Я заглушила мотор и вышла из машины, оставив дверцу открытой на тот случай, если вдруг придется спасаться бегством. Открыла багажник и достала оттуда инструменты, которые, на мой взгляд, могли пригодиться. Убедившись, что вокруг никого нет, я пересекла улицу и шмыгнула во двор дома Грайсов.

Я крадучись шла по дорожке, не сводя глаз с окон. На фасаде все окна были выбиты и заколочены досками, но, зайдя за дом, я увидела пару уцелевших. Выбрав одно, я открыла его с помощью монтировки. Меня окружала тьма египетская, тишину нарушал лишь стрекот сверчков в траве. Я понимала, что хорошо бы оставить себе путь к отступлению, но не могла рисковать. Появись здесь эти двое, открытое окно или дверь непременно привлекли бы их внимание. Надо было действовать побыстрее и уповать на то, что интуиция не подвела меня и я верно рассчитала, где спрятано орудие убийства. У меня не было времени на ошибки.

Я влезла на кухню и закрыла за собой окно. Под ногами у меня хрустнуло битое стекло. Луч фонарика выхватил из темноты обгоревший дверной проем, закопченные стены, скользнул в коридор. Затаив дыхание, я прислушалась. Тишина была полной, сплошной – не хватало привычного шума работающей техники: холодильника, отопительного агрегата, настенных часов, водяного нагревателя. Словом, тихо как в склепе. Я постаралась отогнать прочь дурные предчувствия.

Под ногой у меня снова хрустнуло стекло. Я вздрогнула. Мне показалось, что наверху кто-то есть. Я направила луч фонаря на потолок, словно рассчитывала, что шаги материализуются в виде зримых отпечатков. Спросите у любого ребенка – он скажет, что воображение подчиняется примитивным законам мультипликации. Я пошла дальше. Впереди в темноте брезжил свет, падавший из окон соседнего дома. Задержавшись у окна, я заглянула в гостиную мистера Снайдера – он сидел перед телевизором; на экране мелькали живые картинки. В этой части дома имелось еще одно-единственное окошко рядом с кухней. Теперь я знала, что за стук могла слышать той ночью Мэй Снайдер, и мне хотелось убедиться, права ли я. Я посмотрела в сторону ее окна, но там было темно. Вот что такое старость, думала я, ты спишь все дольше и дольше, а потом однажды тебе уже лень проснуться.

Я провела пальцами по оконной раме, осветила съежившуюся от огня белую краску, которая осыпалась струпьями, словно старая змеиная кожа. Отыскала место, где дерево было повреждено, а также относительно новые гвозди: вот откуда "бам, бам, бам". Несколько минут я копалась с фонарем, пока не установила его на подоконнике таким образом, чтобы видеть, что я делаю. Потом вставила монтировку плоским концом в щель и попробовала ослабить планку. Скрежет был страшный – у меня даже сердце екнуло. Я полагала, что Элейн убили планкой из оконной рамы, которую затем поставили на место и приколотили гвоздями. Эта мысль пришла мне в голову, когда Беки демонстрировала свою работу в ванной и фрамуга с глухим стуком встала на место.

Приятно, черт побери. В этом угадывалась природная аккуратность, по-видимому, присущая Марта. Если бы в тот день дом сгорел дотла, никто бы ни о чем и не догадался. Бульдозеры сгребли бы руины в кучу, потом их погрузили бы на самосвалы и отвезли на свалку. Впрочем, и без этого все выглядело тип-топ. На ее месте я бы не стала возвращаться. Почему не оставить все как есть? Видно, запаниковала, решила замести все следы, чтобы чувствовать себя спокойно, куда бы в дальнейшем ни забросила ее судьба. Положим, ее арестовывают, но где доказательства? А орудие убийства – это отпечатки пальцев. Возможно, на нем остались волосы Элейн или мельчайшие осколки зубов, микроскопические частицы ткани. Мне было бы небезынтересно узнать, что она собиралась сделать с этой мрачной штуковиной. Может, закопать... или бросить с пирса в океан? Я засунула большую отвертку в узкую щель между рамой и деревянной коробкой, к которой она крепилась. Должно быть, у деталей окна имеются специальные названия, но мне они неизвестны. Я просто старательно имитировала действия Беки. Результат был тот же. Я разобрала окно, вытащив обе фрамуги вместе с соединявшим их шнуром и шпингалетами, которые регулируют подъем скользящей рамы. Посветив фонарем, я внимательно осмотрела все это, стараясь ничего не касаться руками. Проклятие. Вряд ли можно рассчитывать найти отпечатки пальцев. Металлические детали были покрыты тонким слоем пыли пополам с сажей. К тому же они сильно заржавели, так что если слабые отпечатки и были, то давно уничтожены ржавчиной. Полгода не прошли бесследно. Конечно, частицы запекшейся крови под микроскопом обнаружить можно, но на большее надеяться не приходилось. Направив луч фонаря на фрамугу, я увидела два светлых волоса, застрявших на темно-коричневом торце одной перекладины, и поморщилась от отвращения.

