Когда в Грозный приехали матери солдат с намерением забрать своих сыновей, Рохлин приказал: "Отдать. Никого не держать".

Позднее, когда станет известно, что генерал отказался от звания Героя и его будут спрашивать о причинах, то, кроме прочего, о чем мы еще скажем, он назовет и такую:

- Я не хочу, чтобы матери моих солдат могли подумать, что на крови их детей я заработал себе Звезду...

Ни один солдат не уехал. А некоторые матери остались, жили вместе с солдатами, обстирывали их и готовили пищу.

Настроения в частях корпуса сделали крутой поворот. Штурмовая группа капитана Сергея Марковца накануне отказалась замениться на позициях в здании столовой у Совмина.

- Мои здесь уже все знают, - заявил капитан, - как отражать нападение, как бороться со снайперами и гранатометчиками... А придут новые люди, будут новые жертвы.

Командир группы согласился лишь принять в пополнение 10 человек. Через день Марковец погиб.

Жертв действительно было много. Не с точки зрения военной. Здесь все в норме, если вообще так можно говорить. Во всяком случае, любой профессионал, изучив ход боев и побывав в пекле огня, оценил бы потери как минимальные. В этом Рохлин был уверен. Но в душе гибель 143 человек (итоговая цифра по корпусу) не могла оправдаться никакими трезвыми расчетами.

Рохлин шел по двору консервного завода, не обращая внимания на изувеченные останки человеческих тел. Что творилось у него в душе, он никому не мог рассказать. Он не имел права на проявление слабости. О слабости он мог только мечтать. И то тайком.

Боль за убитых и покалеченных несла Тамара Павловна. Он знал, что его супруга вместе с женой полковника Скопенко - Верой встречают каждый печальный груз, прибывающий в Волгоград, бывают на всех похоронах и поминках.

Не везде жену комкора встречали с благодарностью, не все принимали ее помощь. Кто-то отказывался разговаривать, подчеркивая, что это ее муж не смог уберечь их мужей, сыновей, отцов. Она это очень переживала. Не спала ночами. Глотала таблетки. А утром вновь шла по домам, к семьям, получившим похоронки. Организовывала похороны, выбивала материальную помощь, искала красный материал для гробов и прочее, прочее, прочее...

Да и своих забот хватало. Болезнь сына лежала на душе тяжелым грузом.

Рохлин протащил свою семью по гарнизонам, никогда не баловал вниманием. Был суров и безжалостен, когда дело касалось выбора - семья или служба. Семья всегда подстраивалась под его службу. И никогда он не слышал жалоб супруги, никогда она не заикалась о том, правильно он строит жизнь или нет.

Но ее излишняя, как он считал, способность к сопереживанию, постоянное стремление помогать всем вокруг не идет на пользу здоровью и душевному состоянию.

Впрочем, быть может, за эту способность, за это вечное стремление, за самоотдачу он и ценил женщину, разделившую его нелегкую судьбу.

"Сердце она посадит окончательно", - думал он. Но не мог запретить ей то, что запрещал себе. У них все было поделено: он был умом и волей семьи, а она ее душой и сердцем. И чем более сильным ему приходилось быть, тем тревожнее билось сердце.

Поздно вечером 31 декабря, когда весь литературный и политический бомонд веселился на московских и петербургских подмостках, демонстрируя тонкость вкуса и остроту языка, Рохлин позвонил жене.

- Молитесь за нас, - только и сказал. Связь прервалась. Войска пошли на штурм Грозного. Смотреть новогоднее шоу было невозможно. Она молилась...

Вернувшись в Волгоград, он чуть ли не каждый день будет начинать с вызова врачей на помощь жене.

После оставления президентского дворца дудаевцы объявили второй рубеж обороны - площадь Минутка.

- Когда меня спросили, какая нужна помощь для взятия этого рубежа, - рассказывает Рохлин, - я сказал, что помощь не нужна. Но условие одно: после этого корпус должен быть выведен из Чечни. Министр обороны обещал, что сделает это.

