Ружье заметно потяжелело, и дуло его едва качнулось. Мышцы Тресси ныли от напряжения. Медведь притих и даже задышал ровнее – как будто почуял опасность. Тресси затаила дыхание. Что он там задумал, этот зверь? Тут Калеб громко икнул, и девушка вздрогнула, на миг отвлекшись на ребенка.

И в эту самую секунду медведь оглушительно взревел и ввалился в хижину. Он поднялся на задние лапы, целиком заполняя собой проем, и в лицо Тресси ударил зловонный жар зверя. Из пасти его омерзительно несло гнилым мясом. В один миг тесная хижина заполнилась острым запахом страха и смерти. Калеб завопил во все горло, и Тресси ужасно захотелось последовать его примеру.

Она с силой, до соленой крови прикусила губу, прицелилась и спустила курок. Сухо щелкнул боек, и… ничего! Только сухой зловещий щелчок – осечка!

Медведь опустился на четвереньки и шумно втянул носом воздух, водя по сторонам непомерно большой головой. Его явно занимала эта странная, непривычная пещера. В темноте Тресси не могла различить его морды, но зато с безмерным ужасом видела, как он огромен.

Не сводя глаз с гигантской тени, Тресси пошарила в охотничьей сумке, нашла капсюль и перезарядила ружье – все ощупью, не глядя. Ей хотелось крикнуть на Калеба, чтоб заткнулся и дал подумать, но на самом деле его непрерывные крики лишь подкрепляли ее решимость на сей раз сделать все, как надо. Медведь, судя по всему, видел плохо, зато отлично чуял их обоих и теперь наверняка прикидывал, сожрать ли их на ужин или потехи ради просто растерзать в клочья.

Тресси вновь подняла ружье, положила дрожащий палец на курок и невольно зажмурилась, когда грохнул выстрел. «Ба-бах!» – между стенами заметалось эхо. Гризли оглушительно взревел и опять взвился на дыбы, упираясь головой в потолочные балки. Тогда Тресси пронзительно закричала, и Калеб, который и так не стихал ни на секунду, завопил вдвое громче.

Рид уже подходил к хижине, когда внутри прогремел выстрел. Рид заорал во все горло, внося свою лепту в этот невыносимый шум. Медведь вывалился наружу, едва не сбив его с ног. Рид успел заметить, как огромное косматое тело с диким ревом обрушилось с края утеса, и в глубине ущелья разнеслось затихающее эхо медвежьего рыка. Наступила вдруг такая тишина, что Рид, ужаснувшись, понял: обезумевший хищник, конечно же, прикончил и Тресси, и малыша. Быть может, тело одного из них гризли даже увлек с собой, свалившись в пропасть.

Рид пробрался в хижину, ощутив мимоходом, как что-то влажное мазнуло его по щеке – изодранная в лоскутья шкура, прикрывавшая вход, была вся в крови раненого медведя. В лицо хлестнула душная вонь, одуряющая смесь крови и пороха. В хижине стояла мертвая, зловещая тишина, и все же Рид скорее ощутил, чем учуял, что Тресси и малыш здесь. Тут же он понял, откуда взялось это ощущение. Девушка что-то едва слышно бормотала, наклонясь к ребенку, и он посапывал носом, издавая в ответ невнятное воркование. Живы!

Рид на ощупь пошарил впотьмах и нашел огарок свечи. Разворошив в очаге стылые угли, он отыскал раскаленный докрасна огонек, зажег от него щепку и поднес ее к фитильку свечи. Золотистый, неожиданно яркий свет залил хижину, обнажив полнейший кавардак – и посреди всей этой неразберихи сидела на корточках Тресси, мерно укачивая дитя. «Силы небесные, – потрясенно подумал Рид, – да она поет колыбельную!»

Покуда не вспыхнула свеча, Тресси и не подозревала о присутствии Рида, но, даже увидев, что он вернулся, она все так же терпеливо продолжала укачивать Калеба – малыш накричался чуть ли не до судорог. Тресси все же удалось его успокоить – главным образом потому, что у него просто не осталось сил кричать. Ничто другое сейчас ее не занимало. Рид вернулся, и они все живы – пока живы. Вот и прекрасно. Она даже не представляла себе, как сильно испугалась – пока Рид бережно не взял у нее спящего малыша. Тогда ее наконец затрясло так, что она не могла произнести ни слова, не могла даже встать, хотя ноги и онемели в неудобной позе. Тресси попросту сидела, скорчась, и дрожала всем телом – ни на что другое у нее просто не было сил. Рид хотел было помочь ей, утешить – но Тресси замотала головой и решительно оттолкнула его:

– Н-нак-корми м-мал-лыша… – запинаясь, выдавила она, – н-нак-корми, л-ладно?

