– Хотите подержать ее, мадам? – предложила миссис Флемминг. Я затаила дыхание. Миссис Флемминг была бабушкой, которая знает, какое это счастье – подержать и поцеловать собственного внука.

– Конечно, – произнесла Глэдис с вымученной улыбкой.

Миссис Флемминг поднесла ей Перл. Она беспокойно заерзала на руках, но не заплакала. Глэдис Тейт уставилась на нее, потом быстро поцеловала в лобик. Она улыбнулась миссис Флемминг и кивком показала, чтобы та забрала ее. На мгновение глаза миссис Флемминг сузились, и она поспешно отошла.

– Ну и как тебе в роли бабушки, мама? – спросила Жанна.

Глэдис Тейт холодно улыбнулась.

– Если ты хочешь узнать, не почувствовала ли я себя старше, то ответ – «нет». – Она обернулась и пристально посмотрела на меня через стол, и тогда Поль предложил перейти всем в библиотеку.

– Пока здесь нет ничего особенного. Как, впрочем, и везде, но, когда мы с Руби вернемся из Нового Орлеана, этот дом будет как музей.

– Почему бы вам не поделиться с мамой своими планами об убранстве дома, – предложил Октавиус. Он повернулся ко мне. – У нас дома обстановкой в основном занималась Глэдис.

– О, я бы очень хотела выслушать какие-нибудь предложения, – обратилась я к ней.

– Я – не декоратор, – отрезала она.

– Ну не скромничай, Глэдис, – сказал Октавиус бесстрашно и кивнул мне. – Твоя свекровь знает, что делать, когда речь идет о том, чтобы обставить и украсить дорогой дом. Могу поспорить, что она могла бы просто пройтись с тобой по дому и сразу же выдать интересные предложения просто так, из головы.

– Октавиус!

– Да, конечно, Глэдис, – настаивал он.

– Ну походите вдвоем, – предложил Поль. – А я буду развлекать всех в библиотеке.

На мгновение, видно было, Глэдис охватил гнев. Затем она взглянула на своих дочерей, которые были явно озадачены ее активным противодействием.

– Конечно, если Руби действительно этого хочет, – сказала она неохотно.

– Пожалуйста, – произнесла я непослушными губами.

– Прекрасно, – сказал Поль и поднялся.

– С чего мы начнем? – спросила я Глэдис Тейт.

– Вам сначала надо устроить свою спальню, – предложила Жанна. – У них отдельные спальни, соединенные дверью. Прямо как у королевской четы, правда, мам?

Повисло тягостное молчание. Затем Глэдис улыбнулась и сказала:

– Да, дорогая. Очень похоже.

Пока мы поднимались по лестнице, а потом спускались в холл, Глэдис шла несколько позади. Она ничего не говорила. Сердце у меня громко стучало, пока я судорожно искала тему для разговора, в котором не выглядела бы ни дурой, ни истеричкой. Я начала говорить о выборе цвета, щебетала о цветовых комбинациях, дизайне мебели, основных акцентах. Когда мы задержались в проеме двери в мою спальню, она наконец посмотрела на меня.

– Зачем вы сделали это? – спросила она хриплым шепотом. – Зачем, когда вы знаете правду?

– Мы с Полем всегда были очень близки, мама Тейт. Однажды меня уже заставили разбить Полю сердце, чтобы скрыть от него правду. Вы знаете, каково ему было, когда он ее все-таки узнал, – сказала я.

– А каково, вы думаете, было мне? – требовательно спросила она. – Мы совсем недолго были женаты, когда Октавиус… когда он проявил неверность. Конечно, ваша мать околдовала его. Дочь Кэтрин Лэндри не могла не обладать таинственной силой, я уверена.

Я с трудом сглотнула. Мне хотелось защитить мать, которую я никогда не знала, но я понимала, что Глэдис придумала эту теорию в оправдание неверности мужа, и не собиралась вставлять ей палки в колеса.

– Но что же я сделала? – продолжала она. – Я приняла ребенка, покрыла этот грех, сохранила уважение к нашей семье, дала Полю возможность расти под ее защитой. А теперь вы двое… вдруг… это же грешно, – сказала она, качая головой, – просто грешно.

– Мы не живем вместе как муж и жена, мадам. Поэтому у нас две отдельные спальни.

