Беззаконие сверху порождало беззаконие снизу. Торгаши бессовестно обманывали своих сановных посетителей. Обвешивали их круче, чем на рынке.

В то утро Юрий Соколов, поставив свой «мерседес» практически поперек стоянки у магазина, вошел в свой кабинет. Он знал, что с машиной его ничего не случится. Рядом немедленно появлялся инспектор ГАИ и бдительно следил за машиной знатного торгаша. Кстати, я сам видел, как автоинспектор перекрывал движение, чтобы дать возможность отъезжающему Соколову сделать запрещенный левый поворот. Кого же мог опасаться человек, руководивший самым лучшим магазином?!

На его служебном столе лежала большая стопка визитных карточек. Так уж получалось, что однажды Юрий Константинович продемонстрировал их мне. Там было столько знаменитых фамилий и крупных должностей…

30 октября 1982 года утром в кабинет всесильного директора Елисеевского гастронома вошел высокий худощавый молодой человек в недорогом чешском костюме. Соколов говорил по телефону. Видимо, ему звонили из театра, и он, смеясь, рассказывал, что жена этот спектакль уже видела, а он не такой уж театрал.

– Подождите, – закрыв ладонью трубку, сказал он посетителю и продолжал разговор. Потом положил трубку и недовольно спросил: – Ну что у вас?

Молодой человек подошел и положил на стол бумажку. Соколов взял со стола ручку, чтобы, как всегда, разрешить или отказать выдачу колбасы, но ручка так и застыла в его руке.

На бумаге были страшные слова: «Постановление на арест».

Молодой человек достал из кармана красную книжечку, на которой было написано: «КГБ СССР». И сразу же кабинет заполнился деловитыми людьми. Они начали обыск.

Это был странный арест. Соколова могли вывести из кабинета, а там узеньким коридорчиком сразу во двор. Но его провели через весь магазин к основному выходу, чтобы все видели плоды необыкновенной победы московских чекистов.

По словам начальник УКГБ по Москве и Московской области генерал-полковника Алидина, сразу после ареста Соколова ему позвонил один из секретарей горкома партии и сказал, что Соколова арестовали напрасно.

– Посмотрим, – ответил ему Алидин, – время покажет.

В различных статьях о Юрии Соколове писали, что до этого он был дважды судим. Я что-то не верю в это. Был бы он ушлым уркой, то знал бы главный постулат подследственных: «Чистосердечное признание облегчает душу, но удлиняет срок».

Руководитель следственной бригады УКГБ полковник Сорокин, лихой и многоопытный следователь, раскрыл много запутанных и сложных дел. Он знал, что время поджимает, генсек практически дышит на ладан. И хотя Соколова изобличали огромные суммы денег, изъятые при обыске, и ценности, спрятанные на даче, следствие предложило Соколову пойти на сделку. Он давал показания на окружение секретаря МГК Гришина, а ему обещали дать всего пять лет лагерей.

Показания Соколова весьма пригодились Андропову. Перед самой смертью генсека они стали достоянием Политбюро. Последний противник на пути к политическому олимпу был скомпрометирован.

Брежнев умер через полторы недели после ареста Соколова.

Думаю, что Юрий Андропов пришел бы к власти и без показаний директора магазина: за его спиной стояло самое мощное и монолитное ведомство страны. Но так уж случилось, что в политическую борьбу вдруг вовлекли людей, всегда считавшихся клиентурой ОБХСС.

А потом начался процесс, напоминающий суды далеких сталинских лет. Обычных взяточников судил Верховный суд РСФСР. Там судили не Соколова – в помещении Бауманского народного суда судили самого могущественного члена Политбюро Виктора Васильевича Гришина.

Юрий Андропов не просто расправлялся с Сокололвым – он лишал Гришина возможности войти на вершину власти.

Никто не ожидал, что Юрия Соколова приговорят к высшей мере, подведут под расстрельную статью.

