Монахи не сдвинулись с места и не проронили ни звука. Изрыгая проклятия не хуже портового грузчика, разъяренный Гарид с топотом выскочил на улицу. Остальные монахи, но уже гораздо тише, последовали за ним.

Ршава сел. Мужчина за соседним столом уставился на него в изумлении.

— Фос! — воскликнул мужчина. — Как вы это сделали, святой отец?

— Если люди знают, что ты можешь доставить им неприятности, иногда их не приходится доставлять.

— Вы уж не обижайтесь, но много ли неприятностей вы могли им доставить? Их было несколько, все пьяные и злые. Один этот Гарид чего стоит. Он любит здесь драться, тут вы попали в самую точку. А я уже приготовился увидеть вас покойником или наполовину покойником. Но они не стали драться, а ушли. Почему?

— А вам не кажется, что лучше будет спросить у них? — осведомился Ршава.

Сосед посмотрел ему в глаза. Ршава опять не догадался, что он там увидел; но что бы это ни было, сосед побледнел, схватил кружку с вином и торопливо ее осушил.

— Кажется, я догадываюсь, — пробормотал он и, оставив на столе монету, стремительно вышел.

Он еще не достиг двери, как Ршава провел ладонью по лицу. Руку не запятнала кровь, и на лице прелата не оказалось клейма, о котором он не знал. Но ведь что-то разглядели в нем и раздражительный Гарид, и безобидный мужчина за соседним столом? Что-то предупреждавшее: «Если тронешь этого человека, сильно пожалеешь…»

Но что это? Не связано ли оно каким-то образом с новообретенным знанием Ршавы? Он еще раз ощупал свое лицо и вновь не обнаружил ничего необычного. Зеркала в Видессе были диковиной, но прелат решил, что, когда ему попадется стоячий пруд, он обязательно посмотрит на свое отражение. Ршава считал себя довольно значительным человеком, но скорее интеллектуально, чем физически. Возможно, он ошибался.

— Даже не знаю, то ли благодарить вас, то ли послать в лед, святой отец, — сообщил трактирщик из-за стойки.

— Как это? — не понял Ршава.

— Ну, сегодня обошлось без драки, и это хорошо. Иначе бы тут все было переломано. Зато вы разогнали всех посетителей куда вернее, чем ежели бы выпустили вонючего хорька. А коли здесь никого нет, разве я смогу что-то заработать?

— Пожалуй, нет, — согласился Ршава. — Но если принять во внимание все последствия, не могу сказать, что я очень об этом сожалею.

— Тут я могу вас понять, особливо ежели представить, что от вас осталось бы.

Монахи, избивавшие тех, кто осмеливался с ними не соглашаться, были печально известны в нескольких синодах. Метод укрепления церковной доктрины путем вколачивания ее в головы работал как минимум не хуже, чем логическая аргументация. Ршава его не одобрял, хотя и признавал его убедительность. Однако он не желал, чтобы буйные монахи колотили его.

Прелат начал рассказывать, какой он миролюбивый человек: мол, даже не помнит, когда в последний раз с кем-либо дрался. Но скольких людей он убил с тех пор, как хаморы вторглись в Видесс? Он уже потерял им счет. «И одну женщину, — мысленно добавил Ршава. — Я убил женщину».

Мужчина, который выглядел как фермер, приехавший в город продать спаржу, сунул голову в дверь таверны и удивленно моргнул, увидев, что Ршава здесь единственный посетитель. Поморгав, он все же вошел.

— Похоже, мне тут недолго придется ждать кружечку вина, — заметил он.

— Ты прав, приятель. Недолго, — заверил его буфетчик.

— Вот видишь? Все меняется, — сказал ему Ршава.

— И это тоже хорошо, — решил буфетчик.

— Могло быть и хуже, — сообщил ему Ршава.

Буфетчик так и не узнал, насколько прелат был прав.

Ршава выехал из Девелтоса, испытывая одновременно облегчение и беспокойство. Ни Гарид, ни другие задиристые монахи его больше не потревожили; если они спьяну и затеяли драку, пока прелат находился в городе, то сделали это в другой таверне. Но комбинация столь агрессивной преданности Фосу и такой же — Стилиану подействовала на него угнетающе.

