Издалека в центральную башню доносился высокий, игривый голос Эдит и более низкий – ее мужа, отвечавшего ей, но за их голосами он слышал другие. Рис слышал отца, до глубокой ночи рассказывающего им с Томасом истории о славном прошлом семьи. Он слышал звуки, издаваемые деревянными мечами и крикетными битами, когда отец играл с ними. Он слышал смех двух беспечных невинных мальчиков, которые играли здесь, не догадываясь, что их ожидает, когда отец умрет. Как давно это было. Он схватился за голову.

– Рис, что с тобой? – Он почувствовал ладошку Пруденс на своей руке и поднял голову.

– Ничего, – ответил он, проводя ладонями по лицу. – Я просто вспоминал… разное.

Он не взглянул на нее, но чувствовал ее взгляд. Нужно было что-то сказать.

– Здесь лежал красный ковер, – сказал он, показывая на пол у камина. – В дождливые дни мы с братом лежали на нем на животе и слушали рассказы отца.

Она улыбнулась, посмотрела вокруг:

– Так в этом доме ты жил в детстве?

– До одиннадцати лет. После, когда… – Он замолчал, глядя на огромный камин. – Когда умер отец, нас с братом отправили в школу. С тех пор я здесь не был.

Она посмотрела на него, склонив голову набок:

– Тебе здесь нравилось?

Он удивился вопросу, потому что никогда не думал о владениях герцогства с точки зрения личных предпочтений. Они всегда принадлежали Ивлину, а сейчас были обузой, обязанностью, долгами.

– Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

Пруденс подошла к нему и взяла его за руки.

– Мы должны решить, какое из этих имений станет нашим домом. Где мы будем растить наших детей. Здесь тебе нравится?

Он взволновался, ему стало не по себе. У него возникали смутные мысли о жизни за границей, о поездках в Америку и Европу, о посещении лондонских сезонов при случае. О детях он вообще не думал и уж совсем не думал о том, чтобы обосноваться в одном месте и растить детей.

– Думаю, здесь мне достаточно нравится.

– Ты был счастлив здесь?

Счастлив? Он отнял от нее руки и подошел к одному из окон. Прислонившись к раме, смотрел через разбитые, в неровных зазубринах остатки стекол, выполненных в форме сердечек и установленных еще при королеве Елизавете.

«Какой была бы моя жизнь, если бы не умер отец?» – гадал он, вглядываясь в обширные пустоши. Мысленным взором он видел мужчину и двух мальчиков, фехтующих, вооружившись деревянными мечами и щитами, воображая себя рыцарями далеких времен. Тогда он, конечно, не знал, что неугомонность отца, его постоянное стремление что-то делать были вызваны употреблением кокаина, который, в конце концов, отнял у него жизнь.

Рис еще помнил гнев, который переполнял его, когда несколькими годами позже мать сообщила ему об этом, гнев на человека, который умер и бросил их из-за привычки к кокаину.

С другой стороны, в Париже он сам пристрастился к абсенту, как он мог быть судьей? Глядя из окна на поля, среди которых он и Томас провели так много счастливых дней с отцом, слыша смех, который разносился по дому много лет назад, он обнаружил, что больше не испытывает гнева.

Его отец, понял он сейчас, любил их. Даже не будучи уверенным, что они на самом деле его собственные дети, он любил их и заботился о них. Рис закрыл глаза, потому что грудь сдавило и в ней стало горячо. За всем ужасом, который начался позже, он об этом забыл. Он забыл о любви и привязанности, забыл, как это – быть счастливым.

– Ты все молчишь. – Пруденс подошла к нему и встала рядом. – О чем ты думаешь?

– Взгляни туда, – сказал он, показывая на лужайку между двумя запущенными садами. – Там отец учил нас фехтовать и играть в крикет. А дальше видишь ту скалу на холме? На другой стороне холма озеро, где он учил нас ловить рыбу.

– Замечательно, – обрадовалась она и схватила его за руку. – Идем.

– Куда мы идем? – спросил он, когда она потянула его к двери.

– Ловить рыбу.

Часом позже Рис сидел на заросшем травой берегу озера, там, где мальчишкой ловил рыбу. Но вместо отца и брата на этот раз у него была другая компания – совершенно восхитительная.

