«Порох!» – вспомнил Аркадио. С обезумевшими от страха глазами он бросился вон из загона. По пути отметил про себя размытое очертание деревенской лавки и на полу бездыханную фигуру старого Флореса – человека, которого он застрелил, за мешок еды. Аркадио заметил, что из харчевни бегут люди – его друзья, проститутки, которые обирали его и за жалкие гроши шептали на ухо всякие льстивые слова. И тут крик, родившийся в глубине его существа, наконец вырвался наружу диким и страшным воем. Аркадио почему-то увидел мальчика с огромными темными глазами, играющего в грязи на деревенской улице. Этот мальчик – он сам. Когда ребенок поднял на него глаза, в небо поднялся огромный огненный столб, но его он уже не видел. И раздался оглушительный грохот, которого он не услышал. Как не заметил и гигантского куска стены, который, поднявшись в воздух, обрушился на него и разорвал на части его тело – в точности как ребенок разрывает надоевшую ему игрушку.

Услышав выстрелы со стороны лавки, Джако, сжимая пистолет, побежал вперед. Он увидел лошадей, мчащихся из Загона. За ними скакал всадник. Нет, два всадника… Джако обернулся на хижину, а потом, услыхав вопль Аркадио, помчался к загону. От страшного взрыва, сотрясшего воздух, Джако упал на землю; на него посыпались какие-то обломки и пыль. За первым взрывом последовал второй, а потом из дымящихся руин сарая раздалась пальба – это рвались патроны. Джако с трудом поднялся на ноги. Какая-то женщина кричала, видимо, от боли, хрипло ругались мужчины. Джако на неверных ногах поспешил в хижину. Его пленники! Черт,! … где же Мануэль? Словно в ответ на его немой вопрос, из двери хижины, спотыкаясь, вышел тот, кого он искал. Джако ринулся ему навстречу, но Мануэль молча, глазами указал на дверь. Оттолкнув юношу, Джако ворвался в каморку, держа пистолет наготове: ему чудилась какая-то опасность, но встречен он был громким смехом. Комната была освещена красноватыми отблесками пожара, и в этом кровавом свете он увидел… смеющуюся Марселину.

– Они ушли, братец. Они убежали, и это сделала я! – заявила она.

– Ты?!

– Сеньор Вэнс, его жена, порох, военная форма, сверкающая пушка, украденная у федералов. Ваша армия… Ха-ха– ха! Вы все потеряли, мой генерал!

Джако подбежал к ней и вцепился в смуглые плечи, которые ласкал только прошлой ночью.

– Шлюха! Дрянь! Почему ты это сделала?

Марселина смотрела ему прямо в глаза, даже не поморщившись от боли. Она больше не могла плакать – в ее глазах не осталось слез.

– Мой брат! – взвизгнула она. – Ты знал! Ты ведь знал, и мы грешили вместе! Мы оба прокляты! Оба! Какой мужчина посмотрит теперь на меня, женщину, разделившую ложе с собственным братом?! Кто встанет на твою сторону, зная, что ты убил собственную мать и изнасиловал сестру?! Да ни один солдат не пойдет за тобой! А после этой ночи ты все потерял, Джако. Все! И я приложила к этому руку. Я, твоя шлюха! Твоя сестра… – Марселина плюнула ему в лицо, и тут же отлетела к стене, отброшенная выстрелом. Пуля раздробила серебряную цепочку и вдавила старинную камею в юную грудь… Марселина расплатилась за содеянное. Безжизненное тело сползло на пол – смерть с улыбкой на устах погасила ненависть в ее сердце. Santa Maria, Madre dedios…[8]

Джако медленно вышел из хижины. Его руки дрожали, от правды негде укрыться. Мануэль отвернулся от Джако.

– Ты убил ее, – пробормотал он. – Ты убил и мать, и сестру. Двух женщин… Свою семью… Ты шакал, как назвал тебя этот американец…

Не обращая внимания ни на Мануэля, ни на панику, охватившую бандитское поселение Рио-Лобос, Джако побрел к реке.

– Никакой ты не генерал! – крикнул ему вслед Мануэль надорванным голосом. – Ты просто шакал, грязный убийца, убийца женщин!

Воды Рио-Лобоса уже несли с собой правду о позоре Джако, когда он вышел на берег. Там, в кустах, у него был спрятан мустанг. Услыхав шаги хозяина, конь норовисто замотал головой и встал на дыбы. Потрепав животное по шее, Джако попытался взять себя в руки.

– Я убью их, – прошептал он. – Я убью их.

