Мак в упор смотрел на психолога, и эта его открытость убедительно показывала, что он и сам не знает, случайны или не случайны обнаруженные отклонения.

Докторант задумалась, а затем, по-мужски тряхнув волосами, решительно предложила:

— Хорошо, Мак, сами, только без лишних слов, изложите, как было дело у фонтана. Начните с того момента, когда оба парня, ударясь о грот, шлепнулись в воду.

Собственно, тему можно было определить точнее — расскажите о стычке с оргопами! — но докторант не случайно предпочла менее категоричную формулу, поскольку в самой категоричности содержится, как правило, уже и некоторая оценка события. Между тем, это событие еще только предстоит рассмотреть с чисто фактической стороны, и всякая предварительная оценка способна лишь повредить объективному расследованию.

Мак прикрыл глаза, задвигал челюстью, водя ею слева направо, вроде бы стремился разжевать пищу с предельной тщательностью. Оргоп-психолог пристально, хотя и не в нарушение корректности, наблюдая за ним, мысленно отметила, что это непроизвольная двигательная реакция, которая имеет своей целью снять психическую перегрузку. Если перегрузка чересчур велика, не исключено, что Мак откажется представить свою версию конфликта.

Так оно и случилось: Мак открыл глаза, равнодушно глянул на женщину, поработал еще немного челюстью и замер. Поза его и лицо были крайне инертны, так что в равной степени вероятными представлялись и глубокая внутренняя работа, самосозерцание и неодолимая душевная усталость. Докторант отдавала, предпочтение последнему предположению, в пользу которого, кстати, говорила потребность Мака в психической разгрузке.

В этих условиях было бы попросту недопустимо травмировать человека, возлагая на него еще и бремя исповеди.

— Отдохните, Мак, — сочувственно произнесла Тета, — никто вас не торопит. Отдохните.

Мак не реагировал на эти слова: когда человек утомлен сверх меры, он не нуждается в благословении на отдых и, тем более, передышку. А речь шла именно о передышке, поскольку, обращаясь к Маку, докторант одновременно подала кому-то знак рукой. Мак едва ли заметил это движение, иначе появление нового лица не стало бы причиной его внезапного беспокойства.

— Оргоп-инспектор Эпсилон Кси, — назвалось новое лицо.

— Узнаете, Мак? — улыбнулась Тета.

Прямой нужды в этом вопросе не было: внезапное беспокойство Мака очень недвусмысленно свидетельствовало, что он узнал оргоп-инспектора Кси, первая встреча с которым произошла у фонтана.

— Я полагаю, узнает, — очень вежливо ответил за Мака Эпсилон Кси.

Потом оргоп-инспектор сказал, что в высшей степени приятно снова повидаться с человеком, который еще немного и раздробил бы ему шейные позвонки.

Докторант рассмеялась и погрозила пальцем:

— Кси, только, ради бога, не преувеличивайте!

— Тета, — очень спокойно возразил инспектор, — я ничуть не преувеличиваю. Теперь у меня в кабинете на самом видном месте стоит гравитатрон: он спас мне жизнь.

— Кси, — удивилась докторант, — но только что шла речь лишь о шейных позвонках!

— Не вижу противоречия, — развел руками Кси. — Когда железными пальцами дробят вам позвонки шеи, есть все основания полагать, что у вас навсегда перехватит дыхание.

Докторант расхохоталась, а Эпсилон Кси, тяжко вздыхая, сказал, что им, оргоп-инспекторам, всегда доставались одни шипы, между тем как оргоп-психологи даже с чертополоха срезают розы.

— Прекрасный образ, — восхитилась Тета, — но сильному мужчине, который располагает к тому же гравитатроном, способным пригвоздить к земле слона, не следует искать сострадания у немощной женщины. А вы как думаете, Мак?

— Мгы, мгы, — пробормотал Мак, не сводя глаз с оргоп-инспектора Кси, который в свою очередь тоже, хотя и не так явно, следил за человеком на манеже.

— Ну вот, — с торжеством произнесла докторант, — вы посрамлены, инспектор Кси!