Рид кивнул. Тресси не спросила даже, достал ли он молоко – накорми малыша, и все тут. Он раздул огонь и подвесил на крюке котелок с водой. Молоко бы, наверно, тоже надо вскипятить… а впрочем, консервированное молоко вроде бы не портится. Стало быть, остается только согреть его в воде. Когда котелок закипел, Рид начал изобретать, как бы половчее пристроить к горлышку бутылки тряпичную соску, чтобы малышу удобнее было сосать. Молоком он, конечно, измажется по самые ушки, но что-то обязательно попадет и в желудок. А если не выйдет с соской – они попробуют как-нибудь по-другому.

Тресси наконец-то нашла в себе силы выползти из угла и даже встать, но она по-прежнему вся тряслась так, что ничем не могла помочь Риду. Девушка присела на край постели, обхватив себя руками за плечи, и неотрывно смотрела на своего спутника. Он плеснул кипятка в бутылку, ополоснул ее, потом вымыл охотничий нож и открыл лезвием жестянку. Неловкой рукой Рид налил в бутылку немного молока и разбавил его кипяченой водой. Порция невелика, да для первого раза много и не нужно. Тресси следила за действиями Рида с одобрением. Мимоходом он глянул на нее, улыбнулся, и она сумела улыбнуться в ответ, хотя и не без труда.

Тряпичная соска работы Рида Бэннона оказалась выше всяких похвал, и Калеб так прилежно принялся сосать молоко, что его нахмуренное деловитое личико изрядно повеселило и Тресси, и Рида. Вдвоем они скормили малышу полпорции, затем дали ему срыгнуть, и он доел остальное. Немного молока все же пролилось, но Калеб остался доволен – консервированное молоко пришлось ему явно по вкусу, хотя Тресси сочла, что оно отвратительно пахнет.

Она уложила малыша на постель, сменила ему пеленку и почти без сил рухнула рядом. Рид уселся на пол около постели.

– Да, я вижу, день у тебя прошел отменно.

– Ага, недурно, – пробормотала она. – А у тебя? И, взяв его большую жесткую ладонь, прижала ее к своим губам и замерла. Рид свободной рукой погладил ее по щеке. Тресси счастливо вздохнула, погружаясь в забытье… и проснулась лишь утром, когда солнце светило уже вовсю. Калеба и Рида в хижине не было.

Она потянулась так, что захрустели суставы. Все тело у нее ныло после вчерашних приключений, а кроме того, ей просто необходимо было искупаться. В хижине после посещения гризли до сих пор воняло, и Тресси знала, что этот запах никогда не выветрится. Босиком она вышла наружу, разом окунувшись в яркий солнечный свет. Господи, да неужто в этих краях никогда не бывает дождя? Рида и Калеба нигде не было видно, но Тресси это не обеспокоило – она видела, как бережно и ловко ее спутник обращается с малышом. Не иначе как он учит мальчишку идти по следу либо пить кактусовый сок. Пусть их – у самой Тресси было сейчас на уме лишь одно.

Источник, бивший около хижины, был неглубок, но в нем можно было хотя бы ополоснуться. Сняв платье, Тресси опустилась на влажный мшистый берег и принялась горстями черпать ледяную воду и плескать на лицо, грудь, бедра.

Рид подошел к источнику в ту минуту, когда Тресси выпрямилась, уже заканчивая мытье. Калеб мирно спал у него на руках. Рид уложил малыша, завернутого в одеяло, на кучу сухих листьев.

Сам же бесшумно шагнул к Тресси, жадно пожирая глазами ее ладную гибкую фигурку, соблазнительно плавные очертания стройных бедер, изящно выточенные ноги.

Откинув голову, Тресси провела ладонями по высокой груди, затем спустилась ниже, где между бедер курчавились треугольничком шелковистые светлые волоски. Коснувшись сокровенного местечка, она сладостно вздрогнула… и в этот миг почувствовала, что Рид совсем рядом. Она обернулась, протянула ему руку, разжав проказливые пальцы. Глаза их встретились. Рид, шагнув к Тресси, заключил ее в объятия.

Одна его рука скользнула по ее спине, задержавшись на округлой, гладкой, чуть влажной ягодице, пальцы другой запутались в ее густых, пламенно-рыжих волосах. Губы их слились в поцелуе, сначала робком, потом неистово-страстном.