскажу-ка я сегодня вечером про то, как Филмор считает, что я больше не гожусь для светской жизни», — подумал он. Ему всегда было приятно услышать в ответ опровергающий смех своих младших друзей, которым они встречали всякий намек на его так называемую дряхлость: «Это вы-то? Ну и вздор!» Он и сам тоже так думал.

Но, переодеваясь в спальне, он при виде Филмора опять вдруг вышел из себя.

— Нет, не эти запонки, будь они прокляты! Черные, ониксовые, сто раз вам говорить, что ли? Потеряны, я полагаю? Наверное, опять сдали в стирку вместе с рубашкой? Так ведь?

Он раздраженно засмеялся и, усевшись за туалетный столик, начал короткими сердитыми взмахами зачесывать назад волосы.

— А главное, — выкрикнул он внезапно, — нечего стоять и пялиться на меня с таким видом, будто вы только и ждете, когда вызывать гробовщика!

— Гро?.. Что вы, сэр! — с ужасом произнес Филмор.

— Проклятье, вы к тому же и оглохли? Кто сказал «гробовщика»? Я говорю «такси», не слышите, что ли?

— Вы хотите, чтобы я вызвал такси, сэр?

— Нет, не хочу, и я вам об этом уже сказал. Я пойду пешком.

Уорли поправил галстук, встал и дал надеть на себя фрак.

— Страшно холодно, сэр, разрешите, я все-таки вызову такси.

Уорли коротко рассмеялся.

— Признайтесь, на самом деле вы хотите, чтобы я позвонил и сказал, что не смогу приехать на обед. А вы мне сделаете яичницу, не так ли?

— Как было бы чудесно, сэр, если бы вы остались. И яйца дома есть.

— Пальто! — отрывисто бросил Уорли.

— Тогда позвольте я вызову такси, сэр, пожалуйста. Уорли сунул руки в рукава пальто, похлопал себя по груди, желая удостовериться, что часы (плоские, вечерние) и бумажник на месте, обернулся к столику, чтобы попрыскать лавандой носовой платок, после чего быстрым шагом, держась очень прямо, направился к выходу.

Потерпевший фиаско Филмор забежал вперед, нажал кнопку лифта и, пока лифт тарахтел вверх по глубокой шахте, повторил:

— Страшно холодный вечер, сэр, вы и так сегодня уже нагулялись.

Уорли смерил его презрительным взглядом.

— Смею думать, потому я и чувствую себя таким бодрым, — отчеканил он, входя в кабину.

Холод на улице был и в самом деле зверский. Когда он вышел из жарко натопленного помещения, ледяной воздух ударил его в грудь, так что пришлось помедлить на ступенях и перевести дух. «Филмор не тем занялся: ему бы стать сиделкой при паралитике, — подумал он. — С удовольствием возил бы меня в кресле…»

После первого неприятного ощущения пронизывающий колод показался ему бодрящим, и он зашагал быстрее, чуть-чуть приволакивая одну ногу. (Массажист обещал, что эта затрудненность скоро пройдет.) Да, решительно, такому молодцу, как он, впору иметь лакея помоложе, во всяком случае — пожизнерадостнее. Сегодня он чувствовал себя и впрямь молодцом. Заворачивая на 5-ю авеню, он подумал, что хорошо было бы встретить кого-нибудь из знакомых, кто потом сказал бы в клубе: «Уорли? Как же, встретил его на днях — бежал вприпрыжку по Пятой авеню, точно мальчишка, а было, кстати, четыре-пять ниже нуля»… Ему требовалось противоядие против мрачности Филмора. «Всегда окружайте себя молодыми людьми», — размышлял он дорогой. При этом мысли его обратились к Фриде Флайт, рядом с которой ему вскоре предстояло сидеть в теплой, весело освещенной столовой… У кого?.. Где?..

Вот так, внезапно, это и случилось — провал в памяти. Он резко остановился, как будто под ногами у него вдруг разверзлась бездна. Куда, черт возьми, он идет обедать? К кому? Проклятье! Но ведь так не бывает: крепкий, здоровый человек не застывает ни с того ни с сего посреди улицы и не задает себе вопрос: к кому он идет обедать?..

«В здравом уме и твердой памяти». Старая юридическая формула совершенно неожиданно всплыла в мозгу. Меньше чем две минуты назад он полностью отвечал этой характеристике, а теперь что можно про него сказать? Он приложил руку ко лбу, голова его лопалась; он приподнял шляпу, чтобы охладить горевший лоб. Даже странно, как он разгорячился от ходьбы. Все оттого, что он летел как на пожар. В будущем надо не забывать, что спешить вредно. Черт побери, вот и еще что-то надо не забывать!.. Но, в конце концов, из-за чего он так разволновался? У стареющих людей всегда случаются такие секундные провалы в памяти, он не раз замечал это за своими сверстниками. Бодрости и живости ему, конечно, не занимать, но нелепо было бы думать, что его минуют обычные людские напасти…

Так где он сегодня обедает? Постойте-ка, где-то дальше по Пятой авеню, в этом он совершенно уверен. С прелестной… прелестной… нет, лучше пока не делать лишних усилий, надо успокоиться и брести себе потихоньку дальше. Когда он доберется до нужной улицы, он сразу ее узнает, и тогда все встанет на свои места. Теперь он шел неторопливым шагом, стараясь выбросить из головы все мысли. «Главное, — сказал он себе, — перестать волноваться».

В попытке обуздать свою нервозность он постарался думать о чем-нибудь повеселее. «Отклоняет честь скучать…» Пожалуй, сегодня можно пустить в ход эту шутку. «Миссис Джаспер просит оказать честь — мистер Уорли отклоняет честь скучать». А что, недурно. И, кажется, в том доме ее еще не слыхали. Черт побери, как же все-таки их фамилия? Тех, к кому он направляется обедать?..

«Миссис Джаспер просит оказать честь…» Бедная старая миссис Джаспер… У него снова мелькнула мысль, что в прежние времена он не всегда поступал с ней вежливо. Когда тебя рвут на части, простительно иногда и отказаться в последнюю минуту от скучного обеда. Но все равно, с возрастом начинаешь понимать, как такое ненамеренное пренебрежение может причинить обиду, даже боль. А не в его правилах причинять другим боль… Пожалуй, не грех было бы как-нибудь навестить миссис Джаспер днем. То-то она удивится! Или позвонить старушенции и напроситься без церемоний на обед! Ну, поскучает он вечер, от него не убудет, зато она как обрадуется! Да, решено… Когда он доживет до ее возраста, можно себе представить, как ему будет приятно, если кто-то, еще не вышедший в тираж, вдруг позвонит ему и скажет…