— Я бы не удивился.

Покончив с завтраком, Ршава потянулся к кошельку на поясе, но хозяин жестом остановил его. Довольный, но не удивленный, прелат направился в конюшню за своими лошадками. Им насыпали овса и наложили сена, напоили и вычистили. Ршаву и это порадовало, но не удивило.

Он уже выехал из конюшни — и даже из города, — когда ему пришло в голову, что теперь он воспринимает искусство верховой езды как само собой разумеющееся. Сразу после бегства из Скопенцаны Ршава был весьма посредственным наездником. Но это уже в прошлом. Как и во всем прочем, мастерство приходит с практикой.

«Даже в случае проклятий», — подумал он и, умело правя лошадкой, поехал дальше.

Когда Ршава увидел перед собой стены столицы, ему захотелось радостно завопить. На секунду забывшись, он даже захотел вознести благодарственную молитву Фосу, но спохватился и покачал головой. Он уже никогда не сможет этого сделать, не проявив лицемерия.

Он думал, что будет возбужден, вернувшись в столицу через столько лет. И Ршава испытал возбуждение — но не такое, как ожидал. Слишком многое ему довелось увидеть за прошедшие годы, особенно за последний. Поэтому он не испытывал чувства возвращения домой. Столица показалась ему другим городом, который предстоит завоевать снова.

Этот новый город был еще и огромным. Он располагался на треугольнике земли, с двух сторон омываемом морем. Третью сторону, к которой подъезжал прелат, защищали самые могучие стены, какие только можно было представить. Благодаря проливу Бычий Брод здесь пересекались торговые пути как с запада на восток, так и с севера на юг. Поэтому Видесс был самым богатым, большим и амбициозным городом в мире. Люди из городов наподобие Скопенцаны и Амориона приезжали сюда проверить, могут ли они успешно конкурировать с лучшими и упорнейшими соперниками, собравшимися здесь со всей империи и из-за ее пределов. Многие более спокойные люди оставались жить в своих городах, удовлетворяясь ролью высоких деревьев в саду с кустами. Те же, кто хотел помериться крепостью стволов с остальными высокими деревьями, приезжал в столицу.

Прежде Ршава не знал этой непрерывной борьбы; он был огражден от нее происхождением и семьей. Разумеется, он не мог не преуспеть, раз его родственник носил красные сапоги автократора. Ршава был способным человеком, и знал это. Но способности не были единственной причиной, позволившей ему столь быстро подняться в церковной иерархии. То, кем он был, значило даже больше, чем то, каким он был.

Теперь все будет иначе. Теперь он попытается добиться успеха, несмотря на родство с Малеином, а не благодаря ему. Теперь Ршаве надо будет полагаться только на свои способности. Он должен убедить враждебный мир, что знает истину, о которой мир не подозревает.

— Я должен — и я сделаю, — заявил он и поторопил свою лошадку.

Ршава въехал в город через Серебряные, самые величественные ворота. На меньшее он бы не согласился. Подъемный мост был опущен, позволяя людям входить в город. Ршава счел это хорошим знаком: во всяком случае, Малеин не опасался, что Стилиан попытается тайком заслать в город своих солдат.

Стражники у ворот осматривали всех и всё быстро, но внимательно. Человек перед Ршавой вел в поводу нескольких ослов, нагруженных кожаными мешками. Ему пришлось развязать их и показать, что он везет. В мешках была шерстяная ткань, показавшаяся Ршаве самой обычной. Стражники поворошили и несколько раз проткнули ее, будто надеясь отыскать драгоценности или оружие для сторонников Стилиана, намеренных поднять в городе восстание. Ничего не обнаружив, они пропустили торговца в город.

Один из стражников оглядел Ршаву как угодно, только не приветливо:

— А ты кто такой, святой отец?

— Я Ршава, прелат Скопенцаны и троюродный брат Малеина, автократора видессиан.

Прелат решил, что не станет пробираться в столицу тайком. Может быть, его и ищут по имени из-за того, что он сделал с Гимерием и магами. Однако более вероятно, рассудил он, что ищут священника из Скопенцаны, а то и вовсе священника с севера. А если так, то никому и в голову не придет, что ищут они родственника Малеина.

