Но это вынужденное ожидание совершенно не волновало Ршаву. Оно давало ему больше времени корпеть над святыми писаниями в поисках текстов, подкреплявших примеры, которые мир выдавал слишком обильно. Заодно Ршава изучал и гримуар покойного Кубаца. Постепенно он начал обретать контроль над магией, некогда подвластной чародею.

Он даже стал менять и улучшать заклинания, разработанные Кубацем. Покойный маг, как постепенно осознавал Ршава, был не таким уж большим мудрецом. Его гримуар вполне мог быть и поваренной книгой: рецепты у Кубаца имелись, но он редко подходил к ним творчески.

В противоположность ему, Ршава с удовольствием придумывал вариации на какую-либо тему. Он не только воспользовался заклинанием Кубаца, чтобы изгнать из своей комнаты тараканов, но и переделал его так, чтобы усатые зануды покинули ее четкими марширующими отрядами, подобно солдатам Малеина, прошедшим по Срединной улице на войну против Стилиана.

Разумеется, солдаты Малеина промаршировали по Срединной улице лишь один раз. Тараканов же Ршаве пришлось изгонять снова и снова. Даже когда он придумал другое заклинание, чтобы те тараканы, которых он уже изгнал, больше не возвращались, новых приползало столько, что приходилось время от времени повторять процедуру.

Ршава также использовал заклинание, наполнявшее комнату темнотой вместо света, чтобы заставить мотыльков, мух и прочих насекомых, любящих свет не меньше большинства набожных священников, лететь куда-нибудь в другое место. Как и в случае с другим заклинанием, это тоже пришлось время от времени повторять. Впрочем, он не очень-то и возражал, зная, что лишний раз попрактиковаться в магии не помешает.

По одному или небольшими группами, церковники все же прибывали в столицу. Большинство добралось сюда из западных провинций, где гражданская война пылала менее яростно, или из окрестных земель, все еще остававшихся в руках Малеина. Несколько священников и прелатов добрались до Видесса из городов, захваченных Стилианом. Может быть, им удалось выскользнуть оттуда тайком, несмотря на вражеские гарнизоны, а может быть, люди Стилиана выпустили их, желая сохранить религиозное единство империи даже несмотря на политический раскол. Выходит, что у Стилиана и его сторонников еще остался здравый смысл? Ршава мог лишь надеяться на это, не имея ни доказательств, ни уверенности.

Он гадал, приедет ли Аротр на синод. Ршава не видел причины, которая помешала бы священнику приехать. Город, где находился храм Аротра, располагался не очень далеко от столицы, а у бывшего коллеги Ршавы по семинарии тоже имелись сомнения в конечном торжестве Фоса. Почему бы ему не попытаться сделать так, чтобы теология храмов отражала его взгляды? Во всяком случае, Ршава на это надеялся.

Кроме священников и прелатов, в столицу начали прибывать и монахи. Ршава никогда не был высокого мнения о монахах и монастырях. На его взгляд, монахи скверно исполняли свою долю работы. Они отстранялись от мира, но не посвящали себя божественному в достаточной мере. А их познания — когда у них имелись познания — поражали Ршаву скудостью.

Воистину, когда у них имелись познания… Монахи не всегда прокладывали себе путь к истине умом или здравомыслием. Нередко они просто вколачивали себе в головы какую-то идею, а затем обрушивались на любого, кто рисковал с ними не соглашаться. Подобное случалось далеко не на одном-двух синодах.

Вполне вероятно, такое могло произойти и сейчас. Толпа монахов шествовала по Срединной улице к Собору. Некоторые из них размахивали дубинками. Другие несли кувшины с вином. Многие были пьяны. И все они ревели гимны, прославлявшие величие Фоса. Некоторые сдабривали их проклятиями в адрес любого, кто мог бы им возражать.

— Анафема проклятым еретикам! — орали они. — Анафема! Анафема! Выкопаем их кости! Проклянем их всех в ад Скотоса!

Люди радостно кричали, когда монахи проходили мимо. Ршава так и не мог понять: то ли из согласия с ними, то ли от облегчения, что монахи прошли дальше.

Монах, от которого разило перегаром, уставился на Ршаву красными, как у кабана, глазами.