Он постарался как можно быстрее потратить монеты с изображением Стилиана. Обладание ими не будет преступлением, когда он окажется в тех краях, где поддерживают Малеина, потому что по качеству они не отличались от монет, отчеканенных законным автократором. Но они могут стать причиной лишних расспросов, а Ршава не хотел создавать впечатление, будто поддерживает бунтовщика.

Западнее Девелтоса дорога превратилась в настоящую магистраль. По сравнению с ней все дороги севернее Заистрийских гор были лишь тропами с колеями от повозок. Причину этого Ршава тоже понял. Дорога на запад из Девелтоса вела прямиком в столицу. А те, что севернее гор, не вели никуда конкретно. Во всяком случае, так все выглядело для человека, родившегося и выросшего в столице.

Вскоре он принюхался и поморщился. Прелат узнал этот запах разложения, с которым уже ознакомился по другую сторону гор. Здесь, однако, вонь была сильнее, а это означало, что поле сражения было больше. Скорее всего, здесь Малеин победил Стилиана. В тот день, когда известие об этой битве достигло Скопенцаны, Ршава подумал, что теперь все будет хорошо…

Он хрипло рассмеялся. Это лишь свидетельствовало, каким дураком он был.

Часть трупов на этом поле была торопливо захоронена в братских могилах: прелат увидел холмики, еще не успевшие зарасти травой, кустами и цветами. Другие остались лежать там, где пали. Это, конечно, мятежники; победители своих похоронили. Однако про убитых лошадей никто не подумал. Их большие скелеты было легче заметить в густой молодой траве, чем кости людей.

Ршава слегка нахмурился. На поле боя севернее Заистрийских гор ни одна из сторон не похоронила своих мертвецов. И что это означает? Наверное, то, что ни одна из сторон не одержала даже нечто близкое к победе. Люди убивали друг друга, пока их не стало тошнить от убийств, а потом разошлись.

— А потом и те и другие наверняка возблагодарили владыку благого и премудрого, — сказал Ршава и вновь рассмеялся, ощущая во рту полынную горечь. Ну как может любой человек, у которого осталась капля здравого смысла, поверить, будто Фос имеет хоть какое-то отношение к этим бойням? Что бы ни произошло на полях, с владыкой благим и премудрым это никак не связано.

Нет — то, что произошло в подобных местах, несомненно, связано со Скотосом, а не с Фосом. Теперь для Ршавы это было настолько очевидно, что он изумился: как можно было так долго оставаться слепым? Но еще больше он удивился тому, что так много видессиан слепы до сих пор.

Если они придут сюда и посмотрят на это поле, то больше не останутся в неведении — иначе и быть не может. Ни один человек, увидевший то, что остается после сражения, уже не сможет дальше верить, что владыка благой и премудрый управляет всем, что происходит в мире. Ведь не сможет? Сама эта мысль оскорбляет разум, разве не так?

Покачивая головой и размышляя о глупости, недостатках, самообманах и невежестве человечества, Ршава ехал дальше, продолжая чувствовать вонь с поля сражения, которая глубоко проникла в его ноздри. Человек с хорошим обонянием способен отличить, какое мясо жарится — свинина или говядина. Может ли этот человек с хорошим обонянием отличить запах гниющего солдата от запаха гниющей лошади? Ршава не удивился бы, узнав, что такое возможно, но был вынужден признать, что сам не в силах уловить подобные отличия.

Движение по дороге не отличалось оживленностью. Скорее всего, в нормальные времена любая дорога, ведущая в столицу, была бы забита людьми и повозками. Но времена-то сейчас и были ненормальными. Страх перед соперничающими армиями — и, вероятно, еще и перед бандитами — заставлял людей отсиживаться по домам. Или хотя бы держаться подальше от дорог.

На расстоянии примерно дневного перехода к западу от Девелтоса прелат выехал к дорожной заставе. Выглядела она не очень внушительно: полдюжины всадников по одну сторону дороги и столько же пеших лучников по другую. Как бы нехотя, но тоном, не допускающим никаких возражений, один из всадников сказал: