Лодочника я застал за его любимым занятием. Лодочник – вольноотпущенный гоблин по кличке Репей торговался. И хотя городской магистрат установил твердую цену за переправу через ров ночью в два медяка, один из которых шел прямиком в городскую казну, а второй – исполнителю работ, то есть лодочнику, Репей всегда торговался. И мне кажется, совсем не из-за жадности. Просто бывают люди с такой натурой. Ему не выгода важна, а сам процесс торга. Хотя Репей, как я уже сказал, человеком не был, но ничто человеческое ему не чуждо. В данный момент жертвой Репья был крестьянин с женой, двумя мешками и полудюжиной корзин. Один мешок вел себя спокойно, а вот второй все время двигался и издавал странные звуки. Поросенок? Скорее всего. По всему, крестьянин вез свой товар в город – завтра как раз большой базар. Но до заката не успел. Тут уж извини, кто не успел – тот опоздал. Давай раскошеливайся теперь. Но раскошеливаться крестьянину было нечем, здесь у крестьян с наличностью всегда плохо. И он пытался всучить Репью в виде платы за перевоз курицу. Я, признаться, в местных ценах как-то слабо разбирался. Но, кажется, именно два медяка стоила в таверне жареная курица. Или цыпленок? Точно, жареный цыпленок.

Репей одну курицу брать отказывался, хотел две. И еще дюжину яиц в придачу вместе с лукошком. Мотивировал, что за груз – отдельная плата. Врал, конечно, а ты пойди докажи. Крестьянин – высушенный солнцем жилистый мужичок в смешных штанах, похожих на трико, и таком же смешном колпаке смотрел на лодочника как затравленная собака и в самом торге участия почти не принимал. Так, повякивал иногда. Торговалась его жена, толстая и некрасивая. Она совала в руки Репью пеструю курицу, указывала на ее упитанность и клялась всеми богами, что несется пеструшка чуть ли не круглый год. Репей ей не верил, называл курицу «дохлятиной» и везти «за такое убожество» наотрез отказывался.

Мне крестьянина было по-человечески жалко. Ну откуда, скажите, у бедного крестьянина деньги? Ему бы по налогам расплатиться да одежку нехитрую справить. Хотя нет, здесь большей частью натуральное хозяйство преобладает. Сами ткут, сами шьют, сами носят. По всему было видно, ночевать под открытым небом крестьянину совсем не хотелось. Оно и понятно, лес-то рядом. Зверье дикое бродит, орки недобитые, да и разбойнички пошаливают. Убить не убьют, а мешков своих крестьянин может запросто лишиться с курями и корзинами заодно.

Увидев и узнав меня, Репей радостно заулыбался.

– А-а-а, господин студент! Давненько вы нас не навещали! Что ж забываете вы нас?

– Занятий много, не успеваю, – буркнул я.

– Оно понятно, – затряс неопрятной бородой Репей. – Как же, ученье – свет. Как там в столице? Как здоровье его величества и ее величества?

– Живы-здоровы, – заверил я и тут же добавил: – Слушай, Репей, я что-то в дороге поистратился. Не отвезешь ли меня сегодня в долг? Я тебе завтра отдам, когда обратно пойду, честное слово.

– Так что же, господин студент, вы к нам всего на день? Ай яй-яй, – искренне расстроился лодочник, словно не услышав моей просьбы. – В библиотеку, наверное?

– В нее, – согласился я, – есть там один очень ценный свиток, нужный мне для трактата. Так как насчет…

– Завидую я вам, господин студент. Читать умеете, мудрость из книг черпаете. – Лодочник мечтательно закатил глаза к луне и после недолгой паузы проговорил: – А я ведь тоже мог бы… Меня матушка в ученики к аптекарю отдавала, между прочим… Я полгода господину Майеру порошки смешивал! И ушную серу собирал… А потом, когда батюшка мой умер, пришлось вот… тяжким трудом… трое детей, а толку… на лодке…

Репья я понимал с трудом. Не все из того, что он говорит, разбирал. Репей был родом с юга и говорил с жутким горским акцентом. Нет, конечно, я в здешних акцентах совсем не разбирался, как не мог знать и этого странного языка. Это Реддисс его не понимал, как мой непосредственный контактер. Ну и я вместе с ним. Выслушав грустную тираду лодочника о несостоявшейся счастливой ученой жизни, я почесался, кашлянул в кулак и спросил:

– Так что? Перевезешь меня в долг?