И, не говоря больше ни слова, он расправил уздечку, хлестнул коня, чтобы тот успокоился, и сел в седло. Джако поехал вдоль реки, подальше от пожара и от бандитов, ищущих своих лошадей. Он не сворачивал с пути до тех пор, пока не доехал до знакомого поворота, ведущего к Северной тропе. Джако даже ни разу не обернулся назад, туда, где сгорели его будущее и все его надежды. Джако уехал прочь от Рио-Лобоса… Конечно, настигнуть своего злейшего врага с женой ночью будет нелегко, но он рассчитывал на то, что ненависть поможет ему – как всегда…

От костра поднимались тонкие струйки дыма, почти невидимые в темноте. По бескрайнему небу, как огромные корабли, мимо звезд медленно и торжественно плыли облака.

А далеко внизу, на земле, как звезда, сиял крохотный костер. Карен развела огонь в укрытии, наспех сооруженном ею из больших голых валунов. Она нашла несколько поваленных кедров и, оторвав от одного полоску коры, смогла вскипятить воду. Если следить, чтобы огонь не поднялся выше уровня воды, то кора не сгорит. И тогда она сможет промыть раны Вэнса. Ох, Вэнс…

Карен посмотрела на искаженное болью лицо мужа. Ей, повезло. Пуля задела край одеяла, в которое она была завернута, оставив на коже лишь царапину. Опустив бандану Вэнса в горячую воду, Карен выжала ее и подошла к раненому. Пуля попала Вэнсу в спину, прямо над ремнем, вырвав, ог– ромный кусок мяса. Карен могла перевязать рану лишь обрывком одеяла, и кровотечение даже остановилось ненадолго, но потом, перед тем как они разбили лагерь, оно возобновилось. Каждый шаг причинял Вэнсу нестерпимую боль. Но теперь рана закрылась, и Вэнс даже подмигнул жене, готовящей для него горячий компресс. Тепло немного уняло боль, и впервые с тех пор, как они умчались из горящей деревни, Пакстон почувствовал облегчение.

– Мне следовало забрать у него пистолет, – с сожалением заметил он. – Я поплатился за собственную небрежность.

– Поздно говорить об этом, – отозвалась Карен. – Что сделано, то сделано.

– Ты права, – согласился Вэнс. – К тому же все могло обернуться гораздо хуже. – Он печально усмехнулся. – Нет, ты только взгляни. Совсем новая форменная рубашка, можно сказать, подарок от Джако, и… сразу же испорчена. Ох, за спасение прекрасных женщин приходится расплачиваться собственной одеждой. – Вэнс опустил голову: он чувствовал себя совсем разбитым. – Как хорошо, что здесь нет Тру. Он бы мне шею свернул за то, что я трижды свалял дурака.

Карен убрала компресс. Теперь, когда рана была промыта, можно было внимательнее рассмотреть, насколько она серьезна. Вэнс попытался это сделать, повернув шею.

– Вэнс, это очень страшно? – спросила Карен.

– Да уж ничего хорошего, – помотал он головой. – Я потерял много крови, поэтому у меня большая слабость и я медленно двигаюсь. Но я выдержу, будь уверена. Такие раны не опасны, если только избежать инфекции. Наш главный враг – погоня. А они могут скакать очень быстро. Если они нас настигнут или мы натолкнемся на апачей, а у меня совсем не будет сил, ты должна уходить без меня.

Карен в возмущении замотала головой:

– Ни за что!

Вэнс лишь махнул рукой, не принимая ее протеста.

– Я хочу, чтобы ты пообещала мне. Для меня это очень важно.

– Но я не смогу…

– Ты сможешь и сделаешь это, – перебил ее Вэнс. – Если я скажу «беги!», ты должна немедленно уходить. Сразу! И не думать о том, что сделает со мной Джако. Черт возьми! Возможно, обо мне уже будет бесполезно заботиться. Но ты должна вернуться в Паке и рассказать обо всем Тру и всем остальным… – Голова Вэнса откинулась назад, и он закрыл глаза, пытаясь справиться с приступами боли. Ему явно было трудно говорить.

– Довольно разговоров, – пробормотала Карен. – Пойду проверю силки.

Пакстон заставил себя расслабить ногу и бедро – так он надеялся снять приступ боли. Что она сказала? Силки?.. Вэнс огляделся по сторонам: Карен ушла. Силки? Конечно. Должно быть, это Тед научил ее ставить силки. «Господи, Тед… Это я должен был учить ее всему. Мужчина не должен без дела разъезжать по стране. Его место дома, чтобы учить жену, как выжить, если… – Огонь горел справа от него, и Пакстон стал смотреть на красновато-оранжевые языки пламени, надеясь, что их гипнотический танец усыпит его. На огне стояла кедровая «посудина». – Надо всего лишь протянуть руку, и…»