– На этих туфлях целое состояние в виде бриллиантов, – сказала Лили и, взяв рюкзак, вынула из него одну туфлю.

Все мужчины с интересом смотрели на нее. Рейнджер покачал головой и сказал:

– Сумасшествие.

– Может, ничего бы этого не случилось, если бы вы просто пришли ко мне и все рассказали, – проговорил шериф, глядя на Мэтта.

– А вы бы поверили мне? Поверили бы в историю, подобную этой?

Господи, как он устал. Мэтту хотелось сползти по стене вниз и сесть на землю. Но больше всего ему хотелось ударить себя за укрывание Джоуи Манкусо.

– Черт, как можно быть таким глупым?

Шериф ничего не ответил на вопрос Мэтта и повернулся, услышав звук подъехавших полицейских машин.

– Так-так… привезли большого человека. Интересно, что скажет мистер Грациано, увидев, как поредели его ряды.

– Я хочу посмотреть на него, – заявила Лили.

– Не думаю, что это хорошая идея, – возразил шериф. – Вы немного эмоциональны…

– Позвольте ей, шериф, – прервал его Мэтт. – Мы все время от времени должны видеть монстров.

Шериф вздохнул, подошел к последней машине, открыл заднюю дверцу, и все увидели закованного в наручники элегантного пожилого мужчину в черном пальто, с седой шевелюрой, уложенной в модную прическу, и классическим римским носом. Гордо подняв голову, он смотрел прямо перед собой. Лили подошла к нему.

– Не это ли вы ищете, мистер Грациано? – спросила она, раскачивая перед его носом надетой на палец туфлей.

Энтони Грациано ничего не ответил. Такой человек, как он, хорошо знал правила игры – никаких эмоций.

– Бриллианты из колье вашей матери. Те, что украл Джоуи Манкусо, не так ли? – спрашивала Лили, придвигаясь ближе.

– Не подходите к нему слишком близко, – предупредил шериф.

– Вам никогда не приходило в голову, мистер Грациано, просто позвонить мне? – спросила Лили голосом, полным злости. – И сделать мне предложение, от которого я не смогла бы отказаться. Разве не так поступают люди, подобные вам?

Наконец Грациано повернулся к Лили – с лицом, ничего не выражающим, но взглядом, прикованным к туфельке, которая болталась в дюйме от его носа.

– Ублюдок! – закричала Лили и, прежде чем шериф успел остановить ее, запустила в Грациано туфлей. Каблук угодил бандиту в щеку, и из раны тут же потекла кровь.

Шериф оттащил Лили. Сейчас между Мэттом и Грациано никого не было, и их взгляды встретились. Грациано медленно отвернулся и стал смотреть вперед, вздернув подбородок и игнорируя кровь, текущую из раны. Один из полицейских закрыл дверцу машины.

– Мне хотелось бы присесть на ступеньку крыльца, – сказал Мэтт, чувствуя тошноту и головокружение.

Шериф посмотрел на него и кивнул.

Мэтт отвернулся от Моники, от собравшихся на поляне людей, от безобразной сцены за его спиной. Он поймал взгляд Лили, и ему захотелось заключить ее в объятия, но тут он вспомнил, как она отшатнулась от него с выражением отвращения на лице.

Он дошел до крыльца и осторожно сел. Марлевая повязка на его руке была мокрой и теплой.

Смертельная усталость черной волной накрыла его. Он опустил голову на колени, закрыл глаза, и перед его мысленным взором поплыли разные видения: ужас на лице Лили, последний вздох бандита, Джоуи Манкусо, умирающий почти на том же самом месте, где семьдесят лет назад произошла стрельба.

О Господи, он убил человека! У него не было времени на размышления; он выхватил пистолет и открыл огонь, как его учили.

Мэтт вдруг вспомнил злые слова Джоуи Манкусо: «Посмотри на себя: ты носишь оружие и тем самым нарушаешь закон…»

К этому стоит добавить – убиваешь.

Неудивительно, что Лили отвернулась от него. Он не может ее винить, и, возможно, что ни делается – все к лучшему. Мэтт знал, что все закончится именно так – Лили увидит, что полюбила не того человека, за которого принимала Мэтта. Он пытался объяснить ей, но она даже слушать не захотела.