Он назвался достаточно надменно, и это убедило стражников. Они тут же встали по стойке смирно. Тот, который остановил у ворот Ршаву, отбросил заносчивость так же быстро, как ящерица отбрасывает хвост.

— Проезжайте, святой… э-э… святейший отец, — пробормотал он.

Ршава наклонил голову.

— Большое спасибо, — отозвался он и направил степную лошадку к воротам.

Стражники отдали честь, когда прелат въехал в город.

Копыта его лошадей прогрохотали по доскам подъемного моста и зазвучали тише, вновь коснувшись земли. Солнце исчезло с неба. Ршава ехал по облицованному кирпичами туннелю между наружной и внутренней стенами. Сверху, из амбразур, на него глядели воины, готовые залить атакующих кипящей водой или засыпать раскаленным песком. Чтобы задержать или вовсе остановить противника, туннель могли перегородить несколько решеток, которые падали по одной или все сразу.

Видесс защищали самые могучие преграды, которые только мог изобрести человек. Их никогда не штурмовал внешний враг, и Ршава сомневался, что любой внешний враг когда-либо сможет взять их приступом. Но это не означало, что столица никогда не сдавалась врагу. Такое иногда случалось во времена междоусобиц. Даже самые мощные укрепления не могут устоять против измены.

«Вероломство, — подумал Ршава, — любимое развлечение видессиан». Любовь к спорам и сюрпризам, готовность возвыситься любой ценой — все это процветало внутри империи. Обычным делом было и предательство. Неудивительно, что стражники Малеина столь тщательно проверяли груз простого торговца.

Но кто проверяет стражников? Вот действительно важный вопрос. Ршава смог до него додуматься — и автократор, несомненно, тоже смог.

Свет в конце туннеля… В другое время Ршава подумал бы о Фосе, одерживающем победу над Скотосом. Более того, подобные мысли до сих пор всплывали в его сознании. Привычки формируются много лет, и он не мог отбросить их за миг, как бы ему этого ни хотелось.

Прелат нахмурился, все еще в полумраке туннеля. Если он с трудом меняет собственный образ мыслей, то не безумна ли его надежда убедить других людей изменить их образ мыслей и признать, что Скотос, а не Фос главенствует в мире? По зубам ли ему эта задача? Разве сила привычки не заставит людей верить в то, во что они верили всегда?

Прелат рассмеялся, и его голос отразился от стен туннеля, смешавшись с цокотом копыт.

— Пусть они оглянутся, — произнес он. — Если они и после этого ничего не увидят, то кто они тогда, как не слепцы?

Чем больше Ршава оглядывался, тем очевиднее казалось ему собственное прозрение. Но это — ему. Сможет ли он достучаться до церковников, проживших здесь, в уюте и комфорте, многие годы, если не всю жизнь? Они не видели падения Скопенцаны. Они не видели, как мужчин грабят и убивают, а женщин насилуют и тоже убивают. Они не видели, как весь северо-восток империи попал под власть поклоняющихся демонам дикарей, которые чудовищно хороши на войне и чье колдовство справилось со всем, что обратили против них гордые видесские маги.

«Но я видел, — подумал Ршава, — и я заставлю их увидеть».

Часть его сознания задавалась вопросом, почему он не может просто согласиться с тем, во что верят в империи все. Но, во-первых, то была лишь малая часть сознания. Истинный видессианин любит побеждать; он изначально уверен в своей правоте и желает привести весь остальной невежественный и отсталый мир к своей точке зрения. А во-вторых, сколько людей в империи уже прониклось молчаливыми сомнениями в том, как устроен мир? Аротр ведь усомнился. И он наверняка не единственный. Однако большинству людей, даже если подобные мысли и приходят им в головы, недостает храбрости высказать их вслух. Ршава отличался от них смелостью убеждений и был готов идти до конца.

«Тебя сожгут, — подумал он, — или отрубят голову. Или, поскольку ты родственник автократора, может быть, лишь отправят в ссылку в Присту, где никому не будет дела до того, что ты говоришь».