– Поль, я не хотела обманывать. В самом деле… Он быстро повернулся ко мне.

– Это была истинная цель твоей поездки в Новый Орлеан, не так ли? А не картины, не твоя художественная карьера. Просто чтобы опять броситься в его объятия. Наметили вы другие тайные свидания?

– Я собиралась сказать тебе, – проговорила я. – В конечном счете.

– Конечно. – Он выпрямился и опустил голову. – Ну и что вы двое решили делать?

– Решили делать?

– Он собирается развестись с Жизель?

– Такой вариант не обсуждался, – сказала я. – Кроме того, мы оба знаем, что развод неприемлем по религиозным убеждениям, особенно для его семьи. И я не могу себе даже представить, чтобы Жизель пошла на это, а ты?

– Едва ли, – произнес Поль.

– Произойдет как раз обратное. Она будет упиваться скандалом. Она предложит газетам заголовок: «Одна сестра-близнец крадет мужа у другой». Ты можешь себе представить, как это отразится на Бо и его семье в Новом Орлеане, и… это было бы несправедливо по отношению к тебе, Поль. Эти люди здесь…

– В самом деле? – спросил он с ухмылкой.

– Поль, пожалуйста. Я ужасно себя чувствую из-за этого. Меньше всего на свете я хотела бы причинить боль тебе.

Он отвернулся, чтобы я не видела слезы и гнев на его лице.

– Все это я навлек на себя сам, – пробормотал он. – Мама говорила, что в итоге это случится. – Он замолчал.

– Не сиди ты так, Поль. Крикни на меня. Вышвырни меня вон.

Он медленно повернулся. Боль на его лице ножом полоснула меня по сердцу.

– Ты знаешь, что я не сделаю этого, Руби. Я не могу перестать любить тебя.

– Знаю, – печально произнесла я. – А жаль. Я бы хотела, чтобы ты мог меня ненавидеть.

Он улыбнулся.

– С таким же успехом ты можешь желать, чтобы Земля перестала вращаться, а Солнце – всходить по утрам и заходить вечерами.

Мы молча смотрели друг на друга, и я думала о жестокой судьбе, заставляющей его испытывать такую безответную страсть ко мне, муки вечно жаждущего человека, бродящего у холодной чистой воды и не имеющего возможности сделать глоток. «Если бы только он мог возненавидеть меня», – с грустью подумала я. Мне было бы больно, но он не страдал бы так сильно. Между нами стояли наши сожаления и печаль как незаживающая рана.

– Ну, – сказал он наконец, – давай не будем сейчас говорить о печальном. У нас слишком много других проблем. Ты уверена, что нам пока не нужно искать другую няню?

– Пока – нет.

– Хорошо, но мне неприятно видеть, что ты откладываешь свою работу. Предполагалось, что я женюсь на известной кейджунской художнице. Я провел активную кампанию в Батон Руж. По крайней мере дюжина богатых нефтяников жаждет купить какую-нибудь из твоих картин.

– О Поль, тебе не следует этого делать. Я не настолько хороша.

– Нет, хороша, – упрямо произнес он и поднялся. – Мне нужно зайти на консервный завод и поговорить с отцом. Но я буду дома рано.

– Хорошо, потому что я пригласила Жанну с Джеймсом на ужин. Она звонила недавно и, похоже, очень хочет нас повидать, – сказала я.

– О! Прекрасно. – Он наклонился, чтобы поцеловать меня, но был очень сдержан, едва прикоснулся губами к моей щеке, как будто он целовал сестру или мать. Между нами встала новая стена, и трудно было сказать, какой толстой она может стать в последующие дни и месяцы.

Он ушел, а я сидела, чуть не плача. И хотя я была уверена, что он этого не хотел, но чем больше он демонстрировал свою любовь ко мне, тем мучительнее я переживала свою вину за то, что люблю Бо и была с ним. Я говорила себе, что предупреждала Поля и никогда не давала таких клятв, как он: с религиозным аскетизмом обречь себя на отношения, подобные обету безбрачия. Я говорила себе, что я – полнокровная женщина, у которой страсть кипит в жилах с такой же силой, как у любой другой, и мне ни унять, ни спрятать ее.

