– Это облака? Не может быть, чтобы горы.

– Горы. Снежные хребты Курдистана. Их видно только в самые ясные дни.

Приятное, мечтательное довольство охватило Викторию. Вот так бы ехать и ехать всю жизнь. Ну почему она такая лгунья? При мысли о неотвратимом разоблачении у нее по-детски екнуло сердце. Какой он, интересно, из себя, профессор Понсфут Джонс? Высокий, должно быть, с длинной седой бородой и грозным взглядом. Ладно, не важно, даже если он и разозлится, зато она перехитрила Катерину, и «Масличную ветвь», и доктора Ратбоуна.

– Приехали, смотрите, – сказал Ричард.

Виктория пригляделась: впереди, у самого горизонта, виднелся какой-то прыщик.

– Это еще так далеко.

– Да нет, всего несколько миль. Сейчас убедитесь.

И действительно, прыщик с удивительной быстротой вырос, превратился в пригорок, а затем и в огромный, высокий тель. Сбоку к нему примыкало длинное строение из необожженного кирпича.

– Здание экспедиции, – пояснил Ричард.

Автомобиль развернулся и под громкий лай собак остановился у дверей. Встречать их выбежали улыбающиеся слуги в белых одеждах. Ричард обменялся с ними многословными приветствиями, а потом сказал Виктории:

– Они, оказывается, не ждали вас так скоро. Но сейчас приготовят вам постель. И прежде всего принесут горячую воду. Вы ведь, как я понимаю, захотите помыться и отдохнуть? Профессор Понсфут Джонс работает на вершине. Я поднимусь к нему. А вас обслужит Ибрагим.

Ричард ушел. Виктория, предшествуемая приветливым Ибрагимом, вошла в дом. Вначале, с солнца, ей показалось, что внутри совершенно темно. Они пересекли гостиную, где стояли большие столы, вышли во двор и со двора – в маленькую комнатку об одно оконце. Здесь Виктория увидела кровать, что-то вроде комода, стул, стол, на столе – таз и кувшин. Улыбчивый Ибрагим поклонился и внес большущий кувшин с мутноватой горячей водой и жесткое полотенце. А потом с извиняющейся улыбкой сходил еще куда-то и появился с маленьким зеркальцем, которое повесил на стене на гвоздик.

Наконец-то можно было помыться! Виктория только теперь почувствовала, до чего она вымоталась, и устала, и просто заросла грязью.

– Вид у меня, наверно, жуткий, – сказала она себе и подошла к зеркальцу.

Несколько секунд она смотрела на свое отражение и ничего не понимала.

Это не она. Не Виктория Джонс.

Но потом разобралась. Лицо было Виктории, знакомое аккуратное личико. Но теперь она стала платиновой блондинкой!

Профессора Понсфута Джонса Ричард нашел в раскопе – тот сидел на корточках рядом с десятником и осторожно простукивал маленькой киркой открытый участок стены. На появление коллеги он отреагировал достаточно спокойно:

– Привет, Ричард, мой мальчик, вот и вы. Мне почему-то казалось, что вы должны были приехать во вторник.

– Сегодня и есть вторник.

– Да? – равнодушно отозвался профессор Понсфут Джонс. – Спускайтесь сюда. Что вы на это скажете? Уже вскрылась совершенно здоровая кирпичная кладка, а мы углубились всего на три фута. По-моему, тут следы краски. Посмотрите сами и выскажите свое мнение. Мне кажется, находка многообещающая.

Ричард спрыгнул в раскоп, и в продолжение четверти часа оба археолога предавались своим сугубо профессиональным удовольствиям.

– Кстати, – сказал между прочим Ричард. – Я привез девушку.

– Да? Какую?

– По ее словам, она ваша племянница.

– Моя племянница? – Профессор с усилием оторвался от созерцания сырцовой кирпичной кладки. – По-моему, у меня нет племянницы, – проговорил он неуверенным тоном, как бы допуская, что, возможно, и есть, но он не помнит.

– Я так понял, что она приехала к вам поработать на раскопках.

– А, конечно, конечно. – Лицо профессора Понсфута Джонса просветлело. – Кажется, Вероника?

– Она сказала, Виктория.

– Ну да, ну да. Виктория. Эмерсон писал мне о ней из Кембриджа. Очень способная девица, по его словам. Антрополог. Только не могу понять, чем она тут собирается заниматься. А вы?