– Э не-е-е-ет, господин студент, – сразу повеселел Репей. – Как же можно, чтобы в долг с таким богатством?

– Ты о чем, Репей? – удивился я, посчитав, что опять не уловил смысла вопроса, и символично вывернул кошелек наизнанку. Из кошелька неожиданно выпал желудь. Откуда он здесь? Я ж его вроде выбросил.

– Как о чем, господин студент?! – сказал Репей, ловко подхватывая желудь и возвращая его мне. – Вот, заберите ваши деньги и начинайте рассказывать историю. Весь город рассказывает ваши сменные истории, а бедный Репей, который вас в город первым привозит, слышит их последним. Нет уж, если хотите попасть в город, извольте рассказать вашему покорному слуге Репью про блудливую графиню.

Я облегченно вздохнул. Значит, анекдоты от Трахтенберга, немного завуалированные под средневековье в моей редакции, здесь стали весьма популярны? Кто б мог подумать? Что ж, извольте:

– Приезжает муж из командировки… То есть возвращается доблестный рыцарь из похода в Святые земли. А его жена-графиня в это время с любовником…

В общем, я рассказал Репью бородатый анекдот про любовника в шкафу. Только трамвай по понятным причинам заменил каретой. Анекдот гоблину явно понравился. Он ржал так, что поросенок в мешке крестьянина затих от испуга. Репей наконец перестал хохотать, стер слезы с глаз:

– Ну, спасибо, господин студент. Ну, порадовали! В жизни так не смеялся. Очень вас прошу, господин студент, не рассказывайте эту историю больше никому. Я ее в трактире на кувшин вина поменяю, а то и на два. Прошу вас в лодку, вод здесь, на носу вам удобно будет. Я вам плащ подстелю. Эй ты, деревенщина, – крикнул Репей крестьянину уже совершенно иным тоном. – Ладно, давай сюда свою дохлятину и яйца. Господин студент согласился за тебя доплатить, а так бы ночевать тебе в лесу. Кидай свое барахло на дно и фонарь держи. И уйми свою свинью, от ее визга уши вянут.

Лодочник дождался, пока все усядутся, быстро выгреб на середину рва, ловко обогнул сторожевую башню и теперь вел лодку вдоль крепостной стены, выраставшей прямо из воды. Вблизи городская стена смотрелась очень солидно. Приличных размеров камни отесаны грубо, тем не менее уложены очень надежно. Репей словно услышал мои мысли и, неспешно работая веслом, сообщил:

– Да, стенам Арроххона равных нет! И не думайте… Особо здесь, с северной стороны. Точно вам говорю… Во время последнего приступа горных орков… О, это было нечто… Таких уродов в жизни своей… Корову живьем… Стену эту почти две недели осадные орудия били – выдержала! Вона, видите трещины? Сюда били! А горные орки, они в делах осадных толк знают. Точно вам говорю! Хотя, говорят, это магов наших благодарить надо… Наши маги они… Господин О. Раньи! Надо же, графиня, ха-ха-ха, карету жду… Ну ты сказал – ну ты спросил… Ха-ха-ха…

Видимо, этот бородатый анекдотец лодочнику очень пришелся по душе. Минут через десять он, еще посмеиваясь и похихикивая, ловко причалил лодку к крохотному островку перед Северной сторожевой башней, прямо напротив «калитки» и помог мне выбраться на дощатый причал.

– Так что если надо будет куда отвезти, так всегда пожалуйста, господин студент, лодка в полном вашем распоряжении, – сказал лодочник на прощание. – Всего одна история про блудливую графию, и буду вас всю ночь катать. А ты че расселся? – прикрикнул он на крестьянина. – Забирай свое барахло и выметывайся со своей бабой вместе!

Я размял затекшие ноги, подошел к калитке, взялся за железное кольцо с мордой льва и трижды стукнул в дубовую дверь. Минуты через две раздались шаги, решетчатое окошко в двери откинулось, в свете факела нарисовалась чья-то бородатая физиономия.

– Кто таков? Че нада?

– Студент академии его величества Реддисс, – ответил я как можно доброжелательнее. – К господину О. Раньи с частным делом.

– Какой еще студент? Какое еще дело на ночь глядя? – прохрипел привратник. – Вот щас возьму и не открою. Будешь здесь всю ночь…