— А вы за кого болеете?

— За Дона Риччи.

— Он сделал прекрасные декорации, просто дух захватывает. Осветители допустили одну накладку во втором действии, только не говорите ему, что я заметила. А теперь, — сказала она, беря Кэйт за руку, — пойдемте сядем где-нибудь, и вы мне расскажете, чем вы занимаетесь. Я иногда наблюдаю за вами, признаюсь, я ужасно любопытная. И что вы там все время делаете? Джулио, эта девушка работает, как одержимая и днем и ночью. Она полностью отдается своему делу, как монахиня.

— Она совсем не монахиня, — ответил Джулио, преувеличенно страстно поглаживая ее обнаженную спину своей горячей ладонью.

Кэйт очень аккуратно наступила каблучком на его лакированную туфлю.

— Джулио, дорогой, — воскликнула Розалинд, — тебе не больно? Принес бы ты нам что-нибудь выпить и заодно попроси бармена дать тебе немного соды.

— Хочу сказать вам, — сказала Кэйт, чувствуя себя как восторженная школьница, — что считаю вас великолепной актрисой.

— Спасибо, — ответила Розалинд очень серьезно.

— Я видела все ваши спектакли до одного, как только стала жить в Нью-Йорке.

— Правда? И что вам понравилось больше всего?

— Все, — выпалила Кэйт. Но это действительно было так — ей нравилось все.

— Вот спасибо, дорогая. В таком случае, поскольку мы вроде бы даже знакомы и приветствуем друг друга, почему вы никогда не приходили ко мне за кулисы?

— Я думала об этом, но мне было как-то неудобно.

— Застенчивая монахиня. А теперь скажите мне, чем это вы занимаетесь целыми днями и частично ночью. По-моему, вы художница или что-то в этом роде?

— Да, я делаю иллюстрации к книгам, оформляю обложки, брошюры и все такое, — стушевалась она. — Я — свободный художник.

— Свободный художник — свободный охотник. Значит как будто вы в «Аиде» идете с копьем за верблюдами, что, наверное, лучше, чем идти за слонами. А я могла видеть где-нибудь ватой работы?

Кэйт назвала несколько книг, вышедших за последний год.

— Значит, я видела некоторые из них. Мне они очень понравились.

Вернулся Джулио с тремя бокалами шампанского.

— Джулио, она просто великолепна, — сказала Розалинд.

— Можешь мне этого не говорить, — ответил он, самодовольно улыбаясь.

— Я имею в виду ее как художницу, негодник!

— Можешь мне и этого не говорить. Это я пригласил ее на работу.

— В качестве вольного художника?

— Очень вольного, — сказал он, подмигивая и опять поглаживая ее спину. — А что это ты там говорила про какую-то Загадочную Мими?

Розалинд смущенно улыбнулась.

— Признаюсь, моя восхитительная Кэйт, я придумала про вас множество всяких историй. Когда вы работаете, я могу видеть только ваш профиль. Никогда — ни разу в жизни — я не видела, что именно вы делаете. В то лето, когда вы переехали, вы неделями сидели с тонюсеньким карандашом в руках, и я решила, что вы чертите карты. Отсюда и появилось прозвище Загадочная Мими, Безумный Картограф.

Кэйт засмеялась, а Джулио нежно приобнял ее.

— Я делала рисунки на медицинскую тему для фармацевтической компании. Джулио спросил:

— Вы хотите сказать, что в течение четырех лет приветствовали друг друга на расстоянии и ни разу не попытались познакомиться?

Обе покачали головами.

— Вообще-то глупо, что мы этого не сделали, — сказала Розалинд, допивая шампанское. — Джулио, будь ангелом, принеси мне еще, — попросила она. Как только он отошел, она повернулась к Кэйт и, понижая голос до драматического шепота, спросила:

— Что вы сделали с Диким Фрэзером — грозой матерей всех молодых девушек, впервые выходящих в свет, погибелью актрис и балерин…

— Да, я…

— Кэйт, он кроток, как ягненок. Я все время наблюдаю за ним — он просто глаз с вас не сводит… да и рук тоже. Он безумно влюблен, это очевидно.

— Он мне очень дорог. — Кэйт почувствовала, как пылают ее щеки.

Розалинд хихикнула и пододвинулась поближе.

— Говорят, он бесподобно готовит. Это правда?

— Вот, пожалуйста, — сказал Джулио, протягивая бокал с шампанским Розалинд.

