Зорич возвращался обратно в рубку, когда его внимание привлекла группа людей, сгрудившихся чуть в стороне от основного прохода. Еще подходя, полковник услышал громкий голос, твердо выговаривавший слова на немецком языке: — Уничтожение Земли — самое большое благо для всего человечества за всю его историю. Земляне получили удивительный шанс создать действительно единую расу.

Кто-то невидимый тут же повторил эту фразу по-английски, а другой голос по-французски.

— Во все времена земляне, лишь немного набив пищей желудок, начинали заниматься тем, что строили границы, крепости, религии. Тут же из-за этого возникали войны, отбрасывающие нас в пещерные времена. Любая, самая развитая цивилизация уподоблялась дикарям, стараясь доказать свое превосходство над другими в образе идей, религии, или устройстве государства.

Зорич протиснулся чуть дальше, но, даже при его двухметровом росте по-прежнему не видел говорившего. Зато он заметил впереди знакомого человека, полковника Свенсена, шведа, начал пробираться к нему. А голос продолжал вещать.

— Мы должны по настоящему воссоединить человечество. Нам предстоит уничтожить все прежние институты власти: государство, национальности, религию, семью. Следует отменить все, так называемые личные свободы человека, и поставить для землян одну, единственную обязанность — служить топливом для возрождения человечества, для максимального размножения и расселения нас во Вселенной.

Толпа перед сербом зашевелилась, и он, наконец, увидел оратора. Сначала у него перехватило дух от возмущения. Это был глубокий старик, с бородой, с реденькой шевелюрой, в смешных очках. При этом он еще и сидел в инвалидном кресле. Зорич до этого считал, что система отбора землян на борт корабля была отлажена до совершенства, и то, что сюда попал глубокий старик, да еще и инвалид, возмутила его. Но потом инвалид заговорил о том, что заставило его забыть о своем возмущении.

— На месте нашего командира я бы сейчас собрал в одном месте всех, так называемых поводырей душ наших, всех этих пасторов, попов, епископов и мулл, и выбросил их за борт корабля. Религия умерла вместе с землей. Мы вживую увидели наших богов, всех этих хасков, хинков, и поняли, что они ненамного отличаются от нас. Все их преимущество состоит в большем развитии технологий. Сейчас настало время молиться на одного бога — человека. Жизнь человека — вот наша религия. Жизнь всего человечества, продление его любыми средствами — вот ради чего стоит жить и умирать.

Зорич тронул за плечо Свенсена.

— Карл, кто это? — шепнул он.

— Это Кнут Вайт, знаменитый писатель и философ, Нобелевский лауреат. Его идеи сейчас очень популярны среди землян. Сюда приходят его послушать со всех концов линкора.

А инвалид продолжал вещать.

— Земляне должны жить как муравьи, рационально, и только для блага общества, а не в своих, личных целей. Семья должна умереть отныне и навсегда. Мужчины и женщины должны спариваться друг с другом только для получения удовольствия и продолжения человеческого рода. Никаких семей, никаких общих детей. Ребенок — это не личная собственно производителей, а общее достояние человечества. Воспитывая своего ребенка, мать и отец боятся его потерять, они невольно стараются создать для него более комфортные условия. Мы же должны создать армию беспрекословно повинующихся приказам командования солдат. Скорее биороботов, чем самостоятельно мыслящих индивидуумов. Рожать детей, убивать хинков, строить новые линкоры и завоевывать пространство и время — вот наша общая цель на долгие и долгие тысячилетия.

Старик вещал еще долго, почти час. Наконец он выдохся, и народ начал расходится. Тогда серб подошел и представился: — Полковник Зорич. Невольный командующий всего этого скопища людей.

Вайт обрадовался, протянул полковнику руку.

— А, так это вы сейчас рулите этим муравейником. Наконец-то я до вас добрался. Нам надо поговорить, хорошо и долго.

Зорич не спрашивал, про что с ним собирается говорить этот немощный старик.

