– Нет, – Дорин не знал, чем еще аргументировать.

Он понимал, что не имеет права отказать этому человеку, не имеет хотя бы потому, что не может дать ему вообще ничего. Андрей решил, что завтра, несмотря на боль в ребрах, добредет до кого-нибудь из ближайших знакомых; Фишерович, например, живет недалеко отсюда, и попросит взаймы. Ох, и поглумится над ним дед.

– А вот этого делать не стоит. – Маркиз, как и недавно, словно подслушал мысли Андрея. – Суп, в который ты попал, он ведь неизвестно почему варится. И вдруг ты к кому из друзей пойдешь и на него беду накличешь? Небось сейчас не про жену с дочкой подумал? А других, значит, не жалко?

– А ты сам, Маркиз, не боишься быть рядом со мной? Суп мой и тебя ошпарить может, разве нет?

– А те же святые говорили, что низкому, в смысле положения, ничего не страшно – падать некуда, он и так в самом низу. Что со мной могут сделать? Убить? Так я и так давно умер. Покалечить? Так и нога у меня давно покалечена, я привык. В тюрьму посадить? Так я там был, и там жить можно. Так что чего мне бояться? А знаешь, когда действительно стыдно христарадничать? Когда сам можешь заработать, а у людей клянчишь.

– Мне же нельзя на люди, – Дорин уцепился за этот аргумент, как за последнюю соломинку. – Я в розыске, ты забыл?

– А мы тебя завтра тряпицей обернем. Так и так нехорошо тебе с такой мордой разбитой перед людьми светиться. А мы малость забинтуем раны твои, да и ушко прихватим, вот никто тебя и не узнает.

Как же она на него орала… Лена даже не знала, что может так кричать на человека. Перепуганная Вера Васильевна закрыла дверь на кухню, потом в детскую, чтобы Сонечка не услышала. Слава Богу, стены были толстые, сталинской постройки дом был – то ли полярников, то ли старых большевиков, и крики Андреевской угасали в кирпичной кладке, наверняка действуя при этом на нее разрушающе.

А Брайловский только что в ногах не валялся, прося прощение за то, что так подставил Андрея, опоздав на встречу, и еще за то, что не приехал вчера, чтобы рассказать Лене о происходящем.

– Ну откуда я знал, что тут у вас случилось, – оправдывался он. – Я же думал, вы вместе…

– А мы – вместе, вместе, вместе!.. – кричала она в ответ. – Как ты смеешь даже думать о том, что это не так! Ты… Ты… Ты просто намеренно хотел… Ты его подставил, он один пропадет. Ты просто ревнуешь меня к нему.

– Ревную, – честно сказал Гришка, – но опоздал не специально. Поехали переулками, чтобы быстрее, и встали совсем. Я на метро добирался. Веселкин может подтвердить, что мы заранее выехали, с запасом.

– Алиби себе приготовил, – зашипела Андреевская. – Негодяй, подонок, сволочь рыжая.

Брайловский сидел, с тоской смотрел на свою бывшую жену и понимал, что из-за него она никогда так не психовала.

Кто-то под окнами включил магнитофон, и двор оглашали истошные вопли: «В небе парила перелетная птица, Я уходила, чтобы возвратиться…»

А Лена закончила кричать только тогда, когда до нее внезапно дошло, что винить-то ей в первую очередь нужно себя. Это было не очень приятное чувство, она попыталась изгнать его, но не тут-то было. Именно она выгнала Андрея на улицу. Из-за нее он остался один в такой момент и пошел к Гришке, а не к ней за помощью.

– Ладно, прости, – сказала она и тяжело, как после трудного и длинного дня, опустилась на стул. – Давай думать вместе, что делать.

– Тогда ты мне сначала объясни, что происходит. Как я понял из твоих воплей, кто-то взялся Эндрю подвести под монастырь, так?