Он взглянул на Пруденс, сидящую на траве рядом с ним. В своей зеленой с белым юбке, хлопковой блузке с длинными рукавами и шляпке из белой соломки она была свежей и милой, как этот весенний день.

– Так-так, – проворчал он, – значит, ты оставила бедную Уоддел объяснять свое исчезновение тете?

– Я не исчезла. – Она повернула к нему голову и посмотрела широко открытыми глазами – сама невинность. – Я хожу по дому, составляя списки мебели, которую нужно купить. А ты где?

– Я старательно работаю. Изучаю, в каком состоянии находятся фермы. По крайней мере, так рассказывает Фейн. Он, между прочим, самый лучший слуга – преданный, на него во всем можно положиться – и очень хороший лгун.

– А ты? Тоже очень хороший лгун?

Сердце у него замерло, но он заставил себя взглянуть на нее:

– Что ты хочешь сказать?

Она склонила голову набок, изучая его.

– Когда мы вернемся в гостиницу, нам могут задать вопросы, нужно что-то придумать. – Она с сомнением смотрела на него. – Ты сможешь?

Он сделал честное лицо и наклонился к ней:

– Я постараюсь быть убедительным.

Обеспокоенность исчезла с ее лица.

– Хорошо. Эти правила о непременном сопровождении невероятно глупые, а тетя Эдит строго их соблюдает. Но нам ведь нужно хоть немного побыть наедине, если уж появилась возможность.

– Охотно соглашаюсь. – Его взгляд скользнул по выступающей части ее лифа, улавливая контуры грудей под хлопковой тканью. Одного этого было достаточно, чтобы он возбудился и начал воображать ее бледно-розовые ареолы и маленькие торчащие соски. Он достаточно хорошо знал Пруденс и был уверен, что на ней слои и слои нижней одежды. Чтобы коснуться ее кожи, ему придется пробиваться через ярды муслина, развязывать атласные ленты, расстегивать серебряные крючочки и обтянутые тканью пуговицы, стягивать кружевные подвязки и шелковые чулки… Когда он подумал о стягивании одного за другим этих предметов одежды, его тело начало гореть. Он отложил в сторону удочку, придвинулся ближе и нырнул под поля шляпки Пруденс, чтобы поцеловать ее.

– Рис, – взмолилась она, оглядываясь, – я не это имела в виду.

– Не это? – Он забрал у нее удочку. – Мы здесь одни, а ты хочешь даром тратить время?

Она покраснела, но рассмеялась, когда он нагнулся над ней, чтобы положить удочку:

– Ты опасный человек.

– Да, – согласился он и быстро поцеловал ее в губы. Потом он вынул булавку, державшую шляпку, и снял ее. – Я предупреждал тебя об этом.

Украшенную эмалевым узором булавку он бросил внутрь шляпки. Поцеловав Пруденс, он обхватил ее за плечи и попытался повалить на траву. К его удивлению, она сопротивлялась, и он остановился.

– Что-то не так?

– Мы не можем, – запротестовала она и покраснела еще больше. – Средь бела дня.

– Это не остановило нас раньше. – Его слова, судя по всему, не убедили ее, он понял, что потребуется приложить усилия, и покрыл поцелуями ее лицо. – Почему же мы должны остановиться сейчас?

– Но… раньше… в Уинтер-Парке… у нас было укрытие. – Ее щеки пылали, но он не собирался позволить ее девичьей скромности помешать занятиям столь приятным, как любовные ласки в траве. Он запустил руку в ее волосы, осторожно наклонил набок ее голову и стал целовать шею выше воротника блузки. – Кроме… того, – продолжала она, упираясь руками в его грудь, словно собираясь оттолкнуть его, – я хотела, чтобы мы побыли одни не для этого. Я хотела, чтобы мы поговорили.

– Поговорили? – Он испугался, губы его замерли у ее шеи. – О чем?

– Ни о чем особенном. Я подумала, нам надо лучше узнать друг друга.

Он поднял голову, уверенный, что ослышался.

– Ты хочешь сказать, что мы послали Фейна в деревню за удочками и прочим снаряжением, придумали алиби, объясняющее наше отсутствие твоим тете и дяде, и пришли сюда разными путями для того, чтобы вести разговоры?

– Да. Мы знакомы совсем недолго, и нам надо больше узнать друг о друге.