– За что? – спросил он. Слова стали его единственной защитой.

– Незнание законов не освобождает от ответственности. Римское право, маленький апостол, – ответил человек тоном, которым уговаривают младенцев, и положил руку в перчатке на загривок Каменеву.

Некстати вдруг вспомнилась сказка, кажется, это мрачные братья Гримм отыскали ее в немецкой глубинке. Там молодой крестьянин никак не мог испугаться. Мама читала эту сказку им с братом в детстве. Перед сном. Сейчас, глядя на то, как ночной незнакомец сжимает и разжимает пальцы, проверяя, удобно ли в новых перчатках, Андрей чувствовал на своей спине прыжки рыбешек из сказки. А может, его просто била крупная дрожь.

– Вам меня не жалко? – пролепетал парень.

– Жалко, – ответил человек, не меняя тона. – Его тоже было жалко. И смешно было на Него смотреть. Как и на тебя. А вот Ему меня, похоже, совсем не жалко. Уже давно не жалко. Я делал свою работу и хотел, просто хотел покоя и безопасности. А получил проклятие из трех частей и издевательства. Справедливости нет. Вопрос «За что?» не в это ведомство. Ему никого не жалко и тебя в том числе. Он стоит сейчас у тебя за спиной и ничего не делает, чтобы помочь. Он называет это свободой выбора.

Человек сочувственно, даже с нежностью смотрел на парня сверху вниз и понемногу сжимал пальцы на его горле.

– Я не верю, и ты мне ничего не сможешь сделать. Я в тебя не верю, а сзади только дверь, – прошептал парализованный Каменев. Язык, вот и все, что шевелилось у него сейчас.

– Конечно, только дверь. Он всегда оставляет ее. Я видел это тысячу раз. Везде, где что-то происходит, есть дверь, ДВЕРЬ или дверца. А ты ожидал войско ангелов? – Его пальцы больно сдавили шею парня. Он смотрел в глаза Андрею и просто делал свою работу. Пальцы в перчатках оказались стальными клещами.

– Не сомн, конечно, но тоже кое-чего стоим, – сквозь дверь шагнули двое. Очень худой и бледный мужчина без лица, в сером балахоне и со сверкающей острой косой. И мокрая до нитки девица, на вид – пэтэушница, в ярко-красном плаще из дешевого лаке. Оба новых гостя чуть улыбались. – Мы вовремя.

– Точны, как обычно, – кивнул им, как старым знакомым, злодей.

– Ирка? – прохрипел почти придушенный Андрей.

Его хрип стал первым из цепочки звуков, привычных для любителей фильмов ужасов. Дальше, как по сигналу, начались взрывы и грохот. Как будто бездна ждала развязки и старалась не сильно хрустеть попкорном-остовом, а в конце сеанса дала себе вволю оторваться по полной программе.

По стеклу барабанят капли. Серая сырая наволочка липнет к щеке и одуряющее пахнет стиральным порошком. Затекла и без того болевшая шея. Хочется потянуться и размять все тело. Но панцирная сетка кровати зазвенит от любого движения, а в ногах сидит и, кажется, дремлет Смерть. Будить его не хочется.

Можно открыть глаза и смотреть в открытую дверь. Там светится выгоревший экран телевизора. Хорошо слышно. В фойе уже работает телевизор: утренние новости – это святое! Наверняка головы почти всех, кто сидит в вестибюле, повернуты на сигнал голубого манка, словно кур позвали к кормушке.

– Здравствуйте, в эфире второго канала новости. В студии…

Местные ТВ-звезды, чей свет давно уже погас бы на канале чуть большего масштаба, серьезно улыбаясь, раздавали свежие информационные тянучки зрителям. Их «почти столичные» голоса слились в некий шум, схожий с гулом работающей стиральной машинки. Андрей почти не смотрит на экран.

«Словно вся жизнь – это непрерывное бултыхание грязного белья в грязной же воде…» – подумалось ему. В ответ с экрана прозвучало:

– О происшествиях. – Диктор делает паузу и добросовестно предает лицу чуть грустное выражение. – Сегодня утром, около пяти часов, произошел взрыв в прачечной «White». Здание полностью разрушено.

