Несмотря на свою внешнюю твердость, Джимми всегда ужасно страдал, когда мама была несчастлива или больна. Я знала, как много раз он убегал прочь только потому, что не мог видеть ее несчастной или измученной. Возможно, он по-настоящему нуждался в одиночестве и уединении и уходил в какое-то укромное местечко, чтобы там выплакаться. Но я нуждалась в нем так же сильно, как он нуждался во мне.

Папа обнял меня, и мы пошли к автомобилю. Я прислонила голову к его плечу и так оставалась с закрытыми глазами всю дорогу до дома. Мы не сказали друг другу ни слова, пока не доехали до нашей улицы.

– Это Джимми, – сказал он, когда мы остановились перед домом.

Джимми сидел на крыльце. Он видел нас, но не встал. Я медленно вылезла из машины и подошла к нему.

– Как ты добрался до дома, Джимми? – спросила я.

– Я бежал все время.

Слабый свет из-за дверей достаточно освещал его, и я разглядела его раскрасневшееся лицо. Его грудь тяжело вздымалась. Я представила, как он бежал столько миль, бежал прочь от черной птицы горя, которая свила гнездо в его сердце.

– Мы сделали все распоряжения, сынок, – сказал папа. – Теперь мы можем войти. Нам ничего другого больше не остается.

– Пожалуйста, войдем, Джимми, – молила я. Папа пошел к двери. Джимми посмотрел на меня, потом встал, и мы вошли в дом.

По счастью, Ферн уже спала, миссис Джексон очень посочувствовала нам и предложила прийти рано утром, чтобы помочь с Ферн, но я сказала ей, что смогу все сделать. Я хотела и нуждалась в том, чтобы занять себя делами.

После того, как она ушла, мы втроем долго молчали, никто из нас не знал, что делать дальше. Папа пошел к двери спальни, а потом разразился рыданиями. Джимми посмотрел на меня, и мы оба обняли его. Мы тесно прижались друг к другу и плакали, пока у нас не истощились силы. Нам всем нужно было выспаться, чтобы восстановить их.

Конечно, мы не могли устроить роскошные похороны. Мама была похоронена на кладбище сразу за окраиной Ричмонда.

Пришли несколько человек, которые работали с папой в школе, а также миссис Джексон. Пришел мистер Мур и сказал мне, что самое лучшее, что я могу сделать в память моей матери, это продолжать занятия музыкой. Филип приехал с Луиз.

У меня не было представления, что нам теперь делать. Школа дала папе недельный отпуск с сохранением содержания. Папа просчитал все наши возможности и сказал, что если немного поужаться, мы сможем платить немного миссис Джексон, чтобы она приглядывала за Ферн, пока Джимми и я будем в школе, так чтобы мы смогли закончить учебный год. Но Джимми теперь решительно не хотел возвращаться в «Эмерсон Пибоди». Оставалось совсем немного дней до завершения семестра. Я умоляла Джимми пересмотреть свое решение и, по крайней мере, завершить год, я думала, что могла бы уговорить его, и он сделал бы это, если бы однажды утром нас не разбудил громкий стук в дверь. В этом стуке, эхом разнесшемся по квартире, было что-то такое, от чего у меня по спине пробежали мурашки и забилось сердце.

Это был стук, которому суждено было навсегда изменить наши жизни, стук в дверь, который я буду слышать тысячу раз во сне.

Я только что встала, надела халат и направилась на кухню, чтобы приготовить завтрак. Малышка Ферн барахталась в своей колыбели. Хотя она была слишком маленькой, чтобы понять трагедию, которая обрушилась на нас, она чувствовала что-то в наших голосах и в выражении наших лиц. Она не плакала, но и не играла, как раньше. Когда она искала маму и не находила ее, то всегда поворачивалась ко мне и глядела на меня печальными, недоумевающими глазами. От этого у меня начинало болеть сердце, но я старалась не плакать. Она уже повидала достаточно слез.

Стук в дверь напугал ее, она приподнялась в своей колыбели и захныкала. Я взяла ее на руки.

– Все в порядке, Ферн, все в порядке, – убаюкивала я ее. Мама всегда говорила ей эти самые слова. Я крепко прижала Ферн к себе и направилась к двери, когда появился и папа. Джимми тоже сел в кровати. Мы все взглянули на дверь.

