– Поражение учит побежденных, – проговорил Авраам Линкольн, поворачиваясь спиной к окну. На улице грянул еще один взрыв. Оконное стекло рассыпалось вдребезги, усыпая пол осколками. Президент отшатнулся, чтобы не попасть под звенящий град, стараясь хранить видимость спокойствия.

Совсем недавно подобный маневр проделал хитроумный Улисс Грант, огнем канонерок сровняв с землей и взяв на штык форты на берегах Миссисипи. Для армии президента Дэвиса урок не прошел даром. Сегодня, на скорости проскочив мимо укреплений федералов, корабли южан бомбардировали не какие-нибудь форты, а столицу Соединенных Штатов.

Брайан Смит, дежурный генерал при президенте, старался держаться молодцом и докладывать четко и без запинки, но получалось довольно слабо.

– Конфедератов удалось остановить на подступах к городу, но одному Богу известно, сколько мы продержимся. Патронов не хватает. – Генерал Смит замялся и вдруг перешел с делового тона на доверительный, или, вернее, отчаянный: – Мой президент, вас же предупреждали, что карабины Спенсера съедают патроны быстрее, чем куры склевывают просыпавшийся овес! Наши солдаты, быть может, отличные стрелки, но, увы, никудышные солдаты! Они палят вдесятером по одной цели, пока та не свалится, дырявая, как решето. В результате у нас имеется множество прекрасных карабинов и почти нет патронов к ним! Есть ганфайтеры, но нет солдат!

– Сейчас не время говорить о достоинствах и недостатках оружия, – отрезал Линкольн. – Тем более с патронами или же без вам не выбить канонерки из Потомака.

Длинное лицо американского президента помрачнело. «Если бы только этот чертов русский царь не снюхался с англичанами и прислал сюда крейсерские эскадры, как бы все могло быть по-другому!» Мы бы успели достроить свои корабли, и уж тогда южанам бы не проскочить!

Воистину безумием было начинать войну, имея всего 90 боевых кораблей на тысячи миль двух океанских побережий. Но выбора не было – южане тщательно подготовились к восстанию и ударили только тогда, когда сочли момент выгодным для себя.

Вялые попытки северян блокировать подвоз оружия, снаряжения и боеприпасов из Англии и Франции только ухудшили ситуацию. После двух-трех захваченных транспортов в Старом Свете будто взбесились. Торговые дома, как в дни знаменитых пиратов, старины Моргана и Тича – Черной Бороды, снаряжали на свои деньги корабли эскорта. Все эти вооруженные клипера, винтовые корветы и паровые мортирные боты, едва сойдя со стапеля, подымали флаг мятежной конфедерации и сдавались в «аренду» самозваному президенту южан Дэвису. Война на море была вчистую проиграна!

Президент Линкольн хмуро поглядел на генерала Смита. Еще совсем недавно этот горе-вояка, толкующий нынче о недостатках и достоинствах солдат и карабинов Спенсера, возглавлял адвокатскую контору в Нью-Йорке. Деньги и умение цветисто говорить в первые часы патриотического угара сделали законника бригадным генералом, но сделать его воином не могли ни воля толпы, ни сам президент.

– Мне нужен полковник Турчин, – мрачно глядя на генерал-адвоката, произнес Линкольн.

– Но ведь он же под арестом. – Смит поглядел с недоумением. – Он преступник!

– Мне он нужен здесь и сейчас, – не обращая внимания на заявление дежурного генерала, продолжил президент. – Слышите, я даю вам полчаса, нет, двадцать минут, Русский Громобой должен стоять здесь!

Генерал Альбединский с удовольствием сбросил ментик на руки подоспевшего денщика и размашистой походкой направился в зал, откуда слышался печальный звук рвущего душу полонеза.

«Ну почему, почему все так! – не слыша звуков музыки, размышляла Александра Сергеевна Альбединская, в девичестве Долгорукова. – Как может Александр с его умом и тонкостью душевной не понимать, в сколь щекотливое положение он ставит меня, всех нас?! Любимый, на миг оторвавшись от судеб мира, велел мне любить другого, и я пред Богом поклялась в том! Но ведь Петр весьма достойный человек и ничем не заслужил, чтобы его честь и доброе имя были втоптаны в грязь злою молвой. К тому же он, на беду, влюблен в меня! Чем же я могу ему ответить? Как все это больно, мерзко и обидно! Неужели его величество, словно капризное дитя, так желает добиться своего, что ему вовсе нет дела до такой мелочи, как чувства его игрушек!»