Лена подробно рассказала ему и о программе на телевидении, и о письме, и о звонке. Передачу Гришка не видел, но много слышал о ней от коллег, которые сильно потешались доринской выходке, но относились к ней скорее с недоверием. Проведенный Брайловским микроопрос привел к следующим результатам: четверо из восьми сказали, что хотя и видели собственными глазами, но быть этого все равно не может. Трое не видели, а только слышали, но тоже не поверили, считали, что это какая-то ошибка.

И только случайно встреченный Фишерович ответил, что давно подозревал в Дорине некую сексуальную извращенность, только он считал, что это скорее нарциссизм, смешанный с вуайеризмом, а не эксгибиционизм. А показанное по ТВ внесло некоторые коррективы в его мнение, хотя, с другой стороны, стало ярким подтверждением основной мысли.

Лена обещала при встрече старого сатира раздеть, обвалять сначала в дегте, а потом в пуху и выставить на всеобщее обозрение, чтобы он мог удовлетворить свои гаденькие страстишки, которые пытается переносить на других людей. Гришка удивленно посмотрел на нее – такой Андреевской он не знал – и продолжил свои комментарии.

Он предложил Лене подумать, кто из домашних мог сдавать их с Дориным, потому что история с письмом, как теперь понятно, после обнаружения ею неувязок, зиждется на очень точной и подробной информации, которой он, например, хотя и является другом дома, не владеет. Значит, стучит неведомо кому кто-то из домашних. Причем, исходя из истории с почесыванием носа, недавно появившихся.

Песня во дворе закончилась, началась другая. Мужской голос сообщал: «Все только начинается, начинается…»

Лена встала, прикрыла окно, чтобы шум не мешал думать, но децибелы проникали и через стекло. А Андреевская, неожиданно для себя почесав нос, сказала, что последнее прибавление в их семействе было с год назад – Сонечка и Вера Васильевна, которая стала почти членом семейства, и больше с тех пор никого не было. Хотя погоди… Серега Печорин начал шоферить с Андреем где-то месяца два-три.

– И где он сейчас? – спросил Гришка, берясь за телефон.

– Думаю, дома сидит, – ответила Андреевская, – но звонить пока не стоит. Давай сначала все варианты версий наметим. Теперь ты мне расскажи, что говорит Петр Семенович.

– Ничего не говорит, – Гришка раздраженно щелкнул пальцами, – он ведь по другому главку трудится, то, что узнал два дня назад, сразу рассказал. Я его попросил держать меня в курсе, а его самого не подпускают, подозрительно так спрашивают. Делают вид, что не могут понять, каким таким делом он интересуется. Он даже не смог выяснить, кто эту библиотеку купить хотел.

– А других вариантов у тебя нет?

– Среди ментов? – Брайловский удрученно покачал головой. – Нет, раньше были, да кого поувольняли, кто на пенсию ушел.

– Значит, найти Андрея ты мне не поможешь…

– Его сейчас вся милиция России ищет, и лучше них никто не справится. А теперь ты мне ответь на один вопрос – почему они к вам не пришли?

– Кто? – не поняла Андреевская.

– Менты. – Гришка откинулся в кресле. – Смотри, ночью или рано утром их вызывают в эту деревню на убийство. Женщина им рассказывает про человека с изуродованным ухом, визитка Андрея в руке у трупа, то есть личность устанавливать не надо. В магазин его они сразу поехали, нашли там книги и бюст Петра – это понятно. А почему к вам не пожаловали?

– Наверное, считали, что Андрея здесь нет, – неуверенно сказала Лена.

– Считали? – удивился Брайловский. – Или знали? Как знали, что найдут в магазине книги и бронзу? Не сильно похоже на ментов, чтобы они сразу не рванули на квартиру к подозреваемому. Понятно, что поставили наружку. У тебя, кстати, какие окна на улицу выходят?

– В гостиной.

– Надо будет посмотреть, пасут ли они квартиру. Но я не о том. Я о том, что если менты имели точную информацию, что Дорина здесь нет и что искать им здесь нечего, то не слишком ли много они знают?

Со двора теперь доносился бессмертный шлягер:

– Ну почему «главней»? – неожиданно сердито спросила Андреевская. – Почему – «главней»? Такое ощущение, что русский язык для них – не родной…