– Кто это может быть в такую рань? – пробормотал папа и почесал голову. Потом он потер лицо своими сухими ладонями, чтобы немного прийти в себя, и пошел через гостиную к двери. Я встала возле Джимми и стала ждать. Ферн перестала плакать и тоже смотрела на папу.

Папа открыл дверь, и мы увидели трех человек – двух полисменов и мужчину, в котором я узнала сторожа из больницы.

– Орман Лонгчэмп? – спросил полисмен, что был повыше ростом.

– Да.

– У нас есть ордер на ваш арест.

Папа не стал спрашивать, за что. Он отступил назад и вздохнул, словно это было что-то такое, чего он долго ждал и что, наконец, произошло. Он опустил голову.

– Я узнал его сразу, как только в первый раз увидел его в больнице, – сказал охранник. – А когда я узнал, что вознаграждение все еще действует…

– Узнал кого? Папа, что это значит?! – в панике закричала я.

– Мы арестовываем этого человека по обвинению в киднэппинге,[12] – пояснил высокий полисмен.

– Киднэппинге? – Я взглянула на Джимми.

– Это глупость, – сказал Джимми.

– Киднэппинг? Мой папа никого не похищал! – закричала я. Я повернулась к нему. Он все еще ни слова не сказал в свою защиту. Его молчание напугало меня. – Кого он похитил? – спросила я.

Сторож заговорил первым. Он был горд своим успехом.

– Он похитил вас, милочка.

Дрожа от страха, я сидела в одиночестве в маленькой комнате без окон в помещении полицейского участка. Я не могла сдержать дрожь. У меня стучали зубы. Я обхватила себя руками и оглядела комнату. Стены были линяло-бежевого цвета, двери обшарпанные. Такое впечатление, что кто-то бил ее ногами, пытаясь сорвать. Единственная лампочка в серебристо-сером колпаке, свисавшая на цепочке в центре потолка, освещала комнату и бросала бледное пятно на небольшой прямоугольный металлический стол и стулья.

Полиция привезла нас всех сюда на двух автомобилях: один автомобиль для папы, второй для Джимми, Ферн и меня. Но как только нас привезли, всех разъединили, Джимми и я были убеждены, что это какая-то ужасная ошибка и скоро нас освободят и вернут в наш дом. Я впервые находилась в полицейском участке и была напугана сильнее, чем когда-либо раньше.

Наконец дверь открылась и вошла приземистая женщина в полицейской форме: мундире, темно-синей юбке и белой блузке с темносиним галстуком. Ее каштаново-рыжеватые волосы были коротко подстрижены, у нее были густые брови, а веки так прищурены, что она казалась полусонной. Под мышкой она держала блокнот и сразу прошла к столу с противоположной стороны. Она села, положила блокнот на стол и посмотрела на меня без улыбки.

– Я офицер Картер, – представилась она.

– Где моя маленькая сестренка и где мой брат? – спросила я. Меня не интересовало, кто она такая. – Я также хочу видеть своего папу, – добавила я. – Почему вы посадили нас в отдельные комнаты?

– Ваш папа, как вы его называете, находится в другой комнате, он допрашивается и обвиняется в киднэппинге, – резко сказала она и наклонилась вперед, опершись обеими руками о стол: – я должна завершить наше расследование, Дон. У меня есть к вам несколько вопросов.

– Я не хочу отвечать ни на какие вопросы. Я хочу видеть сестру и брата, – раздраженно повторила я. Она мне не нравилась, и я не собиралась этого скрывать от нее.

– Тем не менее вы должны сотрудничать с нами, – заявила она. Она выпрямилась на своем стуле, развернув плечи.

– Это все ошибка! – закричала я. – Мой папа не похищал меня. Я была с мамой и папой всегда. Они даже рассказывали мне, как я родилась и какой была младенцем! – объяснила я. Как могла эта женщина быть такой глупой? Как все эти люди могли совершать такую ужасную ошибку и не видеть этого?

– Они похитили вас, когда вы были младенцем, – она заглянула в свой блокнот. – Пятнадцать лет, один месяц и два дня назад.