– Итого шестьдесят четыре, – наконец сказала она.

– Ну и что?

– Сейчас посмотрим… но имейте в виду, «Ицзин» говорит только о настоящем моменте, он не дает вам советов, он отражает только самые последние изменения в вашей жизни…

Бэт стала листать страницы книги.

– Вот, – наконец сказала она.

– Что это такое?

– Получилось «К'ан» – бездна… – Она снова стала листать страницы. – Хорошо это или плохо? Вот послушайте: «К'ан включает в себя сердце, душу и внутренний свет, погруженные в темноту… Причина всего этого в том, что благодаря часто повторяющейся опасности человек привыкает к ней, а привыкнув, сам становится опасным. В свою очередь, это означает, что он сбился с верного пути… Беда поджидает его в конце…»

– Не ожидал услышать от вас об опасности, когда вы меня к себе пригласили, – сказал Уэс и натянуто улыбнулся, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.

– Но это не я так считаю. Такую сумму дали брошенные вами монетки, – улыбнулась она ему в ответ. – Что еще скажете по этому поводу?

– Может, в этом и есть какой-то смысл… Но лично я никогда не воспользовался бы таким методом. Я больше полагаюсь на разум, на анализ и иногда на интуицию. Хотя, может быть, и полученный вами результат в какой-то степени отражает мое нынешнее состояние.

– Вот видите! – сказала Бэт. Взяв одну из его монеток, она положила ее себе на ладонь правой руки, а потом, перевернув, – на ладонь левой.

– На двух сторонах монеты – разное изображение, но монета одна, и результат один и тот же.

Бэт пристально посмотрела на Уэса. Не выдержав ее взгляда, он поднес к глазам часы. 23.16.

– Мне пора, – заторопился он. – Завтра надо рано вставать.

– У вас деловая встреча за завтраком? – спросила Бэт.

– Нет, просто надо уехать на несколько дней по делам.

– Куда?

– В Лос-Анджелес, – ответил он и сразу пожалел о сказанном.

– Там мне не доводилось бывать. Привезите мне сувенир из Голливуда.

– Да, конечно.

– При нашей следующей встрече вы должны рассказать о себе.

– Особенно рассказывать нечего.

– Вы неисправимый лжец, – улыбнулась Бэт. – Впрочем, мне нравится эта черта в мужском характере.

Она проводила его до двери и, стоя в клубах сигаретного дыма, смотрела, как он открывает свой замок.

– Возвращайтесь… возвращайтесь скорее, – сказала она на прощание.

Ноябрь 1965-го. В кабинете завуча школы в местечке Чула Меса Хай пахнет бензином от находящегося неподалеку нефтеперерабатывающего завода.

– Джуд, – обращается мистер Норрис к здоровенному парню, сидящему напротив него, – ты у нас уже два года. Похвастаться хорошей успеваемостью ты не можешь. Вдобавок на тебя жалуются местные фермеры… Может, наш физрук прав, когда говорит, что ты не умеешь быстро бегать?

– Вы имеете в виду случай с фермером, который выращивает индюков? Его ферма как раз на полпути от моего дома до школы. Там всего-то полторы мили, но бежать надо по холмам. И пока я успел набрать настоящую скорость, меня уже схватили…

Завуч (и одновременно преподаватель химии) Норрис не очень-то любил поучать великовозрастных юнцов – драчунов и мелких воришек. Да и что, собственно говоря, мог сделать Норрис? Он относился к делу по-философски: все эти происшествия – неотъемлемая часть превращения юнца в мужчину. Кроме того, на свете масса намного худших мест для подрастающего поколения, чем этот городок на юге Калифорнии.

Прозвенел звонок. Двери классов с грохотом распахнулись. Ватаги подростков выбежали в коридор ничем не примечательной бесплатной американской школы.

«Как яростно горят глаза Джуда – точь-в-точь как у дикой кошки», – подумал Норрис и сказал:

– Пора бы уж тебе задуматься о том, кем ты хочешь стать.

– Хочу стать разведчиком, – не задумываясь, выпалил Джуд.

Завуч от неожиданности заморгал, а потом расхохотался.

