Трактирчик мамаши Колдрасиньской находится против дворца Паца и принадлежит Колдрасиньскому, но никто иначе не говорит: Торговля у мамаши Колдрасиньской.

_____________________

* Son… (франц.) Его волшебный смычок — бальзам для моей души.

* dédié… (франц.)… посвящен госпоже генеральше де Рэнне. На память о великолепном приеме, оказанном госпожой генеральшей покорному слуге Генрику Венявскому…

Несмотря на то, что на дворе октябрь, термометр опускается не ниже десяти градусов, поэтому баварское пиво производства А. Ленцкого все еще пользуется опросом. Именно в этом трактирчике удобнее всего встретиться с коллегой квартирмейстером и поговорить с ним, ведь он живет по-близости в районе улицы Медовой. Давно уже они не виделись. То есть с того времени, когда маэстро Панофка определил, что Генека нельзя не учить! Как же приятно тогда проходила беседа в ресторане Польской гостиницы на улице Длугой, вблизи Арсенала. Что-то нового скажет теперь друг-квартирмейстер?

Как бы только не опоздать. На Козьей улице движение, на Сенаторской толпы людей, на Медовой двери магазинов не закрываются. К доктору подошел посредник в лапсердаке. Он уже с первого взгляда узнал приезжего.

— Может быть вам что нибудь надо? — хитро спрашивает он.

Доктор улыбнулся. Ему этот вопрос знаком. И в Люблине часто еврейские факторы обращаются к приезжим с этими словами.

— Хаимок, мне ничего не нужно.

— О, вы меня знаете? Ну, так я, наверное, что нибудь заработаю.

— В другой раз, сегодня я занят.

— Когда и куда мне прийти? Может быть вам нужна кормилица для детей? Продается раздвижной стол и шесть кресел. А может быть вы желаете погулять? — не отстает фактор.

— В Варшаве холера, а ты хочешь гулять? Подумай, Хаим?

— Извините, пожалуйста, — что я вижу, и вы идете к мамаше Колдрасиньской? Приятного аппетита.

Доктор вошел в переполненный посетителями трактир. Столики уже с самого утра заняты, ведь недалеко суды, присутствия, рядом монастырь, где капуцины продают настойку, утоляющую все боли.

Квартирмейстер уже занял столик в глубине зала. Бывшие соратники встретились радостно. Доктор заметил, что квартирмейстер похудел и еще больше вытянулся вверх. Квартирмейстер в свою очередь пошутил:

— Лучше всего в Люблине, обрастаешь там жирком.

— Это из-за того, что постоянно сижу в кабинете. У меня мало движения — слишком много пациентов.

Высокий, худой квартирмейстер громко рассмеялся.

— Мало двигаешься, говоришь? А может я тебе напишу рецепт на движение?

— Пожалуйста, может быть действительно и придумаешь, только не настойку на травах, — смеялся доктор.

— Ничего, мы договоримся. Читал в газетах, что ваш Генек выступает у нас с концертом. Видно совет Панофки подействовал.

— Да, мальчик был в Париже и там выучился.

К столику подошла полная официантка, как раз во вкусе мужчин с седеющими волосами…

— Чем могу служить? — весело спросила она.

— А что у вас сегодня?

— У нас все найдется для любителей.

— Мы это видим, глядя на вас… — перебил квартирмейстер.

— Дайте мне сегодняшнее меню… Начнем с зубровки. На закуску два бутерброда с икрой. Только не больше, а то у нас не хватит в желудках места на зразы с кашей.

Доктор не может не улыбаться. Квартирмейстер — человек бывалый. Это видно по его движениям, жестам, по его манерам. Жалко только, что он такой худой…

На столе мигом появилась водка и икра. Официантка, как бы невзначай, зацепила квартирмейстера платьем.

— Что у вас здесь в Варшаве слышно? — спросил доктор.

— Вы лучше спросите, что делается на свете, — шепчет квартирмейстер.

— О, какие-нибудь необычайные известия? — интересуется доктор.

— Теперь все необычайно, дело идет к войне…

— Ну и что же? Нас это не касается.

— А если нас призовут под знамена?

— Кто? и зачем? В нашем возрасте?

— Ты врач, а я квартирмейстер, кто его знает, может быть понадобимся?

