Мальчику давно бы надоело ходить каждый день на закате к ручью, если бы не то выражение счастья и покоя, которыми светилось лицо брата да жареные караси или уха из рыбной мелочи. Андрей тихо улыбался, глядя на переплетенные кроны сосен на другом берегу ручья. И казалось, что для него время останавливало свой бег.
Однажды Паша даже спросил брата, что он там видит.
– Сосны, небо, облака, – ответил Андрей.
– Почему тогда ты все время туда смотришь? Это же просто сосны и просто небо. Там беличье дупло?
– Нет. Белки там не живут. Но пробегают иногда.
– Ты их выслеживаешь? Тогда понятно, – такой ход мыслей был ближе двенадцатилетнему мальчишке. Только Павлуха предпочел бы, чтоб белки были на этом берегу.
– Нет, белки тут ни при чем, я их видел достаточно. Я смотрю на сосны и на небо. Они настоящие. Им не надо быть чем-то другим. Только собой.
– Белки тоже просто белки. А рыбы просто рыбы. Ну и что?
– Люди редко бывают просто людьми, обычно они стараются быть кем-то еще, кажутся другими.
У мальчика уже был жизненный опыт, чтобы парировать:
– Если бы все были только сами собой, было бы плохо. У меня в классе полно придурков. Если бы не наша училка, то на уроках был бы полный бардак.
– Я не об этом. Дисциплина – вещь важная, но я о свободе выбора. Мы часто отказываемся думать и самостоятельно решать что-то. На то бывают разные причины. А ведь именно это и отличает нас от белок, сосен, гусениц. У белки нет выбора быть белкой или не быть. С нее и спрос небольшой. У нас с тобой – есть.
– Я не могу быть росомахой. Даже если захочу, – надулся Павлик. Он терпеть не мог, когда с ним разговаривали назидательно, с кучей примеров для детсадовского возраста.
– Но ты можешь быть Павлом Каменевым, а можешь быть никем. Можешь быть честным, а можешь сваливать на других свою вину. И еще много чего можешь. Главное – не убегать от выбора, каким бы трудным он ни был. – Парнишка заскучал, проповедей ему хватало и в школе. Он стал разглядывать верхушки сосен, слушая брата лишь краем уха. А тот шевелил уголки в костровище и не замечал, что говорит сам с собой. – Часто так бывает, что кто-то говорит тебе, что от тебя ничего не зависит, что твоя порода ничего не значит, что так лучше для тебя же, но тогда ты становишься просто деревом. Быть деревом хорошо, если ты им родился, но мы-то с тобой знаем, что мы не деревья. И наверное, хуже всего поверить в то, что ты дерево, и изо всех сил стараться выращивать на себе сосновые шишки. Думаю, вырастут только бородавки. – Младшой хихикнул, уловив метафору. – Вот я, вот мой выбор, вот небо, вот сосны, мы все настоящие. Нам стоит быть настоящими. И от нас кое-что зависит, даже если мы этого не понимаем. Зачем бы иначе мы появились на свет. – Брат сказал это весело, как всегда говорят общеизвестные, но прочувствованные вещи.
– Я не понял, – признался мальчик. – Понял только, что для тебя это важно. И что я не хочу быть сосной, которая и не знает даже, что она сосна. Ей знать нечем.
– Точно, – и они оба рассмеялись.
– Андрюх, – братец хитро прищурился, – а ты такой малахольный потому, что тебя девушки не любят, или, наоборот, они тебя не любят потому, что малахольный?
За подобные философские сентенции Павел чуть не получил в дыню, но совсем не обиделся. Понял, что сам напросился.
Этот разговор состоялся не вчера и не позавчера.