— Что-то слишком быстро, — сказала Розалинд ворчливо, подмигивая Кэйт.

Кэйт тоже подмигнула ей.

— Можно задать один личный вопрос? Актриса потягивала шампанское.

— Как зовут вашего кота? Розалинд Кузине рассмеялась своим знаменитым смехом.

— Вальтер. Его зовут Вальтер. — Она продолжала смеяться. — Вот уж не ожидала такого вопроса. Вы любите кошек? Хотели бы с ним познакомиться? Знаете, он следит за вами.

— Я бы с удовольствием с ним познакомилась, — сказала Кэйт.

— Тогда вы должны как-нибудь прийти к чаю.

Вернулся темноволосый мужчина и опять начал что-то шептать на ухо Розалинд.

— Извините меня, лапочки, мне надо бежать. Не забудьте, восхитительная Кэйт, вы приглашены к чаю. — И она скрылась в толпе у выхода.

— Никогда не понимал женщин, — удивленно фыркнул Джулио. — Разве можно представить, чтобы двое мужчин махали друг другу через дорогу в течение четырех лет? Это было бы ужасно смешно. И если бы я обнаружил, что живу напротив артиста, который мне нравится, я бы устроил так, чтобы встретиться с ним и сказать ему об этом.

— Мне кажется, женщины больше боятся нарушить чужое уединение.

— Это как раз то, что нам сейчас необходимо, дорогая. — Он легко коснулся пальцем ее губ. — Уединимся. Пойдем?

— Ну еще так рано — мы ведь не слышали официальных отзывов о спектакле.

Человек с полной тарелкой спросил, может ли он сесть на свободное место за столиком, который они только что заняли. Он представился, но Кэйт, продолжая думать о Розалинд, не расслышала его имени. Хотя это был высокий мужчина с гордым орлиным носом и гнусавым выговором выходца из Новой Англии, его висячие усы делали его похожим на добродушного дядюшку Панчо Вилья.

— Не знаю, зачем я хожу на эти мероприятия, — сказал он. — Но эти премьерные банкеты имеют особое очарование, когда поднимаешь бокал вместе со ждущими своего приговора, глаза их расширены от ужаса, уши напряжены в ожидании шума колес по булыжникам Сорок четвертой улицы. — Он с удовольствием уплетал куриную ножку.

— А вы не актер? — спросила его Кэйт. Нога Джулио под столом прижалась к ее ноге. Она улыбнулась.

— Нет, дорогая. Мой печальный облик когда-то отбрасывал свою мрачную тень на Бродвее, но это уже позади. Теперь я не тружусь в виноградниках, дающих густое и ароматное театральное бургундское, но возделываю свою лозу на менее солнечных и плодородных склонах и произвожу не благородные, а обычные вина американской жизни. Короче говоря, пишу мыльные оперы.

— И какую написали? — спросила Кэйт. Нога Джулио прижалась к ней еще сильнее, и она почувствовала, как дрожь пробежала по ее бедру.

— «Сын каждой матери».

— Правда? — сказала Кэйт. — Я часто слушаю мыльные оперы, когда работаю, хотя смотреть их особенно не могу. Зачем же вы убили Эмили? Это так неожиданно. Мне действительно нравилось ее ненавидеть.

— Да, да. Бедняжка Эмили. У Агнес Калдер, игравшей эту роль, началось какое-то заболевание вестибулярного аппарата, и она двигалась по съемочной площадке, как пьяный моряк, налетая на столы и опрокидывая стулья. Ей пришлось лечь в клинику. Мы не смогли найти ей замену, поэтому я утопил ее в бассейне спортивного клуба. Мне показалось, что это самый подходящий для нее конец смерть в воде. Извините, пойду возьму еще порцию цыпленка.

— Мне действительно кажется, что пора… — сказал Джулио.

Неожиданно в зале стало очень тихо, и все лица обратились к дверям. На стул взобрался какой-то человек, размахивающий руками, в которых были какие-то листки.

— Мы победили! — закричал он. — Здесь у меня телевизионные отзывы. Сигал, Линдстром и Лайонз — всем им понравилось. Через полчаса принесут утренние газеты.

Все закричали, захлопали и стали целоваться.

Джулио поцеловал ее страстным долгим поцелуем.

— Ну, а теперь, Кэйт?

— Но ведь принесли еще не все отзывы. «Тайме» и…