Тресси расстегнула рубашку Рида и, нетерпеливо сдернув ее с плеч, прижалась к его широкой груди. Щелкнула пряжка пояса. Тресси бедрами, животом, всем телом чувствовала мощь его неукротимой страсти. Мужская плоть, твердая и жаркая, обожгла ее дерзкие пальцы, и желание вспыхнуло, ослепительное и ясное, как полуденное солнце.

Рид застонал, упиваясь сладостью поцелуя, нескромной лаской Тресси. Легко, без малейшего усилия он поднял девушку на руки и, бережно уложив ее на влажный мшистый берег, опустился над ней на колени. Слышно было, как совсем рядом сонно чмокает Калеб, посасывая крохотный кулачок. Тресси улыбнулась, и жаркие губы Рида нетерпеливо приникли к ее рту.

– Я люблю тебя, – шептал он, целуя ее снова и снова, шептал с такой страстью, что Тресси изумилась.

А потом она забыла обо всем на свете, с упоением приветствуя его сладостную тяжесть, чистый и пьянящий аромат мужского тела. Когда Рид овладел ею, она выгнулась ему навстречу, желая лишь одного – чтобы это длилось вечно. Алчными поцелуями Рид осыпал ее шею, розовые твердые соски, атласно-гладкую округлость живота… и Тресси ощущала, как в недрах ее распаленной плоти растет, наливается силой нестерпимый, неутоленный жар.

Рид все целовал, ласкал ее, не желая торопить самый упоительный, но неизбежно краткий миг, которого так ждали оба. Откачнувшись назад, он увлек Тресси за собой, приподнял – и так глубоко погрузился в нее, что она едва не задохнулась от восторга, чувствуя, как всю глубину ее естества заполняет жаркая и властная мужская плоть. Затем Рид опустил ее наземь и склонился над ней, двигаясь размеренно и сильно, и так, одновременно, они достигли наивысшей точки блаженства.

Смеясь, Рид соскользнул на влажный мох, и Тресси, тяжело дыша, прильнула к нему, чтобы перевести дух.

– Я люблю тебя, Тресси, – опять прошептал он, – люблю, люблю…

Она даже и не знала, что на это сказать. Сейчас Тресси твердо помнила лишь одно: она не позволит себе всем сердцем полюбить мужчину, который так похож на ее беглого отца.

Как бы сладко ни было ей в объятиях Рида, мыслями Тресси вновь и вновь возвращалась к тому человеку, который бросил их с мамой на произвол судьбы. Разве может она доверять мужчине с такими же привычками и замашками? Разве может безоглядно верить его любовным признаниям, если он только и ждет подходящей минуты, чтобы бросить ее? Бросить тогда, когда она, Тресси, будет более всего уязвима и беспомощна.

Да, Рид Бэннон не оставил ее, когда она тяжко захворала, да, вернулся и принес молоко для малыша… и все же Тресси не могла отделаться от нелепого страха, что Рид исчезнет именно тогда, когда она наконец поверит ему всей душой.

Но, боже милостивый, как же сладко ей в его объятиях…

Рид увязал небольшой тючок – по большей части пеленки и еда для малыша – и помог Тресси пристроить его на спину. Остальное он понесет сам. Нет проку сожалеть о пропаже седельных сумок – в конце концов, Рид и сам не помнил, что в них было.

В эту ночь они с Тресси спали рядом, положив между собой Калеба. Словно самая настоящая семья.

Наступило утро. Пора было отправляться в путь.

– Даже хорошо, что у нас почти не осталось припасов, – сказал Рид, – меньше придется нести. Маленького, если хочешь, понесем по очереди. Мне даже нравится возиться с этим сорванцом – он корчит такие забавные гримаски.

– Я все беспокоюсь, как он перенесет дорогу, – негромко сказала Тресси.

Рид проверил, надежно ли привязан тючок, и на миг задержал ладонь на ее теплом плече.

– Выбора у нас нет. Молока хватит от силы на пару дней. Вначале зайдем в факторию – вдруг им уже подвезли товары. Если нет – что ж, вдоль приречного тракта немало других факторий. Нам бы только добраться до форта Ларами, а уж там все будет в порядке. Там есть женщины, армейские доктора и маркитанты. А также почтовая станция.

