Он прошел в гостиную. «Буря во чреве». Поэтесса-лесбиянка писала о «многослойных влажных складочках» своей любовницы. На него нахлынули видения мускулистых торсов, широких плеч и ядреных, крепких мужских задов. И все благодаря Джулии. Видения вынуждали его искать еще большего единения с ней. Для этого надо было проявить смелость там, откуда жалкий трус позорно бежал. Что-то внутри у него упиралось, он отчаянно искал слова. Пытался писать анаграммы на основе имен Джулии и Кэти, но ничего не вышло. Джулия требовала от него большего, чем все остальные. Он вернулся в спальню и в последний раз посмотрел на ее труп. Она посылала ему видения угрюмых молодых людей в вызывающе мужественных позах. Он повиновался и поехал на бульвар Санта-Моника.

Он нашел их в нескольких кварталах к западу от Лабреа. Освещенные отблесками неоновой рекламы, они стояли на тротуаре, подпирая стены мексиканских ресторанчиков, порномагазинов, баров, и эти отблески придавали им еще более завораживающий вид, окружали аурой, нимбом, короной с протуберанцами. Ему пришла в голову мысль поискать некий особый образ или тело, но он прогнал ее. Она дала бы ему предлог ретироваться, а он хотел произвести впечатление на Джулию своим безоговорочным послушанием.

Он подъехал к тротуару, опустил оконное стекло и сделал знак молодому человеку, который стоял, прислонившись к газетному киоску и выставив вперед одно бедро.

Молодой человек подошел и просунул голову в окно:

– Тридцать, только отсос. Ты мне или я тебе?

Он пригласил молодого человека садиться.

Они заехали за угол и остановились. Он был так напряжен, что казалось, мышцы, сведенные судорогой, вот-вот задушат его. Он прошептал: «Кэти», – позволил молодому человеку расстегнуть ему ширинку и опустить голову на колени. Судороги продолжались до самого конца. Он взорвался, и перед глазами поплыли разноцветные огни. Он бросил молодому человеку несколько мятых купюр, тот вылез в дверь и исчез. Перед глазами все еще плясали огоньки. Он видел их по дороге домой и потом в беспокойных, но все равно прекрасных снах в ту ночь.

Все следующее утро занял обязательный после обручения ритуал Посылки цветов. Отъезжая от цветочного магазина, он заметил, что привычное чувство прощания на этот раз отсутствует. Остаток дня он провел за делами в мастерской: проявлял пленку и договаривался о съемках на следующую неделю. Его одолевали мысли о Джулии, превращавшие обычный рабочий день в однообразный механический труд, тошнотворно скучный, почти каторжный.

Он еще раз перечитал ее рукопись, не спал всю ночь, видел пляшущие огни и чувствовал на коленях тяжесть головы молодого человека. Потом на него напал страх. Он ощущал чужие тела, поселившиеся в его теле. Буквально слышал, как крошечные меланомы и карциномы движутся в его крови. Джулия требовала большего. Она хотела письменного подношения – слов, достойных ее собственных слов. Он рассек острым ножом для чистки овощей правое предплечье и выдавил из ранки достаточно крови, чтобы покрыть дно малой кюветы для проявления фотографий. Потом прижег порез, взял гусиное перо и линейку и педантично вывел на листе бумаги свое стихотворное подношение. В эту ночь он спал хорошо.

Утром он отправил стихотворение по адресу почтамта, который увидел на первой странице рукописи Джулии. Ощущение нормальности укрепилось. Но ночью вернулся страх. Опять в его теле поселились карциномы. Он начал ронять вещи. Снова увидел огни, на этот раз ярче прежнего. Фантасмагория бульвара Санта-Моника поминутно вспыхивала перед глазами. Он понял, что надо что-то делать. Иначе можно сойти с ума.

Прошло две недели после смерти Джулии, а поэт все перечитывал рукопись. Он видел в ней зловещий талисман. Самой страшной была третья глава: она разрушала порядок, ставший непреложным законом его жизни. В эту ночь он сжег рукопись в раковине у себя на кухне. Потом открыл кран и затопил обгоревшие слова, чувствуя, как им вновь овладевает решимость. Существовал только один способ стереть память о двадцать второй возлюбленной.