— Я согласен. Может, вы переселитесь поближе к рубке? У меня очень мало времени, и хотелось бы не искать вас в этом людском ужасе для того, чтобы поговорить на отвлеченные от службы темы.

Вайт покосился назад.

— Как, Марта, ты согласна с этим?

Марта, невзрачная женщина лет сорока, стоявшая у изголовья инвалидной коляски, состроила недовольную мордочку.

— Я уже привыкла к этому отсеку. Тут очень много немцев, даже из нашего Франкфурта, есть с кем поговорить.

— Ладно, Марта, надо чем-то жертвовать. Марта моя дочь, старая дева, — пояснил философ. — В свое время я не выдал ее замуж за одного бестолкового, рыжего балбеса, и она мне теперь мстит за это уже двадцать лет.

— Хватит, папа, ты говоришь это всем своим новым знакомым.

— Потому, что это правда! А, правда незыблема, и она фундамент всех людских отношений.

— Так вы придете? — Уточнил Зорич.

— Да. Сейчас, только возьмем кое-какие милые моему сердцу вещицы, и мы с Мартой прикатим.

Этой ночью произошло нечто необъяснимое. Лайнер, как обычно, был погружен во мрак, в отсеках горели только дежурные лампы, да на Проспекте горел ряд трассирующих ламп. Изредка там появлялись одинокие фигуры. "Большой Город", так называли некоторые их лайнер по аналогии с Нью-Йорком, никогда не засыпал полностью. В рубке дежурила первая смена, во главе с хаском по имени Айран. У него в подручных были трое землян: Соболев, Накаями и поляк Курчинский. Все было равномерно и монотонно. Соболев, пользуясь случаем, читал переведенную на английский язык инструкцию по управлению жизненными системами корабля. Кое-что он не понимал, и приходилось обращаться к Накаями. У них как-то все незаметно перешли на имена, а, кое-кто, и на клички. Так, сам Соболев именовался среди коллег просто Саши, Курчинский — Леоном, его так и звали, да и было действительно что-то львиное в его мощной фигуре.

— Наки, что означает эта фраза? — спросил он, показывая текст японцу.

— Это — "полный цикл очистки воздуха".

— Ага, понятно. А ты что читаешь?

— Систему очистки канализационных вод. Знаешь, по идее даже из извлеченного дерьма можно создать вполне пригодную к питанию пищу. Правда, очень бедную жирами и углеводами.

— Ну, уж нет! Лучше сдохнуть! — фыркнул Леон.

Японец не согласился.

— Нет, в этом деле главное — не рассказывать народу, из чего она делается.

— А делать эту пищу будет народ? — Спросил Саша.

— Конечно.

— Тогда это неизбежно дойдет до землян и произойдет бунт.

В этот момент вспыхнула одна из ламп на обширной панели управления, и тут же на экране появилась схема корабля, и приблизилась одна из ее частей ближе к корме.

— Что это? — не понял Соболев. — В чем дело?

Его тут же просветил Айран.

— Кто-то пытается открыть шлюзовую камеру.

— Выйти в космос? — опешил Леон.

— Да. Только это страшно. Может нарушиться защитный контур из нейтрино. Мы все мгновенно погибнем. Именно поэтому на время перелета ни один шлюз открыться не может. Они просто обесточены.

Между тем лампочка продолжала мигать.

— Да, кто там с ума сходит! — Разозлился Соболев. Он нажал кнопку связи с полицией и сообщил: — Дежурный! Срочно в отсек сто двадцать шесть, двадцать, один. Кто-то пытается открыть люк.

Вскоре лампочка перестала мигать, и на табло проявилась надпись на языке хаски, которую любой из них уже выучил наизусть — "Угроза ликвидирована". Вскоре пришел доклад от наряда полиции: — Все в порядке. Когда мы прибыли, там никого уже не было.

— Может, кто-то спутал двери? Хотел выйти в другую сторону, вовнутрь линкора, а торкался в этот люк? — Спросил Сашка.

— Но там же красная надпись на половину двери — не трогать, — возразил Накаями.

— Да, кто его знает, может, какой папуас не знает этого, вот и ломится, — возразил Леон.