– Она приняла, да.

– Но неохотно? – Прежде чем Октавиус успел ответить, месье Поулк быстро задал еще один вопрос: – вы верили, что ребенок от вашего сына?

Октавиус не ответил.

– Сын говорил вам, что Перл – его ребенок?

– Он… говорил, что хочет заботиться о Руби и Перл.

– Но он никогда не говорил, что Перл – его ребенок? Сэр?

– Мне – нет.

– Значит, он сказал это вашей жене, которая потом это вам рассказала? Это так было?

– Да, да.

– Тогда почему же вы не думали, что он поступает правильно?

– Я этого не говорил.

– Да, но вы признаете, что не хотели допустить этот брак. В самом деле, месье, все это очень странно. А не было ли другой, более серьезной причины?

Октавиус медленно повернул голову в мою сторону, и мы встретились глазами. Мои молили о правде, хотя я знала, какой губительной она была.

– Я не знаю, что вы имеете в виду, – вымолвил он.

– Пожалуйста! – закричала я. – Пожалуйста, поступите по совести.

Судья опять с размаху опустил свой молоток на стол.

– Ради Поля, – добавила я.

Октавиус вздрогнул, и губы у него задрожали.

– Достаточно, мадам. Я вас предупреждал и…

– Да, – медленно признался Октавиус. – Была еще одна причина.

– Октавиус! – завопила Глэдис Тейт.

Судья выпрямился, пораженный такой бурной реакцией обеих сторон.

– Вы не находите, что пора назвать эту причину, месье Тейт? – спросил наш адвокат сенаторским тоном.

Октавиус кивнул. Он опять взглянул на Глэдис.

– Прости, – сказал он, – я не могу больше продолжать это. Я так многим тебе обязан, но то, что ты делаешь – неправильно, моя дорогая жена. Я устал прятаться за ложью и не могу отнять у матери ребенка.

Глэдис взвыла. Все головы повернулись в ее сторону, дочери пытались ее успокоить.

– Не будете ли вы любезны сообщить суду, какова была эта дополнительная причина, – потребовал месье Поулк.

– Очень давно я поддался искушению и совершил акт прелюбодеяния.

Публика разом издала глубокий вздох.

– И?

– В результате родился мой сын. – Октавиус поднял голову и остановил взгляд на мне. – Мой сын и Руби Дюма…

– Месье?

– Они – наполовину были братом и сестрой, – признался он.

Начался бедлам. Во всеобщей суматохе почти не слышно было молотка судьи. Глэдис Тейт упала в обморок, а Октавиус закрыл лицо руками.

– Ваша честь, – воскликнул месье Поулк, выступая вперед. – Я думаю, что в интересах суда и всех заинтересованных лиц было бы лучше перейти в ваш кабинет для завершения данного слушания. Судья задумался и затем кивнул.

– Жду оппонентов у себя, – объявил он и поднялся.

Октавиус не двинулся с места свидетеля. Я быстро встала и подошла к нему. Когда он поднял голову, его щеки были мокры от слез.

– Спасибо, – прошептала я.

– Я сожалею обо всем, что сделал, – сказал он.

– Я знаю. Думаю, теперь вы обретете мир внутри себя.

Ко мне подошел Бо и обнял, потом он повел меня, и люди расступались, чтобы дать нам дорогу. Я перекусала ногти почти на всех пальцах, пока мы с Бо ждали перед кабинетом судьи Барроу. У меня тяжело стучало сердце, а в желудке было такое ощущение, как будто там сбивали масло. Первыми появились адвокаты Тейтов с такими каменными лицами, что по ним нельзя было ничего прочитать. В нашу сторону они даже не смотрели. Наконец, к нам вышел месье Поулк и сказал, что судья хочет поговорить с нами наедине.

– Что он решил? – судорожно спросила я.

– Я только пришел пригласить вас войти, мадам. Пожалуйста.

Я вцепилась в руку Бо, ноги готовы были отказать мне в любой момент. Если нам предстоит уехать без нашей дочери…

В своем кабинете без судейской мантии судья Барроу был больше похож на доброго старого дедушку. Он жестом пригласил нас сесть на диван напротив него, затем снял свои очки для чтения и наклонился вперед.

– Нет надобности говорить, что это – самое необычное дело об опеке за весь мой опыт. Думаю, что правду мы теперь выяснили. В данный момент я не собираюсь произносить обвинения. Многое было вызвано обстоятельствами, которые находились вне вашего контроля, но существует обман, этический и моральный обман, и вам хорошо известно, насколько вы повинны в нем.