— Ты ведь не из этих прынкл… проклятых еретиков, святой отец? — вопросил он заплетающимся языком.

— А если я из них? — мягко осведомился Ршава.

— Ну, в таком случае, приятель, в лед тебя! — Монах, крепкий и мускулистый, поднял дубинку, словно намереваясь тотчас же отправить Ршаву туда, куда пообещал. — В таком случае, приятель, будь проклят ты и всякий, кто думает так же, как ты!

Ршава огляделся. Похоже, никто не обращал особого внимания на него или монаха. Да и с какой стати горожанам обращать внимание на каждого монаха или священника, что ходит по улицам? Действительно, с какой стати? И Ршава столь же мягко произнес:

— Нет, будь проклят ты, приятель.

На лице монаха начало проявляться возмущение. Потом его сменило удивление. А потом лицо обмякло. Из пальцев выпала дубинка, стукнув здоровяка по ноге, из-за чего ему следовало бы подпрыгнуть и выругаться… если бы он уже не был мертвецом. Ршава немного выждал, проверяя, обратит ли кто-нибудь внимание на упавшего… Нет, никто не обратил. Если кто и увидел, то наверняка подумал, что еще одного пьяного монаха перестали держать ноги.

Ршава пошел своей дорогой, насвистывая и размышляя о том, что случится, если он будет вынужден проделать нечто подобное на синоде, дабы подтвердить свою точку зрения. Обратят ли тогда на него внимание собравшиеся священники, прелаты, монахи и аббаты? Решат ли они, что его теология все же имеет под собой некоторую опору?

Он продолжал насвистывать, пока не добрался до таверны. Если они этого не сделают, то пожалеют.

Солдаты не подпускали мирян к Собору.

— Фос! — пожаловался один из копейщиков. — Похоже, это занятие опаснее, чем воевать с парнями Стилиана. Там хотя бы знаешь, из-за чего с ними дерешься.

Солдаты не мешали размахивающим дубинками монахам пересекать линию оцепления. Ршава и не ожидал иного. Монахам полагалось быть на синоде. Во всяком случае, они были в этом убеждены.

Когда Ршава вошел в Собор, то увидел, что священники и монахи спорят между собой. Тут священник машет пальцем перед носом прелата. Там разгневанный монах потрясает дубинкой перед святым отцом… Священник, ставший объектом эмоций монаха, сказал тому, что он обретет малопривлекательное место последнего успокоения, если осмелится ею замахнуться. В ответ монах выразил определенное недоверие.

Увидев эту суету, Ршава улыбнулся. Во-первых, синодам и полагалось быть именно такими. А во-вторых, уже сам факт хоть каких-то разногласий придал ему смелости. Ршава опасался, что все единой толпой выступят против него. Но, во всяком случае, единодушия он не заметил.

На кафедре стоял Созомен. Патриарх наблюдал за собравшимися и прислушивался к ним. К порядку он их призвать не пытался. Вероятно, не мог или же пока не хотел. Ршава не знал, какой из ответов правильный, но надеялся, что верно первое.

Заходили все новые и новые священники, прелаты, монахи и аббаты. Созомен ждал и наблюдал. Наконец по какой-то неясной для Ршавы причине вселенский патриарх благословляюще воздел руки — и одним этим жестом привлек всеобщее внимание. Имперский чиновник, ведущий важное совещание, для наведения порядка среди собравшихся ударил бы по столу молотком. У Созомена была лишь его сила воли — и, как понял Ршава, этого оказалось более чем достаточно.

— Мы готовы начать, — провозгласил Созомен.

Они не были готовы. Они даже близко не были готовы. Однако неожиданно оказались готовы — и лишь потому, что так решил патриарх. Это вновь произвело на Ршаву впечатление.

В Собор вошла еще одна небольшая группа священников. Увидев, что все уже сидят спокойно и чинно, они торопливо направились к скамьям неподалеку от алтаря и сели, готовые ко всему, что должно последовать. Они напоминали школьников, еще не опоздавших на урок, но все равно опасавшихся привлечь внимание учителя, чтобы тот не потянулся к розгам.

Розог у Созомена не было, равно как и молотка. Очевидно, они ему тоже не требовались.