Он должен найти новую женщину.

Прошло семнадцать дней после обнаружения тела Джулии Нимейер, и Ллойд впервые усомнился, хватит ли бензина у ирландского протестантского характера, чтобы пронести его через самый, как оказалось, Неприятный эпизод его жизни, крестовый поход, предвещавший потерю самообладания, глубокие и обширные внутренние разрушения.

Быть может, в тысячный раз Ллойд перебрал все собранные улики, относящиеся к убийству Джулии Нимейер и нераскрытым убийствам женщин в округе Лос-Анджелес. Группа крови, которой было написано стихотворение, – нулевая, резус положительный. Группа крови Джулии Нимейер – АБ. На конверте, как и на единственном листке бумаги, отпечатков не было. Опрос обитателей «Алоха ридженси» ничего не дал. Никто ничего не знал об убитой женщине; никто не мог сказать, были ли у нее посетители; никто не припоминал никаких странных случаев в здании в день ее смерти. Всю прилегающую территорию прочесали частым гребнем в поисках обоюдоострого ножа, послужившего, как предполагалось, для нанесения увечий, но ничего, хоть в отдаленной степени напоминающего такой нож, найдено не было.

Смутная надежда Ллойда на то, что убийца Джулии Нимейер как-то связан с ней через вечеринки для богатых, оказалась бесплодной. Опытные детективы опросили всех людей, числившихся в блокноте Джоани Пратт, и вынесли из этих опросов лишь любопытные сведения о различных аспектах похоти и грустное убеждение, что все изменяют всем. Двух офицеров послали на проверку книжных магазинов, специализирующихся на поэзии и феминистской литературе, в поисках странного мужчины, спрашивающего «Бурю во чреве», и вообще странного мужского поведения. Были учтены все возможные версии.

Что касалось нераскрытых убийств, за двадцатью тремя полицейскими участками округа Лос-Анджелес, которые заполняли своими данными центральную компьютерную базу, числилось 410 смертей, восходящих к 1968 году. Если отбросить 143 случая гибели в результате транспортных происшествий, оставалось 267 нераскрытых убийств в чистом виде. Из этих 267 убитых женщин семьдесят девять встретили смерть в возрасте от двадцати до сорока лет. Ллойд считал этот промежуток пограничными возрастными параметрами, привлекающими убийцу: он был уверен, что этот монстр предпочитает молоденьких.

Он взглянул на карту округа Лос-Анджелес на стене своего кабинета. В нее были вколоты семьдесят девять булавок, отмечающих те места, где женщины встретили насильственную смерть. Ллойд пристально изучал территорию, призвав на помощь свои инстинкты и глубинное знание Лос-Анджелеса. Булавочные головки охватывали всю территорию округа – от долин Сан-Габриэль и Сан-Фернандо до отдаленных пляжных поселений на его южной и восточной границах. Сотни и сотни квадратных миль.

Но сорок восемь из семидесяти девяти булавок указывали на районы, называемые на полицейском жаргоне «пригородами белой швали». Здесь жили люди с низкими доходами, здесь был высок уровень преступности, а алкоголизм и наркомания достигали масштабов эпидемии. Статистика и его собственный полицейский инстинкт подсказывали Ллойду, что львиная доля этих смертей связана с выпивкой, дурью и супружеской неверностью. Оставалась еще тридцать одна смерть молодых женщин в средних, зажиточных и высших слоях пригородов и муниципалитетов округа Лос-Анджелес. Это были убийства, не раскрытые девятью полицейскими участками.

Ллойд со скрежетом зубовным предпринял последнее из остававшихся у него прямых действий: запросил в этих участках полные ксерокопии «глухарей», прекрасно понимая, что на ответ может понадобиться не меньше двух недель. Он чувствовал себя беспомощным. Против него действовали силы, намного превосходившие все, что он мог им противопоставить. Его преследовали видения другого Лос-Анджелеса, города мертвых, существующего в параллельном измерении. Прекрасные жительницы этого города с округлившимися от ужаса глазами умоляли его найти их убийцу.