Рохлин чувствовал, что его бойцы и командиры отдали все, что могли. Офицеры 33-го полка, которому 21 января была поставлена задача захватить Дом печати, заявили, что это последняя операция, которую они проведут. И больше не сделают шага. Операцию по захвату Дома печати они провели блестяще.

Но с тем, что перенесли его гвардейцы в те дни, когда остались один на один с многократно превосходящими силами противника, приходилось считаться, несмотря на то, что общее настроение людей после взятия дворца изменилось к лучшему.

- Да и сам я был на грани... - продолжает генерал. - Ведь все, что пережили солдаты и офицеры, я пережил вместе с ними.

Кроме того, Рохлин болел. Его донимал грипп. Он хрипел, горло саднило, и ему приходилось говорить так, чтобы не сорвать голос. Это, кстати, видно и в кадрах телевизионной хроники, которые снимали журналисты.

Но генерал не спешил. Он не собирался терять людей, бросая войска на штурм Минутки.

- Я начал имитацию подготовки атаки, - рассказывает Рохлин. - Мы дошли до трамвайного парка. И 30-го января заняли его. Но позиции там оказались неудачными. И я приказал отступить...

Это было первое отступление войск, которыми командовал Рохлин в Чечне. Поэтому эффект был удивительным.

Боевики пришли в восторг, отнеся это отступление на счет удачных действий своих отрядов. Ими тут же были заняты оставленные войсками позиции. И они начали подготовку к атаке с целью развить успех, так неожиданно свалившийся на их голову.

А в штабе группировки федеральных войск генерал Леонтий Шевцов, узнав об отступлении, сказал:

- У Рохлина голова поехала...

Но с головой у Рохлина все было в порядке.

- Наступать всегда труднее, чем обороняться, - говорит он. - И наступление неизбежно связано с большими потерями, особенно когда пребываешь в эйфории мнимого успеха.

Короче, генерал создал для чеченских командиров ситуацию, в которой еще недавно находились российские военачальники... Ни те, ни другие этого не заметили.

- Задача состояла в том, чтобы заставить боевиков наступать, - объясняет Рохлин. - И, вытягивая их на себя, молотить огнем. Наше отступление как нельзя лучше способствовало решению этой задачи.

Однако, по признанию генерала, он не особо рассчитывал на то, что Масхадова и его командиров можно так легко заставить ошибиться. Ведь они еще недавно доказали, что их нельзя считать простаками. Отступая, генерал всего лишь искал лучшую позицию. Это было очевидно, если знаешь город и конкретный район...

Но получилось как получилось. Удача всегда сопутствует тем, кто подготовил для нее необходимые условия. Боевики начали атаковать. Несколько дней они рвались вперед. И наконец выдохлись.

5 февраля стало ясно, что на большее они уже не способны. Ночью войска взяли Минутку. А 6-го выбили с площади остатки боевиков. Потерь в частях не было.

Начался массовый отход чеченских отрядов из города. Батальон Басаева, который вел активные бои против частей Рохлина, решил прорваться через пустырь, надеясь укрыться за постройками на его окраине. Но там их ждала засада. Батальон оказался в кольце.

Выгнав "шилки" (зенитные четырехствольные автоматические установки) на прямую наводку, генерал приказал стрелять. Как многорядным плугом прошлись зенитки по печально знаменитому "абхазскому" батальону Шамиля Басаева, перемешивая человеческие тела с землей.

А Рохлин вдруг обнаружит, что ему не по себе от устроенной им самим бойни. "Шамиль, что же ты так под ставился?.." - качал он головой.

Тогда генерал еще не знал, какой "славой" покроет себя Басаев, который через несколько месяцев устроит бойню в Буденновске. Противником боевиков в этом городе будут не гвардейцы Рохлина, а женщины и дети - пациенты городской больницы.