– Да, – произнесла я голосом, полным раскаяния. С минуту судья Барроу внимательно смотрел на меня, потом кивнул.

– Чутье подсказывает мне, что вы руководствовались в своих действиях добрыми мотивами; любовь и тот факт, что вы, рискуя своей репутацией и состоянием, рассказали в суде правду, говорит в вашу пользу. Но закон требует, чтобы я рассудил, следует ли вам иметь право опеки над ребенком и отвечать за ее благополучие и моральное воспитание, или лучше направить ее в государственное учреждение, пока не найдутся достойные приемные родители.

– Ваша честь, – начала я, готовая перечислить дюжину причин.

Он поднял руку.

– Я уже принял решение, и что бы вы ни сказали, это его не изменит, – с твердостью произнес он. А затем улыбнулся и добавил: – Буду ждать приглашения на свадьбу.

Я ахнула от радости, но судья Барроу посерьезнел опять.

– Вы можете и должны опять стать собой, мадам. Слезы счастья застилали мне глаза. Мы с Бо обнялись.

– Я уже отдал распоряжение вернуть вам ребенка. Ее немедленно привезут. Юридические формальности в связи с вашим предыдущим браком, оформление удостоверения личности… Все это я предоставляю вашим высокооплачиваемым адвокатам.

– Спасибо, ваша честь, – сказала я сквозь слезы. Бо пожал ему руку, и мы вышли из офиса.

Месье Поулк ждал нас в коридоре.

– Должен признаться, у меня были сомнения в правдивости вашей истории. Я рад за вас. Удачи.

Мы вышли на улицу, чтобы подождать машину, которая привезет Перл. Вокруг еще были люди, присутствовавшие в зале суда, они обсуждали потрясшие всех новости. Я заметила миссис Тибоди, одну из старых подруг бабушки Кэтрин. Теперь она с трудом ходила, но проковыляла к нам и взяла меня за руку.

– Я знала, что это ты, – сообщила она. – Я сказала себе, что, может, внучка Кэтрин Лэндри и была близнецом, но она прожила большую часть жизни с Кэтрин и в ней – ее дух. Я посмотрела на твое лицо в зале суда и увидела, как твоя бабушка глядит на меня, и поняла, что все обойдется.

– Спасибо, миссис Тибоди.

– Благослови тебя Господь, дитя, и не забывай нас.

– Ни за что. Мы вернемся, – пообещала я.

Она обняла меня, и пока я смотрела, как она уходит, нахлынули воспоминания о том, как бабушка ходила в церковь со своими друзьями.

Солнце вынырнуло из-за облаков, похожих на грибы, и обласкаю нас своими теплыми лучами. Подъехала машина с Перл. Сидевшая на переднем сиденье няня открыла дверцу и помогла ей выбраться. Как только Перл увидела меня, глазки ее загорелись.

– Мамочка! – закричала она.

Это было самое лучшее слово на свете. Ничто еще не наполняло мне душу такой радостью. Я протянула руки навстречу, а потом крепко прижала ее к себе и осыпала личико поцелуями. Бо обнял нас обеих. Люди кругом с улыбкой наблюдали за нами.

Когда мы отъезжали от здания суда, я увидела, как удаляется лимузин Тейтов. Окна были темными, но в какой-то момент четко проступил силуэт мадам Тейт. Она, казалось, превратилась в камень.

Мне было жаль ее, хотя она и причинила мне много зла, но сегодня она потеряла все, гораздо больше, чем возможность отомстить. Ее выдумка раскололась, как тонкий фарфор. Впереди ее ждали мрачные и беспокойные времена. Я молилась, чтобы они с Октавиусом воссоединились и обрели мир теперь, когда освободились от лжи.

– Поехали домой, – сказал Бо.

Никогда эти слова не значили для меня так много, как сейчас.

– Я хочу остановиться в одном месте, Бо, – попросила я. Ему не было надобности спрашивать где.

Некоторое время спустя я стояла у могилы бабушки Кэтрин.

«Настоящая знахарка обладает истинно святым духом, – подумала я. – Она остается оберегать любимых, которых покинула». Дух бабушки Кэтрин все еще был здесь. Я чувствовала это, чувствовала, как он витает вокруг. Бриз стал ее шепотом, лаской, поцелуем.