Пашка запомнил его, точнее даже не запомнил, а отложил в своей голове, как откладывают мальчишки в потайную коробку в чулане свои сокровища: необычные камни, перочинные ножи, стеклянные фигурки… Потом еще долгое время простое перебирание этих чудных сокровищ приносит ощущение щемящего счастья, соприкосновения с тайной и чувства собственной особенности. Для кого-то эта коробка потом потеряется навсегда, а кто-то будет хранить ее и передаст своему сыну, расскажет, как получил или нашел тот камень, что значит это травяное колечко, и прочее-прочее-прочее. Во время таких разговоров у обоих обычно одинаково горят глаза, если, конечно, отец еще что-либо значит для сына. Часто бывает, что уже нет…
Сейчас мальчик не думал о выборе, он просто на секунду замер за кустом шиповника, уже покрытого сочными красными ягодами, остановился, чтобы перевести дух. Брат был на своем обычном месте. В ногах его тлели угли костра. Андрей сидел на корточках и аккуратно сдувал пепел с большой рыбины, лежащей на углях. Кусочки пепла разлетались в стороны, обгоняя друг друга, но вдруг зависли, так и не долетев до земли. Застыл и парень, не вдохнув новой порции лесного воздуха с дымком. Перестали падать сосновые иголки с веток. Где-то шишка сорвалась, но не долетела до воды. Это потому, что заговорили тени.
– Это он? – спрашивала длинная тень мощного соснового ствола. – Этот скучный морализирующий юноша, каких миллиард дышит сейчас на свете?
– Он не хуже и не лучше этого миллиарда, – ответила другая тень, шелестя ошметками сосновой коры. Лоскутки встопорщились как перья, если гладить их против линии роста, – вполне достоин представлять человечество. Ничего не понимает в музыке сфер, самоуверен и не слишком загрубел в духовных поисках. Живая иллюстрация.
– Особенно мне не понятно слово «живая», – изогнулась в ухмылке длинная тень. Можно было подумать, что ветер изгибает сосновую ветку, если бы ветер тоже не замер. – Он же простофиля. Или как там у Паскаля – мыслящий тростник. Хилая такая веточка. И от него будет зависеть время апокалипсиса?
– Да, ровно через восемь месяцев, перед Пасхой, – топорщила кору другая тень. Даже река не текла во время их разговора. – Одного парня тоже считали просто плотником, помнишь? Пока Он не умер.
– Да, – усмехнулась ветками первая тень, – я тогда уж было подумала, что это навсегда. Ошиблась. Так этот рыбак будет определять, останется мир на своей орбите или сделает виток вниз.
– Он там будет, мы там будем, а что произойдет, знает только Наш Плотник, – прошуршала вторая тень, – но за юношей нужно приглядывать. Тебе разве не интересно участвовать в жизни.
– Каждому – свое. Я специалист другого профиля, но… – В этот момент белка с другого дерева выронила еще одну шишку из лап. За ней, как за первой каплей дождя, в бездвижный мир теней и разговоров косяком вошли цвета, движения, звуки и запахи. Запел в соснах ветер и унес слова теней. Заиграла река, солнце снова двинулось к горизонту, а Андрей Каменев закашлялся от попавшего в горло пепла.
Через мгновение он повернул голову в сторону кустов и приветливо позвал:
– Брательник, выходи. Я слышал, как ты идешь. Рыбу будешь?
За два летних месяца Андрей очень здорово научился печь рыбу на углях. Мальчик вышел из своего укрытия, напустив на себя безразличный вид, сорвав на ходу пару красно-оранжевых крупных каплевидных ягод. Куст в отместку оцарапал ему локоть. Но мальчишка этого даже не заметил. Деловито оторвал хвостики и бросил в рот мясистую добычу, чуть помял их языком о нёбо, чтоб не рассыпать во рту косточки, и проглотил, почувствовав сладковатый сок.
– Нет. Ну, только один кусочек, может. Мамка уже ужинать зовет. Пойдешь?
– Ужинать вряд ли. Я не хочу. На, держи. – Он подал братишке рыбину, подцепив ее палочкой за жабры.
Мальчик поискал глазами на что бы положить печеного карасика. Тот выглядел хоть и не очень, но пах исключительно многообещающе. Ничего подходящего на роль тарелки не попадалось.
– Ой! Я ж забыл! У меня же есть газета. – Павлик вытащил из-под замурзанной футболки вчетверо сложенный газетный лист. – Там написано про прачечную, в которой ты подрабатывал. Им снова охранники вроде как нужны. На подмену.
– Местная газета? Свежие сплетни к свежей рыбе, вот и положим на нее свой ужин, зачем она еще нужна? – улыбнулся старший брат.
– Я тебе кусочек с объявлением оставлю, ага? – и мальчик оторвал уголок газеты и протянул брату, тот секунду глянул на клочок и сунул его в карман брюк. Участь большей части «Ромашевских новостей» была решена.
– Родичи уже читали?