Тресси вдруг испугалась. Она точно знала, что, едва они доберутся до населенных мест, Рид оставит ее в первом же безопасном месте – и поминай как звали. Пускай в угаре страсти он и твердил о своей любви – Тресси не верила ему ни на йоту.

Рид заметил, что она примолкла.

– В чем дело?

– Да нет, ни в чем. Я просто хотела спросить… Что мы будем делать, когда доберемся до форта?

– А ты как думаешь, детка? Из форта Ларами ты можешь отправиться на запад, на поиски своего папаши. Ты ведь этого хотела, верно?

– Да, конечно, но я думала… Мне казалось, что мы…

Рид поспешно отвернулся. Господи, если б только это было возможно! Нет, он должен идти своей дорогой, а Тресси – своей.

– Что тебе казалось? Что я составлю тебе компанию? Извини, детка, у меня своих дел полно. Мне очень жаль, что вчера… то есть я не должен был давать волю рукам. Извини.

Быть может, эта краткая речь прозвучала грубей и суше, чем было задумано, но Рид не собирался брать назад ни единого слова.

– Да, конечно, – пробормотала Тресси, совершенно пав духом. Чертов Рид Бэннон – как он смеет извиняться за то, что пробудил в ней женщину?!

Мгновение Рид в упор, испытующе смотрел на нее, затем кончиком пальца приподнял подбородок Тресси, вынудил ее посмотреть ему в глаза.

– На самом деле я тебе не нужен, верно? И мы оба хорошо знаем, почему.

«Потому что я трус, как ее папаша, – беспощадно подумал он. – А одного труса в жизни женщины более чем достаточно».

Тресси молча кивнула. Рид говорил, что любит ее, но, оказывается, это ровным счетом ничегошеньки не значит. Просто слова. Из тех, что годятся ночью, а с утра говорятся уже совсем другие. Надо же, опять она сваляла дурака, почти что поверила этому человеку! И все же она не жалеет, что поддалась страсти. Тресси сбережет в памяти эти сладостные минуты – как бережет воспоминания о давней жизни в родном доме. То, что помогает ей держаться в трудную минуту. Куда бы она ни отправилась, что бы с ней ни случилось, Тресси никогда не забудет, как Рид Бэннон сжимал ее в объятиях, как впивался поцелуем в ее губы, какой нежностью сияли его бездонные черные глаза… И этих воспоминаний не перечеркнуть, даже если Рид Бэннон покинет ее навсегда.

– Что ж, – сказала Тресси чересчур бодрым тоном, – если ты уже готов, мы можем отправляться в путь.

Маленький Калеб оказался на редкость выносливым путешественником. Правда, поначалу от консервированного молока у него немного болел животик, но очень скоро малыш пришел в себя и бодро покачивался в тюке, который по очереди несли на груди то Тресси, то Рид.

Дорога в форт Ларами заняла у них почти четыре дня. По утрам Рид кипятил воду – столько, чтобы хватило до самого вечера. На солнце вода остывала медленно, и ее можно было без опаски добавлять в молоко для малыша. Часть молока у них пропала, потому что оно испортилось на жаре прежде, чем Калеб успел выпить его, но им без труда удалось пополнить запасы. Тресси немало удивлялась тому, что в этом безлюдном краю столько факторий. Похоже, трапперы, старатели и даже индейцы были хорошими покупателями. Торговля явно процветала. Правда, все продукты в факториях продавались втридорога, так что скудные сбережения Тресси таяли с пугающей быстротой. Она даже боялась, что достигнет форта Ларами без гроша в кармане и не сможет купить билета на дилижанс.

На четвертый день, ближе к закату впереди наконец показалась желанная цель. Тресси испытала разочарование – слишком мало напоминала форт пригоршня жалких строений, теснившихся на большом округлом холме, в долине между реками Ларами и Норт-Платт.

С запада форт огибал ручей с прозрачной ледяной водой – она текла прямо с гор, порожденная таянием снегов. Бревенчатые и глинобитные строения рассыпались по холму, точно валуны, принесенные лавиной. Стен у форта не было. Рид пояснил, что их срыли много лет назад, вскоре после того, как военные отобрали факторию у «Американской меховой компании».

– Так что индейцы теперь ездят сюда, как к себе домой. Этот форт, который и фортом назвать нельзя, давно уже стал посмешищем всей округи. Говорят, что он совершенно беззащитен.