Более того, я не хотела этого. Даже в этот момент я томилась по объятиям Бо и мечтала почувствовать его губы на своих. Преисполненная отчаяния, я глубоко вздохнула и сдержала слезы. Не время было раскисать и рыдать в подушку. Сейчас нужно быть сильной и встретить лицом к лицу любой вызов, который бросала мне зловредная судьба.

«Сейчас бы не повредило какое-нибудь зелье», – подумала я. Например, порошок Нины Джексон, приносящий удачу, или Палочки Крови Дракона. Давным-давно она дала мне десятицентовик, чтобы я носила его на лодыжке. Он должен был принести мне удачу. Я его сняла и убрала, но помнила куда, и, положив Перл отдыхать днем, я нашла его и опять привязала к лодыжке.

Наверное, многие бы посмеялись надо мной, но они никогда не видели, как бабушка Кэтрин клала свои руки на ребенка в лихорадке и снимала температуру. Они никогда не чувствовали, как улетал злой дух ночью, убегая от слов и заклинаний бабушки Кэтрин. И они никогда не слышали «мамбо джамбо» Мамаши Вуду и не видели результатов. Этот мир был полон тайн, населен духами, как хорошими, так и плохими, и любое волшебство, которое помогало обрести здоровье и счастье, было важным для меня, независимо от того, что кто-то не верил или насмехался над этим. Большей частью это были люди, которые вообще ни во что не верили, вроде моей сестры, которая верит только в свое собственное счастье. А я лучше многих в моем возрасте знала, каким уязвимым и скоротечным может быть счастье.

В тот вечер я увидела, как горячо Поль хочет, чтобы ужин с Жанной и ее мужем удался на славу. Он изо всех сил старался отогнать темные тени, которые легли между нами и затаились в тайных уголках наших сердец. Он попросил Летти приготовить нечто совершенно особенное, подал самые дорогие вина, и они с Джеймсом изрядно выпили. За ужином шел легкий разговор, часто прерываемый смехом, но я чувствовала, что Жанна обеспокоена и хочет поговорить со мной наедине. Поэтому, как только закончился ужин и Поль предложил нам всем перейти в гостиную, я сказала, что хочу показать Жанне обновки, которые купила в Новом Орлеане.

– Мы ненадолго, – пообещала я.

– Вы просто хотите удрать от нашей политической беседы, вот и все, – шутливо обвинил нас Поль. Но когда он взглянул на меня и понял, почему я хочу увести Жанну наверх, то обнял Джеймса за плечи и увлек его за собой.

Как только мы остались одни, Жанна сразу же разразилась слезами.

– В чем дело? – спросила я, обнимая ее, подвела к канапе и дала носовой платок.

– О Руби, я так несчастна. Я думала, у меня будет такой же замечательный брак, как у тебя, но это – сплошное разочарование. Не первые две недели, конечно, – добавила она сквозь рыдания, – а потом, когда мы обосновались, любовь начала умирать. Единственное, что его интересует, – это карьера и работа. Иногда он даже не приходит домой до десяти или одиннадцати, и мне приходится ужинать в одиночестве, а когда он наконец приезжает, то обычно так измотан, что хочет сразу же идти спать.

– А ты говорила ему, как ты к этому относишься? – спросила я, усаживаясь подле нее.

– Да. – Она всхлипнула последний раз и перестала рыдать. – Но он говорит, что только начинает свою карьеру, и я должна его понять. Однажды он огрызнулся на меня и сказал: «Мне не так повезло, как твоему брату. Я не родился с серебряной ложкой во рту и не унаследовал землю, богатую нефтью. Мне нужно зарабатывать на жизнь».

– Я сказала ему, что Поль тоже зарабатывает. Я не знаю никого, кто работал бы больше. Он ведь не почил на лаврах, правда, Руби?

– Поль думает, что в сутках – двадцать пять часов, а не двадцать четыре, – ответила я улыбаясь.

– И все же он как-то умудряется поддерживать романтичность вашего брака. Достаточно взглянуть на вас, и сразу видно, что вы преданы друг другу и заботитесь о чувствах друг друга. Сколько бы Поль ни работал, он всегда находит для тебя время, не так ли? И поэтому ты не возражаешь, когда он задерживается, верно?

Я быстро отвела глаза, чтобы она не прочла в них правду, потом скрестила руки на груди, как это делала бабушка Кэтрин, и приняла задумчивый вид. Она взволнованно ждала моего ответа, сжимая руки на коленях.