Она продолжала музицировать, то ли намеренно не замечая, то ли и впрямь не услышав прихода мужа.

– Браво, браво, Сашенька! – Петр Павлович несколько раз хлопнул в ладоши, чтобы привлечь к себе внимание. – Отменно хорошо!

Александра Сергеевна встала, подошла к мужу и холодно коснулась губами его щеки.

– А представляешь, душа моя? – с места в карьер, как и надлежало отчаянному кавалеристу, начал командир лейб-гвардии гусарского полка. – У меня для тебя имеется презабавная новость: нынче в Офицерском собрании граф Ламберт читал вслух статью из американской газеты. Так вот, там пишут, что некий полковник Джон Бэзил Турчин, именуемый в статье также Русским Зверем и Неистовым Казаком, арестован и отдан под суд за, – генерал наморщил лоб, припоминая точную цитату, – «свирепость, вообще свойственную азиатским варварам». Там еще говорилось, что он в свой полк набрал беглых негров и будто бы возил за собою жену, да так, что однажды сия дама солдат в бой водила! Нелепица, поди, но я вот что подумал: этот самый Джон Бэзил Турчин, командир 19-го Иллинойского полка, не Иван ли Васильевич Турчанинов?

– Навряд ли, – тихо проговорила его жена.

– Но ведь Неистовый Казак… – продолжал настаивать генерал Альбединский, – это так похоже на Ваньку! Воистину, шальная голова!

– Прости, дорогой, мне нездоровится. – Александра Сергеевна плотно запахнулась в шаль из дорогой тибетской шерсти и, повернувшись, направилась в свой будуар. Она не слышала, что еще говорил муж у нее за спиной.

…В тот год она впервые начала появляться в свете и едва ли не сразу увидела Его. Среди рафинированных утонченных аристократов столичного бомонда, среди паркетных гвардейцев полковник Иван Турчанинов выглядел, как паровой фрегат меж прогулочных яхт.

Отважный воин, блестящий выпускник Академии Генерального штаба, он был полковником уже в тридцать три. О нем судачили в салонах, предрекая великое будущее, о нем толковали в штабе гвардии, где появление громогласного казака, подобно Летучему Голландцу, сулило неминуемую бурю тем, кто, по его мнению, смел недостаточно усердствовать на службе государю. Та энергия, тот блеск, с которым он, по общему мнению, совершал всякое порученное ему дело, потрясли воображение юной Александры. Яростный, страстный потомок донских атаманов казался маленькой княжне кем-то вроде героев рыцарского романа, пришельцем из другого, необычайного мира.

Покойный император Николай Павлович, высоко оценив широкие познания Турчанинова в артиллерии и фортификации, приказал ему заняться подготовкой береговых укреплений Финского залива к ожидаемой высадке британского десанта. С этой задачей он справился превосходно, был награжден золотыми часами с бриллиантовым вензелем и личной благодарностью государя. Но что более важно: в скоро подоспевшей Крымской войне англичане так и не решились нанести удар по самому уязвимому, казалось бы, месту России – ее столице.

У романтичной Сашеньки замирало сердце, когда она встречалась взглядом с этим Неистовым Казаком.

Они объяснились в первый день Крымской войны. Она обещала любить его, он просил не ждать, ибо отправлялся в Севастополь, «который вовсе не похож на штаб гвардии».

О его доблести там она узнала позднее из рассказов молодого артиллерийского подпоручика, служившего под началом ее любимого. Этот офицер, описавший в своих «Севастопольских рассказах» кромешный ад, который ему довелось пройти, состоял с ней в дальнем родстве и впоследствии в беседах он не раз живописал отвагу своего командира.

«Милый Левушка Толстой», – печально улыбнулась Александра, вспоминая родственника. Как смешно он ухаживал за ней по возвращении в столицу…