Хорошо было ускользнуть от своих мрачных мыслей и выбраться на великолепный вечер. На концерт Луиса собрались самые богатые и известные люди Нового Орлеана. Сердце мое наполнилось радостью, когда я увидела его имя и портрет на афишах. Мы присоединились к параду дорогих автомобилей и лимузинов перед входом в театр; водители и лакеи ловко и учтиво распахивали дверцы для дам в модных туалетах и мужчин в так-седо. Когда мы вышли из машины в море огней, мне показалось, что все глаза обратились в мою сторону, наблюдая за каждым движением и прислушиваясь к каждому слову. Помня, что рассказывал Бо об отношении Жизель к подобным мероприятиям, я старалась выглядеть хмурой и напряженной. Напряженной казаться было не трудно, потому что я очень нервничала.

Все, кто подходил к нам поздороваться, спрашивали о состоянии Руби. «Без изменений», – каждый раз отвечал Бо. Они на мгновение изображали сочувствие и переходили к обсуждению других тем. Большинство из присутствующих имели сезонные абонементы и посещали все концерты. Я удивилась, сколь многие знали о Луисе, о том, как он сочинял музыку, когда был слеп, и как, восстановив зрение, гастролировал по всей Европе.

Поскольку никто из друзей Жизель никогда бы не отправился на такой концерт, мне не пришлось столкнуться с их удивлением по поводу того, как я была одета. Тем не менее я была счастлива, когда мы наконец уселись и публика затихла. Под гром аплодисментов вышел дирижер, а затем, под еще более шумные овации, появился Луис. Он занял свое место у фортепьяно, зал замер, и раздались звуки музыки.

Пока Луис играл концерт за концертом, я закрыла глаза и вспоминала вечера в особняке его бабушки. На меня нахлынули воспоминания. Я видела его сидящим за пианино, с глазами, окутанными мраком, но пальцы несли ему свет и вызывали сияние на лице. Вспомнила, как мы сидели вместе на стуле, когда он играл, его прикосновения и поцелуи, как он разразился слезами в своей комнате, когда, наконец, рассказал мне кошмарную историю своих родителей, огромную любовь его матери к нему и гнев его отца.

Как радуга после грозы, Луис восстал из этой бури отчаяния и боли и стал всемирно известным пианистом. Это наполнило мое сердце не только теплом и радостью, но надеждой для Бо, Перл и меня. «Наша буря тоже скоро закончится, – подумала я. – И наступит тихое, сладкое „потом"».

Наконец Луис встал и обратился к публике:

– Последняя часть, как указано в программе, называется «Симфония Руби», это произведение навеяно удивительной молодой леди, которая ненадолго ворвалась в мою жизнь и помогла мне вновь обрести надежду и уверенность в себе. Можно сказать, что она указала мне свет в конце тоннеля. Поэтому я с особым удовольствием исполняю для вас сегодня вечером это произведение, – сказал он.

Лишь немногие в зале подозревали, что речь идет обо мне, Руби Дюма, которой была посвящена эта музыка.

Бо держал мою руку, но ничего не говорил. Я старалась не плакать из страха, что заметят люди, но удержать слезы было невозможно. К тому времени, как прозвучал последний аккорд, щеки мои были мокрые от слез; аудитория была очарована музыкой, и все поднялись, аплодируя. И мы с Бо тоже. Луис откланялся и ушел со сцены в блеске успеха.

– Мне нужно пойти за кулисы, повидать и поздравить его, Бо, – сказала я.

– Конечно, – ответил он.

Гримерная Луиса была наполнена людьми, пришедшими с поздравлениями. Повсюду хлопали пробки от шампанского. Я подумала, что нам не удастся приблизиться к нему и на пять футов, но он заметил меня в конце толпы и поманил нас, попросив людей расступиться. Конечно, все глаза сразу же обратились к нам, люди недоумевали, что это за особые гости?

– Это было чудесно, Луис, – сказала я. – Я так рада, что мы пришли.

– Да, восхитительно, – добавил Бо.

– Спасибо. Я так счастлив, что смог внести небольшую радость в вашу жизнь в это время особых испытаний, мадам Андреа. – Он поцеловал мою руку.

– Жаль, что сестра Жизель сама не смогла здесь присутствовать, – произнес Бо быстро и достаточно громко, чтобы все в комнате услышали. Сердце у меня остановилось от последовавшего молчания. Улыбка Луиса стала шире.