Эпсилон опустил голову и признался, что в самом деле чувствует себя посрамленным, а затем, когда этого менее всего можно было ожидать, внезапно подался вперед и мгновенно, не давая Маку опомниться, сказал:

— Обоих парней вы швырнули с такой силой, что, ударясь о камни грота, они лишились сознания и упали в бассейн. Здесь, в воде, они должны были захлебнуться и погибнуть. Следовательно, ваша цель была убить их! Отвечайте прямо: так или не так?

Глаза Мака налились кровью, мышцы вздулись буграми, нижняя челюсть резко выдвинулась вперед, но все это были знаки бессильной ярости: никелированный барьерчик-гравитатрон не реагировал на человеческие страсти.

Эпсилон Кси улыбнулся и посоветовал Маку не тратить зря энергию: она пригодится ему в другом месте, для другого дела.

— Инспектор Кси, — строго приказала докторант, — немедленно прекратите: вы позволяете себе опережать события, ссылаясь на решения, которые еще не приняты и неизвестно, будут ли вообще приняты! Вы нарушаете основной принцип права: от следствия — к обвинению!

Это был исключительный по своей серьезности упрек, и Эпсилон Кси произнес примирительно, даже с грустью:

— Тета, вы негодуете, а ведь он и сейчас ведет себя вызывающе. Попробуйте-ка отключить гравитатрон, и тогда позиция инспектора Кси покажется вам… Что вы делаете! Оставьте, Тета, слышите, оставьте, вам говорят, он же превратит нас в форшмак!

— Эпсилон, возьмите себя в руки, возьмите себя в руки, Эпсилон, — приговаривала оргоп-психолог, понемногу, но неуклонно, отключая усилитель гравитации. — Мак вовсе не чудовище, каким вы силитесь его представить, Мак — очень спокойный, очень выдержанный человек, и он не сделает шагу, не шелохнется, пока мы не разрешим ему этого. Не сделает… не шелохнется… не сделает… не шелохнется…

Докторант с большой точностью предвосхитила поведение Мака — он не двинулся, не шевельнулся. Но удивительнее всего было другое: он даже не сделал попытки изменить свое положение!

— Мак, — Тета говорила очень твердо, но безо всякой назидательности и скрытой угрозы, — докажите инспектору Кси, что вы умеете владеть собою, как истый джентльмен, и уважаемому инспектору очень не помешало бы взять у вас дюжину уроков.

Мак покачал головой, и Эпсилон Кси, придя в себя после первого потрясения, пробормотал:

— Благодарю вас, непременно, благодарю вас.

Мак продолжал качать головой, а Тета все нахваливала его, вроде бы вознаграждая за усилия.

— Ну вот, — сказала она, — ничего страшного, Эпсилон, как видите, не произошло. И я включаю усилитель лишь для того, чтобы поберечь ваши нервы. Кстати, вам не приходило в голову, что можно бы подать прошение о внеочередном отпуске для поправки здоровья? Морские купания в Гаграх, Трапезунде, Каролина-Бугазе очень показаны при нервной и психической астениях.

Последние слова — насчет астении — были, по сути, открытой издевкой, однако инспектор Кси нашел в себе твердость отреагировать на них вполне благоразумно, то есть принять их всерьез, как если бы это был совет встревоженного друга.

— Спасибо, Тета, — тихо произнес инспектор, — я всегда дорожил вашим мнением.

Принося свою благодарность, Эпсилон смотрел почему-то не на Тету, которой она адресовалась, а на Мака, точно самое важное сейчас была не ее, а его реакция на эту благодарность, означавшую, что инспектор в самом деле признает себя не совсем здоровым. В подобном признании оргоп-инспектора содержалась определенная возможность для Мака найти оправдание своим действиям, которые, по настоянию инспектора Кси, квалифицировались как прямое, ничем не прикрытое, посягательство на права и жизнь должностного лица. Мак, однако, оставался безучастным, словно бы весь разговор докторанта с психологом вообще не имел к нему касательства, так что просто бессмысленно было выискивать в нем какие-то благоприятные для него, Мака, возможности.

— О, — спохватилась вдруг Тета, — у меня в кармане три апельсина. Давайте поделимся, Мак: мне один, вам один…

Докторанту не удалось довести до конца своего справедливого, всем поровну, распределения: когда ладони ее, на которых лежали три апельсина, оказались в достаточной от Мака близости, он мгновенно, с поразительной быстротой и точностью, снял их и немедленно, отдирая зубами кожуру, отправил один за другим в рот.