«Хватит смеяться! – взмолился про себя Джуд. – Надо было сказать то, что Норрис хотел от меня услышать. Например, что я собираюсь поступить в колледж. Или пойду служить в армию… Ну хватит, хватит смеяться надо мной!»

В коридоре захихикала какая-то девчонка. Ее поддержали десятки, сотни голосов. Смех становился все громче. У Джуда пересохло во рту. Сердце его бешено колотилось.

Джуд закричал и проснулся.

Он лежал на кровати в темной комнате. Простыня пропиталась потом. Светящиеся стрелки будильника показывали четыре часа тридцать пять минут.

«Я спал почти пять часов», – подумал Джуд.

Он включил лампу. Один из предыдущих обитателей вагончика, где теперь поселился Джуд, установил напротив кровати зеркало. И новый постоялец мог оглядеть себя. Спал Джуд прямо в зеленых полотняных брюках – их подарила ему Кармен – и в цветастой рубахе, в которой он выехал из Лос-Анджелеса. За четыре дня, прошедшие с тех пор, он успел похудеть. Глядя на себя в зеркало, Джуд погладил свой живот. Печень была нормальной, не увеличенной.

«А ведь не пил я всего четыре дня… или уже четыре дня», – ухмыльнулся он сам себе.

Жизненного пространства в вагончике было совсем мало. Джуд успел установить в нем кабину для душа. Рядом с раковиной поставил электроплитку, создав некое подобие кухни. Древний холодильник, который вот-вот должен был выйти из строя, он использовал как подставку для черно-белого телевизора. Под кроватью – туда Джуд засунул свой пистолет – он нашел номер «Плейбоя» десятилетней давности и, вырвав из журнала центральный разворот, прикнопил его к стене. На этом развороте была фотография изящной блондинки с зелеными глазами в полупрозрачной ночной рубашке. Блондинка стояла на пороге слабо освещенной спальни и загадочно улыбалась ему.

Без пятнадцати пять. Раньше шести часов Джуду делать в кафе было нечего. Он снова посмотрел на свое отражение в зеркале. «Скелет да и только!» – подумал он и рассмеялся.

– Впрочем, хорошо смеется лишь тот, кто смеется последним, – предостерег он себя от излишнего веселья и включил телевизор.

Экран вспыхнул, на нем появилось изображение мужчины и женщины, сидевших за низким кофейным столиком в нью-йоркской студии. «…и сегодня в федеральном суде в Вашингтоне, – сказала женщина, – одна группа правительственных юристов выступит против оглашения всех документов, в то время как другая группа юристов потребует их опубликования, с тем чтобы наказать всех виновных в разразившемся иранском скандале. Точка зрения администрации по этому поводу…»

Джуд выключил телевизор.

За четыре дня, проведенных здесь, он вычистил кафе Норы с такой тщательностью, что теперь в нем все блестело, укрепил входную дверь и окна, чтобы внутрь не проникал песок из пустыни, и даже заменил масло в двигателе Нориного джипа.

Джуд встал и медленно прошелся по вагончику. Пальцы у него уже почти не дрожали.

Пять часов. Скоро взойдет солнце.

Джуд вспомнил вдруг тощего сержанта из военной школы, где когда-то проходил спецподготовку. «Время – ваш союзник!» – во всю глотку кричал сержант, расхаживая между рядами застывших по его команде в верхней точке отжимания курсантов. Огромные ботинки сержанта только каким-то чудом не наступали на растопыренные пальцы солдат. «Если хотите выжить, если хотите победить, вы должны уметь отдыхать, когда это вам будет позволено»…

Джуд выключил лампу, подошел к окну и раздвинул шторы. Шоссе было пустынным. Пока еще пустынным.

Надев носки и кроссовки, Джуд вышел из вагончика. Свежий утренний ветер швырял ему песчинки прямо в лицо. Спрятавшись от ветра за саманным домиком Норы, он приступил к обычной разминке мастера рукопашного боя – всего сто тридцать упражнений. На первый взгляд ничего особенного: прыжки, имитационные удары ногами, руками, движения кистями.

Прошло немало времени, прежде чем он почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернувшись, Джуд увидел Нору, стоявшую в проеме двери своего дома. Она улыбалась.

– Знаете, что я сейчас чувствую? – спросила Нора.