— Ну, трогай! — Он дернул за вожжи, и гнедой пустился под гору неторопливой трусцой.

— Еще уйма времени — успеем прокатиться на славу! — крикнул он и под медвежьей шкурой нашел и сжал ее пальцы. Лицо у него покалывало от ветра, а в голове шумело, как будто он в нечаянно выдавшийся свободный день пропустил в трактире стаканчик.

Выехав за ворота, Итан повернул коня направо, к Бетсбриджу, хотя дорога на Старкфилд шла влево. Мэтти не выказала никакого удивления — только, помолчав, спросила:

— Хочешь проехать мимо Черного озера? Итан, рассмеялся в ответ:

— Я знал, что ты догадаешься!

Она теснее прижалась к нему, так что, косясь через плечо, он видел только кончик ее носа и выбившуюся из-под шапочки прядку темных волос. Дорога тянулась между полями, поблескивавшими в неярком свете солнца; потом они свернули еще правее и поехали вдоль проселка, по сторонам которого росли ели и лиственницы. Далеко впереди виднелась гряда холмов, кое-где покрытая черными заплатками леса; их округлые белые очертания плавно уходили вдаль, сливаясь с небом. Потом дорога пошла среди сосен, стволы которых в лучах предзакатного солнца отсвечивали красным, бросая на снег голубоватые тени. В лесу ветра не было, и казалось, что с деревьев вместе с осыпающимися иголками спадает на землю теплая тишина. Снег здесь был такой чистый и гладкий, что на нем четко виднелись узенькие цепочки следов лесных зверюшек, которые сплетались в замысловатый кружевной узор, а нападавшие с деревьев шишки напоминали бронзовые лепные украшения.

В молчании они ехали дальше, пока не добрались до той части леса, где сосны росли пореже. Тут Итан придержал лошадь и помог Мэтти сойти. Вдыхая запах смолы, они прошли между деревьями к небольшому озеру с крутыми лесистыми берегами. Высившийся поблизости одинокий холм отбрасывал на скованную льдом поверхность длинную треугольную тень; летом, в вечерние часы, вода в озере всегда казалась черной — отсюда и пошло его название.

В воздухе вокруг этого тихого, уединенного места была разлита та же немая печаль, которая переполняла сейчас сердце Итана. Он обвел глазами прибрежную полосу гальки и задержался взглядом на поваленном стволе дерева, темневшем в снегу.

— Помнишь, мы тут сидели, когда был пикник? — проговорил он задумчиво.

Речь шла об одном из редких деревенских развлечений, в котором им обоим довелось принять участие. Прошлым летом церковная община устроила пикник, на целый долгий день внесший праздничное оживление в небогатую событиями захолустную жизнь.

Мэтти долго упрашивала его пойти вместе с ней, но он отказался. И только на закате, возвращаясь из лесу, где он валил деревья, Итан очутился поблизости от Черного озера. Тут он попался на глаза каким-то весельчакам, оторвавшимся от основной группы участников, и его силой затащили на берег. У самого озера он увидел Мэтти в широкополой шляпе, оживленную и румяную, как спелая ягода; она варила на костре кофе, а вокруг нее толпились балагурившие парни. Он помнил собственное смущение оттого, что появился перед ней в обтрепанной рабочей одежде; помнил и то, как радостно она вспыхнула, завидев его, и как решительно раздвинула окружавшее ее плотное кольцо, чтобы протянуть ему чашку горячего кофе. А потом они посидели на упавшем дереве у самой воды, и она хватилась своего медальончика, и все парни дружно принялись его искать, но первым углядел его в траве все-таки Итан… Казалось бы, ничего особенного, но ведь и все их общение до недавних пор складывалось именно из таких мимолетных вспышек, из таких безотчетно счастливых мгновений, которые возникали нежданно-негаданно, словно бабочка, мелькнувшая в зимнем лесу.

— А помнишь, я здесь нашел твой медальончик, — сказал он, вороша носком сапога кусты черничника под снегом.

— Конечно, помню! Я еще удивилась, до чего ты зоркий.

Она присела на ствол дерева, освещенный солнцем; он опустился рядом.

— Ты тогда была красивая, как картинка, в своей розовой шляпке! — сказал Итан.

— Ох, наверно, это шляпка была красивая, а не я! — засмеялась Мэтти, польщенная.