— Наши дела уже отзвучали, нам остались только зразы.

— Бем, Дембиньский, Мерославский могут нас позвать.

— Эх, квартирмейстер, у вас уже свои годы, как и у меня. После зубровки можем говорить трезво, критически, спокойно.

— Во Франции снова пожар… — не уступает вояка.

— Мы эти французские огни знаем… Пришлют нам песенку, новую «Варшавянку», а здесь нужны пушки, орудия, полки. Паскевич тоже знает, что делается в Париже. У него небось, тоже ушки на макушке.

— Сам Мицкевич организовал легион.

— Мицкевич большой поэт, а мы что? Маленькие люди… Мы должны считаться с действительностью: видения, химеры, мечты нам не к лицу. Необходимо считаться с тем, что есть. Николай, пожалуй, не даст съесть себя с кашей. Мы можем подождать, что из этого всего выйдет и не будем класть голову на плаху… Разве мало наших товарищей сослано в Сибирь? А скольких лишили имущества! Я — врач, меня убеждают факты!

Худой квартирмейстер замолчал. Опустил нос в тарелку. Вилкой подхватывал поджаренные зерна темной гречневой каши.

— Как они умеют поджаривать эту гречневую кашу, — буркнул он, чтобы прервать беседу на щекотливую тему.

— Дома у нас еще лучше поджаривают.

Приятели опустошили тарелки… Официантка, не дожидаясь заказа, поставила перед ними две кружки баварского пива с шапкой пены. Выпил квартирмейстер, попробовал и врач.

— Чего бы тут еще такого заказать, чтобы соорудить на целый день фундамент под веселье, остроумие и благожелательность ко всему миру?… — подумал доктор.

— Лучше что-нибудь покушать, чем по пустому болтать с врачом. У него сын артист, а сам он ведет речи, словно помещик из под Замостья, у которого много корцев пшеницы на продажу…

Заказали еще по порции пулярды и по рюмочке житной.

На этот раз официантка задела платьем врача.

Подумав, квартирмейстер решил больше не касаться политических тем. Зачем ссориться со старым полковым товарищем? Поэтому он предпочел вести беседу о музыке и о Генеке.

— В газетах писали о триумфах твоего сына. Я чрезвычайно этому рад. Скажи только, это дело доходное?

— Что? Триумфы или известия из газеты?

— Дело в том, что мальчик как будто гений, а отец должен еще платить разным учителям, импрессарио и репетиторам.

— Ответить на это мне довольно трудно. Я еще пока не подвел итоги доходов и расходов. Но ведь то, что сегодня стоит расходов, может завтра принести прибыль.

— Верно. Однако я думаю, что такой парень уже на себя зарабатывает.

— Честное слово, я еще не подвел счетов. Впрочем я должен еще учить и Юзика. И из него выйдет крупный пианист, — доктор предпочитал не касаться темы доходов.

— Да, с детьми беда. Учится, у него талант, — хлопоты. Нет способностей и не хочет учиться, тоже беда.

— Разве твои дети не хотят учиться?

— У меня только единственная дочь, да и та уже невеста, ей шестнадцать лет. Надо готовить приданое.

— Возьмут и без приданого, она из хорошей семьи… Ну, выпьем за наших детей!

Во вторник на концерт в Большом театре собрались сливки варшавского общества, хотя в этот день были именины Виктора и Флорентины, а «Курьер Варшавский» напечатал фамилии жертв эпидемии холеры, бушевавшей в Люблинской, Радомской, Плоцкой, Августовской и Варшавской губерниях. В одной только Варшаве с июля по октябрь умерло 1249 человек. В этот день артист Круликовский выступал в театре «Розмаитосци» — в пьесе Юнга, а артисты Зюлковский и Паничковский в комедии «Мастер и подмастерье». Их выступления пользовались такой популярностью, что все другие представления и концерты не могли рассчитывать на полные сборы. Случилось иначе. В этот вторник зал Большого театра, начиная с партера и кончая галеркой, был заполнен до единого места. Комедия «Быть любимым или умереть» позабавила публику, но… «Справедливая общественность Варшавы единогласно подтвердила мнение музыкальной Европы относительно 14-летнего Генрика Венявского»… так на следующий день после концерта писал «Курьер Варшавский».