Я не оправдываю Соколова. Он давал и брал взятки. Занимался торговыми махинациями, но честно служил тем, кто посадил его на это сладкое место. Директор магазина был маленьким винтиком в огромной коррупционной машине, действовавшей в эпоху Сталина, Хрущева, Брежнева и спокойно докатившейся до сегодняшнего дня.

Вполне возможно, если бы не те трагические десять дней, Соколов спокойно дожил бы до двухтысячного года и стал крупнейшим бизнесменом, как и все ему подобные. Возможно. Но эти десять дней были. И человек, которому по закону должны были дать не больше пятнадцати лет, пошел под расстрельную статью.

Говоря с людьми, участниками тех событий, читая документы, я снова и снова убеждаюсь в том, что в нашей стране ничто не меняется, как бы не именовал себя существующий политический строй.

Ну а как же продуктовый десант? Повлияли ли смерть Соколова, арест начальника Управления московской торговли Николая Трегубова и десятка директоров баз и магазинов на изобилие продуктов? Нет. И всю недолгую эпоху Андропова, а потом Черненко и Горбачева ревели по субботам моторы владимирских и тульских автобусов и десантники озверело штурмовали магазинные прилавки.

А могущественный Гришин тихо умер в помещении собеса – в очереди, в ожидании пересмотра скромной пенсии. Интересно, куда делись его миллионы, о которых так много говорили?

Расстрельная статья, примененная к Соколову, ничего не изменила в нашейжизни. Она даже никого не напугала. Атолько доказала, что в нашей стране криминал и политика всегда были и будут связаны самыми прочными узами.

«С Новым годом, товарищи! С Новым годом!» – на русском и казахском радостно сообщило местное радио. Мы подняли рюмки и выпили за 1963 год. Я закусил куском жесткой колбасы и пошел одеваться, оставляя веселое застолье своих шумных коллег без особого сожаления.

В эту новогоднюю ночь я, как дежурный редактор, должен был в ноль тридцать подписывать номер. Так уж исторически сложилось, что редакция была на одном конце города, а типография – на другом.

Я вышел на улицу и закурил. Настроение было поганое. Именно в этом году мне исполнялось тридцать лет, и, как ни странно, новый отрезок жизни я начинал практически с нуля, так как приехал в этот город не по велению сердца, а из-за собственной неустроенности. Уехал побежденный чистым нокаутом. Тогда я еще не понял, что во всех неприятностях надо винить только себя. Понимание пришло значительно позже.

Ночь была морозной. Над городом висели большие и яркие звезды. Силуэты башенных кранов напоминали огромных аистов. Недостроенные дома на улице Мира в темноте выглядели страшновато. И все это показалось мне грубо выполненным театральным задником из плохого спектакля.

Я стоял, курил и с тоской думал о том, что целых полчаса придется переться по этой засыпанной снегом улице Мира, где есть проезжая часть, а вместо тротуаров вдоль домов засыпанные снегом груды строительного мусора. Постарался проскочить мимо универмага, от него уходила параллельная улица имени какого-то казахского героя, и вела она в чеченский поселок, где жили высланные в свое время кавказские разбойники, терроризировавшие город.

Я жил на улице Мира в общаге московских строителей. Делил комнату с прорабами и монтажниками. Засыпал под грохот домино и просыпался от резкого запаха мясных консервов, которые ребята готовили себе на завтрак.

Чеченцы, не пожелавшие вернуться на историческую родину, достаточно сытно устроились, наезжая на казахов.

Но когда началось величайшее строительство – возведение столицы Целинного края, то, вполне естественно, в город из России широким потоком пошли стройматериалы. Это очень вдохновило будущих моджахедов, и они попробовали напасть на наше общежитие. Особенно их интересовали отделочные материалы. Но дети гор получили жестокий отпор. Боевые действия между чеченами и москвичами продолжались.

Иногда вялотекущий конфликт, как писали в военных сводках, «стычки патрулей» переходили в масштабную драку с применением охотничьих ружей, бульдозеров – в качестве тяжелой техники.

Милиция не вмешивалась, с истинно восточным лукавством ожидая, кто же победит.