Натянув на перекладину полиэтиленовый пакет, я закрепила его скотчем. Открыла нож, перерезала шнур и стала укладывать отвесы в пластиковый мешок, наделав при этом шуму. У лейтенанта Долана и у его верных криминалистов наверняка случился бы припадок, если бы они видели, как я обращаюсь с вещественными доказательствами, но у меня не было другого выхода. Я побросала в пакет инструменты. Из-за шуршания всех этих пакетов я и не услышала, когда Марти и Леонард оказались на заднем крыльце.

Ключ звякнул в замке. Не помня себя от страха, я вскинула голову. Меня словно током ударило. Сердце бешено заколотилось; я чувствовала, как подрагивает жилка на шее. У меня было маленькое преимущество: я знала об их присутствии, а они пока ничего не подозревали. Я погасила фонарь и, зажав под мышкой пакет, пошла прочь от окна. Я пыталась сообразить, что же теперь делать, но соображала как-то туго, словно меня накрыло ледяной волной. Первым побуждением было спрятаться на втором этаже, но я тут же отказалась от этой мысли. Укрыться там негде, а выход на крышу отсутствовал.

Я пошла налево в сторону кухни, чутко прислушиваясь. Оттуда доносились приглушенные голоса. Они беспорядочно светили по сторонам – вероятно, никак не могли сориентироваться. Если после пожара Марти оказалась здесь впервые, ей, возможно, было трудно привыкнуть к той картине разрушения, которая предстала ее взору. Пока они ни о чем не догадывались, но скоро, обнаружив, что я натворила с окном, кинутся искать меня.

Дверь в подвал была приоткрыта – черная вертикальная щель на мрачном фоне. На долю секунды включив фонарь, я юркнула туда и как можно быстрее спустилась по лестнице, стараясь не поднимать шума. Я знала, что двойная дверь, которая вела из подвала во двор, на замке, но надеялась где-нибудь спрятаться. Надеялась.

Внизу я остановилась, чтобы осмотреться. Я слышала, как они ходят. Было темно как в могиле, точно на глаза мне надели черную повязку, абсолютно не пропускавшую света. Хотя мне и не хотелось рисковать, но снова пришлось включить фонарь. Даже за то короткое время, что меня окружала кромешная тьма, я успела отвыкнуть от света и на мгновение ослепла от пронзительной вспышки. Я машинально прикрыла глаза ладонью и часто заморгала. Господи, как же отсюда выбраться?

Я посмотрела по сторонам. Нужно было не теряя времени спрятать пакет. Они могли застукать меня, но я не хотела отдавать им то, за чем они явились, – орудие убийства. Я подошла к отопительному котлу. Он смахивал на скончавшегося монстра; на его месте с таким же успехом мог оказаться танк. Я открыла дверцу и сунула пакет внутрь, запихнув его между стенкой и газовыми горелками. Когда закрывала дверцу, скрипнули петли. Я замерла, машинально подняв голову, словно хотела взглядом проследить, насколько далеко распространился звук.

Наверху было тихо. По моим расчетам, они должны были находиться в коридоре. Наверное, уже обнаружили, что я сделала с окном, и теперь, должно быть, прислушиваются так же, как прислушивалась я. В темном старом доме звук бывает столь же обманчив, как голос чревовещателя.

Я лихорадочно озиралась по сторонам. Все выступы и углубления, которые я видела, были слишком малы или неглубоки и под укрытие не годились. Скрипнула половица. В любой момент они могли обнаружить меня. Их было двое. Один мог подняться наверх, другой – спуститься в подвал. Я метнулась налево и на цыпочках приблизилась к бетонным ступенькам, которые вели к заветной дверце во двор. Пригнувшись, поднялась по ступенькам и неловко примостилась наверху. Я сидела, прижавшись спиной к двери, скорчившись и поджав ноги. Оставалось уповать на то, что при неверном свете фонарика они не заметят меня. Я молила Бога, чтобы не заметили. От свободы меня отделяла лишь эта ветхая деревянная дверь. Сквозь щели проникал пропитанный влагой ночной воздух, и к запаху гари и старой краски примешивался пряный аромат жасмина. От тревожного ожидания у меня щемило сердце. Зажав в кулаке фонарь, словно дубинку, я пыталась умерить звук собственного дыхания, отчего выходило нечто похожее на шипение.