На экране идут кадры разрушенных стен. Острые осколки кирпичей топорщатся в камеру.

– Предположительно причиной взрыва могла стать неисправность бытового газопровода или короткое замыкание – зданию прачечной больше ста лет. К счастью, в момент взрыва в здании никого не оказалось.

Диктор позволяет себе интонацию дружеской иронии. Он, как местная звезда, претендует на анализ и оценку событий, а не просто на пересказ новостей.

– В эту ночь за несколько минут до инцидента сторож вышел на улицу. Это обстоятельство спасло ему жизнь. – Голос диктора снова становится серьезным. Теперь в объективе местный госпиталь. Оператор с камерой продвигается по типовому коридору среднестатистической муниципальной больницы, сворачивает в открытую дверь палаты. На белой казенной кровати неподвижно сидит молодой человек и смотрит в одну точку. Он укрыт серым одеялом, какое выдают спасательные службы. «Я похож на японскую нэцке», – отмечает про себя Андрей.

– Это наш, тот что в дежурной палате, – голос медсестры. Необычно слышать о себе в третьем лице, верно, маленький апостол?

– У парня сильный ангел-хранитель, – произносит кто-то. В этот момент на сером экране промелькнул кусок чего-то ярко-красного. Все, что осталось от меня, как от студентки Ирины Соколовой.

Съемки с места действия сменились студийными. На стоп-кадре с экранов теперь улыбался, светясь скромным столичным обаянием, импозантный мужчина.

– Мы связались с управляющим компании по телефону и вот что он нам сообщил…

Нельзя сказать, что Андрей прислушивался ко всем этим разговорам, но он их слышал. Он воспринимал атмосферу в целом, как ребенок впитывает культуру, обретая незаметно для себя национальность или чувство юмора. Если это делается напрямую – жди обратных результатов. Но если просто жить, так как чувствуешь, как считаешь нужным, твой пример имеет много шансов стать частью жизни другого человека. Потому что он органичен, правдив, искренен. Правда, «надышаться» таким образом можно воздухом любой атмосферы независимо от ее чистоты…

– Господин Чистаковский, что вы сами думаете о взрыве на вашем предприятии?

– Должен сказать, что мы уже очень давно на рынке бытовых услуг и клиенты нам доверяют. Поэтому я склонен согласиться с официальной версией. Случайность, от которой никто, к сожалению, не может быть абсолютно застрахован.

Комментарий со стороны кабинета дежурного врача последовал незамедлительно: «Да ему плевать на этот случай, у него таких моек по всей стране», «А может, такое и не в первый раз», «Да тише вы, больных разбудите!», «Им и так уже пора вставать. Подъем! Встаем на завтрак!» – и коридор наполнился шумом шаркающих ног, открывающихся дверей, шуршащих бумаг, звенящих склянок. Ни дождя, ни телевизора почти не слышно.

– Расследование причин аварии все расставит на свои места, – подытожил ведущий.

Но гость перехватил инициативу и оставил последнее слово за собой:

– Мы полностью доверяем прокуратуре и следственным органам Ромашевска и мне крайне неприятно, что подобный инцидент произошел накануне Пасхи.

– А вообще он симпатичный, – хихикнула какая-то сестричка. – И богатый, наверное.

Еще раз показали фото импозантного мужчины, расположив тем самым к нему все женское население городка и зародив ревнивую неприязнь мужского. «Да вообще, какого… он здесь оказался в нашем городе? Что такая шишка делает в нашем болоте? Скажи еще: случайно проезжал мимо! А потом дети пропадают…» – «Да это ж телефонная запись, Петрович!»

Больница зашевелилась. Ее обитатели занялись своими делами и обязанностями. Пошевелился и Смерть. Он выглядел здесь очень органично, естественно даже в своем белом сюртуке. Ему еще бы шапочку на лысину. С красным крестом. Но на черепе чернели круглые очки от солнца, а-ля Джон Леннон. Он сдвинул их на лоб и прищурился белыми глазами:

– Не спишь. – Смерть не спрашивает, а утверждает. – Не трясись, я по формальному поводу. Заполню все бумаги, и пошли отсюда.

Он разложил на облупленной казенной тумбочке свиток пергамента и похлопал себя по карманам.