– Я тоже слышал, что к вам должна приехать молодая девушка, специалист-антрополог.

– По ее части пока нет ничего интересного. Правда, мы еще только начинаем. Собственно, у меня было впечатление, что она приедет попозже, недели через две, но я не особенно внимательно прочел ее письмо, а потом оно куда-то подевалось, и я теперь не помню, что там было написано. Через неделю приезжает моя жена, – или через две? – интересно, а ее письмо куда я засунул? – и я почему-то думал, что Венеция приедет вместе с ней, – но, конечно, я мог все перепутать. Что ж, прекрасно. Лишний работник будет кстати. Мы каждый день откапываем уйму керамики.

– А у нее как, все в порядке?

– В порядке? – недоуменно переспросил профессор Понсфут Джонс. – То есть?

– Ну, никаких там нервных срывов, ничего такого не было?

– Эмерсон, помнится, писал, что она сильно переутомилась. Дипломная работа или диссертация, что-то в этом роде, но про нервные срывы, по-моему, речи не было. А что?

– Понимаете, я подобрал ее на обочине дороги, она там расхаживала, совершенно одна, пешком. Это было, кстати сказать, на том теле, не доезжая мили до поворота…

– Как же, хорошо помню, – закивал профессор. – Я там подобрал однажды великолепный черепок из Нузу.[118] Это поразительно! Так далеко к югу, кто бы мог подумать?

Но Ричард устоял против археологического соблазна и продолжил свой рассказ:

– Она мне такого наговорила! Что будто бы она пошла мыть голову, а ее усыпили хлороформом, похитили, привезли в Мандали и заперли, а она среди ночи сбежала. Совершенно невероятная чушь, в жизни ничего подобного не слышал.

Профессор Понсфут Джонс скорбно покачал головой.

– Да, сугубо маловероятно. Страна мирная, за порядком смотрят. Безопасность полнейшая.

– Вот именно. По-видимому, она все это сочинила. Я оттого и спросил, не было ли у нее чего-то с нервами. Знаете, есть такие истерички, которые вечно что-то придумывают: то священник в них влюбился, то врач к ним приставал. Еще не оберемся с ней хлопот.

– Ничего. Отдохнет – успокоится, – с оптимизмом предрек профессор Понсфут Джонс. – А где она сейчас?

– Я оставил ее в доме помыться и привести себя в порядок. – Ричард недоуменно добавил: – У нее нет при себе никаких вещей.

– Да? Вот это неудобно. Как вы думаете, может быть, она рассчитывает, что я одолжу ей пижаму? У меня осталось всего две, из них одна совсем порвалась.

– Как-нибудь она обойдется, пока не прибудет грузовик с багажом. Честно сказать, я просто не понимаю, что она там делала, одна на пустынной дороге?

– Теперешние барышни – удивительный народ, – вздохнул профессор. – Где только не появляются. Мешают работать. Уж кажется, здесь такой отдаленный угол, можно не опасаться гостей, – ан нет, автомобили и публика сваливаются на голову, когда совсем не до них. Смотрите-ка, работы остановились, должно быть, время обедать. Нам с вами лучше пойти в здание.

Трепещущая Виктория увидела совсем не того профессора Понсфута Джонса, каким его себе представляла. Он оказался небольшого роста, с брюшком, голова спереди до макушки лысая, а взгляд живой и веселый. К величайшему изумлению Виктории, он протянул ей навстречу руки.

– Ну, ну, Венеция, – то есть Виктория, я хочу сказать, – какой сюрприз! Почему-то мне взбрело в голову, что тебя надо ждать в будущем месяце. Но все равно я рад тебя видеть. Очень рад. Как поживает Эмерсон? Как его астма, надеюсь, лучше?

Виктория успела чуть-чуть опомниться и пролепетала, что с астмой все в порядке.

– Зря он так кутает горло, – убежденно сказал профессор Понсфут Джонс. – Это большая ошибка. Я ему говорил. Вообще ученые академического склада, которые всю жизнь топчутся при университетах, слишком много внимания уделяют собственному здоровью. Не стоит о нем думать. И будешь всегда здоров. Ну, хорошо, ты пока поживи тут, акклиматизируйся. Моя жена приедет через неделю – или через две? – она неважно себя чувствовала последнее время. Надо будет поискать ее письмо. Ричард мне сказал, что твой багаж еще не прибыл. Придется тебе как-то выходить из положения. Я не смогу отправить грузовик раньше чем через неделю.