– Да, конечно, ведь мы все хотели бы этого, – сказал он. – Но, несомненно, в некотором смысле она присутствовала здесь, – добавил он с мягкой улыбкой. – Мы молча смотрели друг на друга, затем хлопнула еще одна пробка от шампанского, это отвлекло внимание Луиса и дало нам с Бо возможность пристойно удалиться.

Сердце в груди сжалось в комок. Несмотря на то что окно в машине было открыто и я подставила ветру лицо, мне не хватало воздуха.

– Я рад, что ты уговорила меня пойти на концерт, – сказал Бо. – Он действительно восхитителен. Это не пустые слова. Когда он играл, музыка жила своей жизнью, и мелодии, которые я слышал прежде, вдруг зазвучали так чудесно, насколько это можно себе представить.

– Да, он необычайно талантлив.

– Ты должна гордиться тем, что помогла ему обрести цель в жизни, – сказал Бо.

– Не знаю, насколько я действительно имею к этому отношение.

– Мне достаточно было лишь взглянуть в его глаза, чтобы понять, что ты имеешь к этому самое прямое отношение, – сказал он. – Но я не ревную, – быстро добавил он с улыбкой. – Ты прошла по его жизни, как ангел милосердия, коснулась и пошла дальше. Но теперь ты – моя жизнь.

Он притянул меня к себе и быстро поцеловал. Я потерлась щекой об его плечо и впервые почувствовала себя уверенной и счастливой, впервые со времени нашего прибытия в Новый Орлеан в качестве мужа и жены. В ту ночь мы занимались любовью нежно, красиво и сладко и заснули в объятиях друг друга. Мы оба спали дольше обычного. Нас не разбудил даже струящийся в окна солнечный свет, а Бо отключил телефон у кровати, чтобы нас ничто не беспокоило.

Я первая услышала шаги Обри и негромкий стук. Сначала я подумала, что мне это снится. Потом открыла глаза и прислушалась. Бо застонал, когда я зашевелилась.

– Минутку, – крикнула я и встала, чтобы надеть халат. Бо перевернулся в кровати и опять закрыл глаза.

– Извините, что беспокою вас, мадам, но звонит мадам Пайтот, она очень опечалена. Она настояла, чтобы я немедленно позвал вас к телефону.

– Спасибо, Обри, – кивнула я и, подойдя к ночному столику, подключила телефон. Руки у меня дрожали от предчувствия плохих новостей.

– В чем дело? – спросил Бо, протирая глаза ладонями.

– Это – Жанна, – сказала я и подняла трубку. – Здравствуй, Жанна.

– Она мертва, – произнесла та безжизненным голосом. – Она умерла сегодня утром. Поль был там, держал ее руку.

– Что?

– Руби больше нет. Мне велели позвонить тебе. Никто больше не захотел. Извини, что разбудила тебя. Можешь спать дальше, – добавила она.

– Жанна, когда, как?

– Что ты имеешь в виду, «когда, как»? Это не было такой уж неожиданностью, не так ли? Но у тебя способность отстраняться от неприятного, игнорировать его, разве нет, Жизель? Ну что ж, Джеку Потрошителю наплевать, что его игнорируют богатые великосветские креолы из Нового Орлеана.

– Как Поль? – быстро спросила я, пропуская ее горький сарказм мимо ушей.

– Он не отходит от нее, сопровождает, как тень, даже в похоронное бюро, не желает слушать родителей. Он вымолвил лишь одно разумное предложение, обращаясь ко мне, потому что знал, что я собираюсь звонить тебе.

– Какое же?

– Он велел мне сказать тебе, чтобы ты не привозила ребенка на похороны. Он не хочет, чтобы она видела это. Конечно, в том случае, если ты вообще приедешь на похороны.

– Конечно, я буду на похоронах, – заверила я. Она же была моей сестрой.

– Да, она была твоей сестрой, – сухо произнесла Жанна. – Извини. Больше я говорить не могу. Ты можешь позвонить позже и спросить Джеймса о подробностях относительно похорон.

Повесив трубку, я присела на кровать, у меня было ощущение, будто вся кровь ушла в ноги. Я едва сдерживала рыдания.

Бо все понял, но тем не менее спросил:

– Что произошло?