Вдалеке послышался снова звук сирены. Вероятно, приехала «скорая помощь». Мэтт не повернул головы, когда почувствовал, что Лили села рядом с ним на ступеньку.

– Мэтт, с тобой все в порядке? – Она придвинулась ближе, и Мэтт почувствовал ее тепло.

– Да, – машинально ответил он, но затем, превозмогая боль, прошептал: – Нет… нет, совсем нет.

Иногда тишина может быть громче, чем шум города, – и то, что лежало между ней и Мэттом, когда она поднималась вслед за ним по лестнице его городского дома в Линкольн-Парке, была именно такая тяжелая, тревожная тишина, которая поглощает все, кроме мыслей.

Провести ночь в его городском доме, вместо того чтобы ехать в отель, казалось совсем неплохой идеей. Самолет вылетал завтра рано утром, и Лили согласилась на предложение Мэтта, поскольку ей совсем не хотелось появляться на публике с разбитой губой и синяком на щеке. И еще она боялась своей появившейся в последнее время привычки беспричинно лить слезы.

И хотя она понимала, что ее плаксивость – нормальная реакция на перенесенное эмоциональное потрясение, это не уменьшало ее смущения, когда она вдруг осознала, что слезы сами собой бегут по ее лицу, сидит ли она в ресторане или делает покупки в супермаркете.

Лили смотрела на широкую спину Мэтта, когда он открывал дверь. Стоять перед аудиторией было бы для нее меньшим стрессом, чем провести свою последнюю ночь с этим мужчиной.

– Входи, – сказал он, включив свет и отступая в сторону.

Лили молча вошла в холл, стараясь не задеть Мэтта за раненую руку, висевшую на перевязи. Он вошел вслед за ней и снял дом с охраны.

В доме были высокие потолки, деревянные полы, отполированные до блеска, белые стены, пластиковые корзины с виноградной лозой, резные рамы и двери.

– Мило, – заметила Лили.

– Я нанял человека, который декорировал дом. Нельзя сказать, что у меня был к этому особый интерес, просто хотелось, чтобы все выглядело красиво.

– Смею заметить, что ты не зря вложил деньги.

В доме царил образцовый порядок. Ни грязных носков, ни разбросанной одежды, ни старых газет или чего-нибудь другого, захламляющего жилище.

– Моника сказала, что твои вещи из отеля «Дрейк» доставят позже. – Мэтт стоял в растерянности, не зная, что делать дальше. Похоже, гость в доме был чем-то для него непривычным.

Возможно, так оно и было. У телохранителей не так много времени, чтобы тратить его на барбекю или футбольные матчи по телевизору.

– Очень мило с ее стороны проявить обо мне заботу, – сказала Лили, потому что надо было что-то сказать.

Какая неловкая ситуация! Особенно принимая во внимание физическую и духовную близость, которая возникла между ними в последние несколько недель, и все то, через что им пришлось пройти.

Неужели им больше нечего сказать друг другу? Лили почти физически ощущала, как давят на нее стены.

– Идем, – сказал Мэтт, робко кашлянув. – Я покажу тебе спальни, и ты сама сможешь выбрать ту, которая понравится.

Улыбнувшись натянутой улыбкой, Лили сказала:

– Веди.

Мэтт показал ей две спальни, обе были великолепны, но существовала еще одна, его собственная, которую он не показал Лили, и это больше всего заинтриговало ее. Она прервала его пояснения о совмещенной ванной комнате и повела его вниз в его собственную спальню.

Эта комната по крайней мере имела индивидуальность. Светлая и просторная, она хранила его запах. Книги и журналы лежали стопками на краю стола, у кровати на полу стояла пара ботинок, у зеркала рядом с флаконом одеколона – пивная кружка, полная мелочи, на спинке стула висел кожаный жилет. На стенах висели репродукции в рамочках и фотографии. На одной из них был изображен улыбающийся мужчина на палубе яхты: Мэтт в плавках и солнцезащитных очках, темные волосы развеваются на ветру.

– Это твоя яхта? – спросила Лили, подойдя к фотографии поближе. На ней Мэтт выглядел веселым и беззаботным, почти таким же, каким он был, когда они изображали медовый месяц в домике у озера.