Впервые за все это время они решились заговорить вслух о своем взаимном влечении, и на минутку Итану показалось, что он свободен и ухаживает за девушкой, на которой хочет жениться. Он смотрел на ее волосы, и его тянуло снова прикоснуться к ним и сказать Мэтти, что они пахнут лесом; но найти для этого подходящие слова он не умел.

— Итан, пора ехать, — сказала вдруг Мэтти и встала. Он продолжал рассеянно глядеть на нее, не вполне отрешившись от власти своих грез, и машинально отмахнулся:

— Много еще времени…

Они стояли, не сводя друг с друга глаз, и каждый словно старался вобрать в себя и навсегда удержать черты другого. Он столько собирался сказать ей, но здесь, у озера, где роились летние воспоминания, сказать ничего не мог — и, повернувшись, молча пошел вслед за нею к саням. Когда они снова проезжали сосновой рощей, солнце уже скрылось за холмами и стволы из красноватых сделались серыми.

По кружной дороге между полями они выбрались на проселок, ведущий в Старкфилд. На открытом пространстве было еще совсем светло; горы на востоке сияли холодным алым отблеском заката. По пути им попадались купы деревьев, похожие на взъерошенных птиц, спрятавших голову под крыло, — с приближением ночи деревья как будто теснее прижимались друг к другу. Небо понемногу бледнело и на глазах отдалялось от земли, и земля от этого казалась еще более одинокой и унылой.

Повернув к Старкфилду, Итан спросил:

— Ты что-нибудь надумала, Мэтт? Она немного помедлила.

— Попробую опять наняться в магазин…

— Ты же знаешь, что эта работа не по тебе. Целый день на ногах, в духоте — ты и в прошлый раз едва выжила.

— Я теперь стала сильная, не то что раньше.

— Вот-вот, поздоровела мало-мальски на свежем воздухе, так теперь хочешь, чтобы все пошло насмарку!

На это возразить было нечего, и разговор снова на некоторое время прервался. Итан не сводил глаз с дороги, любой отрезок которой был ему чем-то памятен: вот тут они с Мэтти стояли, тут смеялись, там просто молчали… На каждом шагу прошедшее цеплялось за него и тянуло назад.

— А у отца твоего нету родственников, чтоб могли тебе помочь?

— Есть-то они есть, да я к ним не пойду. Собравшись с духом, он заговорил глухим голосом:

— Ты знаешь, Мэтт, я бы все сделал для тебя, если б мог…

— Я знаю, Итан…

— Но я не могу!

Она не ответила, но Итан почувствовал, что плечи у нее задрожали.

— Ох, Мэтт, — вырвалось у него, — если б я мог сейчас с тобой уехать — все бы бросил, пропади оно пропадом!

Она повернулась к нему и вытащила из-за пазухи листок бумаги.

— Я… я у тебя нашла вот это.

И хотя в воздухе уже темнело, он сразу узнал свое прощальное письмо к жене — то самое, которое он начал прошлой ночью и позабыл на столе.

Мгновенное изумление сменилось бурным приливом радости.

— Мэтт, а ты? Ты согласилась бы уехать со мной?

— Ох, Итан, Итан, что теперь об этом говорить? — И она исступленно порвала письмо на мелкие клочки, которые, кружась, упали в снег.

— Нет, ты скажи! Скажи! — молил он.

Она помедлила, потом сказала тихо-тихо, так что ему пришлось пригнуться к ней почти вплотную:

— Я и сама об этом думала, особенно летом, по ночам, когда луна мне спать не давала.

Волна нежной благодарности захлестнула Итана.

— Так, значит, ты еще с лета?..

Она ответила не раздумывая, словно давно уже вела отсчет времени от этого дня:

— С того раза, как мы были на Черном озере.

— Стало быть, ты потому тогда подошла и дала мне кофе первому?

— Не знаю. Разве первому? Я сначала ужасно огорчилась, что ты не захотел со мной пойти на этот пикник, а когда я тебя потом на берегу увидела, то подумала — а вдруг ты нарочно сделал круг, пошел домой мимо озера, и я сразу так обрадовалась!

В молчании они доехали до места, где дорога ныряла в заросший гемлоком овражек у поворота на фромовскую лесопилку; и пока сани спускались под гору, вместе с ними, словно черная пелена, ниспадавшая с раскидистых ветвей, в лощину спустилась темнота.