Она покачала головой, взгляд был колючий, жесткий, безжалостный в своем осуждении. Затем она глубоко вздохнула и сказала, явно жалея себя:

– Теперь я опять должна притворяться, еще раз подавить свою гордость и делать то, что мне противно, чтобы мои дети не были опозорены. Это несправедливо.

– От меня никто ничего не узнает, – пообещала я. Она рассмеялась холодным резким смешком.

– А зачем вам что-то говорить? Посмотрите, что вы теперь имеете, – выкрикнула она и развела руками. – Этот дом, усадьбу, это огромное состояние… и отца для своего ребенка. – Она не отрываясь смотрела на меня.

– Мадам, мама Тейт, я вас уверяю…

– Вы уверяете меня. Ха! Я и не сомневаюсь, что вы точно так же околдовали Поля, как когда-то ваша мать Октавиуса. Яблоко от яблони недалеко падает, только платить-то за все приходится мне… а не моему дорогому мужу и не моему дорогому приемному сыну. Забавно, – сказала она после паузы. – Я никогда прежде не пользовалась этим термином, никогда, но сейчас, с вами, я не могу сказать ничего, кроме правды: он мой приемный сын.

– Это неправда, – парировала я. – Вы сердцем любите Поля не меньше, чем если бы сами родили его, и он отвечает вам тем же. И я вам обещаю, мама Тейт, что никогда и ничего не сделаю, чтобы помешать этой любви. Никогда, – с чувством произнесла я, глядя на нее с твердой решимостью.

Она холодно улыбнулась, как бы говоря, что мне это не удастся, даже если бы я очень захотела.

– И вы должны знать, что Поль любит Перл как свою дочку, – предупредила я. – Я надеюсь, вы примете это и полюбите ее, как и подобает бабушке.

– Любовь, – проговорила она. – Каждому ее нужно так много, неудивительно, что мы все измучены. – Она опять вздохнула, заглянула в мою комнату и с сомнением покачала головой. – Вам нужно поменять занавески на тех окнах. С этой стороны будет садиться солнце. А эти цвета, о которых вы размышляли… Я думала, что вы в некотором роде художница. Здесь нужен беж с легким оттенком розового, – наставляла она. – Вы собираетесь в Новый Орлеан, – продолжала она, расхаживая по комнате, – я там знаю одно место на Канал-стрит…

Я подыгрывала, радуясь заключенному между нами перемирию, хотя это было перемирие на ее условиях.

На следующее утро мы встали рано, поскольку предстояла поездка в Новый Орлеан. К счастью, утренняя хмарь развеялась, и показались кусочки голубого неба, сквозь которые пробивались солнечные лучи, что сделало поездку более приятной. Я терпеть не могу долго ехать под дождем. Но пока за окнами машины мелькали знакомые пейзажи, меня не покидало чувство, что я вновь переживаю старый кошмар. Я вспоминала свою первую поездку в Новый Орлеан, когда я убежала от деда Джека и меня чуть не изнасиловал мужчина, который сделал вид, будто хочет помочь мне найти дорогу в большом городе.

Но это был тот самый день, когда я впервые встретила Бо. Я уже была готова все бросить и уйти из дома моего отца, и вдруг появился Бо, как сказочный принц под алыми парусами. С первого мгновения, с первого взгляда я ощутила, что он – особенный, и по тому, как он смотрел на меня, когда понял, что я – не Жизель, мне стало ясно: он думает обо мне то же самое. Когда вдали показалось озеро Пончартрейн с темно-изумрудной водой и барашками волн, я живо представила себе наше первое свидание с Бо и то, какими страстными мы были уже тогда.

Я погрузилась в свои воспоминания и не заметила, что Поль уже привез нас в город, пока он не подъехал к отелю «Фейрмонт». Большую часть поездки Перл проспала, но, когда мы вышли из машины, ее заворожили звуки улицы, шум голосов, людская суета вокруг. Поль забронировал нам номер-люкс с двумя двуспальными кроватями и смежную комнату для миссис Флемминг и Перл.

После легкого обеда в отеле миссис Флемминг отнесла Перл наверх поспать, а мы с Полем занялись покупками. Я уж и забыла, как любила этот город. У него был свой особый ритм жизни, который менялся по мере того, как день переходил в ночь. Утром он был совсем тихим: запертые магазины, закрытые ставни и балконные двери, особенно в знаменитом Французском квартале. Тенистые улицы овеяны предрассветной прохладой.