— Он требует массы времени, но того стоит. А теперь давайте есть. — Он поставил поднос на столик между двумя стульями.

— Настоящий деревенский ленч в саду.

Перед ними были нарезанные огурчики и весенний лук, политые оливковым маслом и уксусом, кубики пармезана и ломтики хрустящего батона, пикантные оливки, тарелка с дольками апельсинов, посыпанных сахарной пудрой, и бутылка белого вина.

Когда они съели все, что было на подносе, Кэйт счастливо вздохнула и откинулась в своем шезлонге, закрыв глаза. Она подставила лицо солнцу, наслаждаясь его теплом, и томно вытянулась. У нее было ощущение, что она выбралась из тесной зимней раковины.

На что это было бы похоже, размышляла она, жить в этом прекрасном доме с этим темпераментным человеком? Сколько еще противоречивых черт она обнаружит в нем? А в себе? Все, что он делал, он делал с одержимостью. Это, должно быть, опустошало всех, кто целый день находился бы рядом с ним… Но это так заразительно… А еще в нем столько нежности, подумала она, вспомнив, как он сжал ее руку, когда они разглядывали фотографию бабушки Полли.

— Вы спите? — спросил он шепотом. Она раскрыла глаза:

— Нет, бодрствую. — Но, должно быть, она все же отключилась на какое-то время, потому что он уже переоделся в широкие брюки и белый свитер, а поднос исчез.

Он склонился над ней.

— Я очень рад, что вы здесь. — Он взял ее за руку, чтобы помочь встать, но никто из них не сдвинулся с места. Ее глаза встретили его настолько пронзительный взгляд, что у нее перехватило дыхание. Словно жизненная энергия, поддерживающая ее существование, была вытянута из ее тела и перелилась из ее глаз в его. Но в следующее мгновение она ощутила, как эта энергия, усиленная во множество раз, вернулась к ней. Ее рука стиснула его руку. С бесконечной осторожностью, словно она была так же хрупка, как шейка стеклянной ложечки, его губы коснулись ее губ в поцелуе невообразимой нежности и продолжительности.

Потом он чуть откинулся назад, взял ее лицо в ладони и, неотрывно глядя в ее глаза своими темными глазами, прошептал:

— О, Кэйт! Хотите стать моей Кэйт?

— Да, Джулио, — сказала она, целуя кончики его пальцев, когда они коснулись ее губ. — Да…

Он привлек ее ближе к себе и погрузил свое лицо в ее волосы. Он ощутил запах сандалового дерева и папоротника. Она чувствовала, как напряглось его тело, отяжелело от желания, когда он прижался к ней. Его рот впитывал ненасытно ее губы, его язык проникал между ними.

— Я так хочу тебя, Кэйт, — бормотал он, обнимая ее на узком шезлонге.

— И я хочу… хочу… — начала она.

— Чего ты хочешь, моя Кэйт? Она была не в состоянии продолжать. Его пальцы нащупали пуговки ее блузки, а она погрузила свои руки в его вьющиеся черные волосы, прижимая его голову к своей груди, ощущая, как жесткие кудри щекочут ее соски.

— О, Кэйт, — простонал он, его дыхание, казалось, клокотало в горле, — я обожаю тебя!

Он сжимал ее бедра, и уже не было времени для нежных поцелуев и медленных ласк. Его жадные руки и алчущий рот обшаривали ее груди, погружая ее в неподконтрольный вихрь желания и страсти, заставляя ее тело трепетать. Она подалась к нему, она жаждала его рот, его руки, его прильнувшее к ней тело. Его рот обволакивал ее губы, язык требовательно и ищуще ласкал его изнутри. Он стянул с ее бедер колготки. Она рвала ремень его брюк, прижимая его сильные, мускулистые бедра к себе. Их тела мгновенно слились в одно, словно два пылающих солнца, излучая вырвавшуюся наружу страсть. Они соединились в диком объятии, сплавились воедино и замерли, задыхаясь.

— Кэйт, дорогая, — наконец вымолвил он, — я не думал, что это случится так.

Она нежно прижала его голову к ложбинке между грудей.

— Мягкий полумрак и тихая музыка? Она обмотала прядь его волос вокруг пальца, как кольцо.

— Что-то в этом роде. — Он сжал ладонью ее грудь.

Словно яблоко, подумала она.

— Я не захотела ждать, — заверила она его и поцеловала в макушку.

— Я понял это сегодня утром, — признался он. Его большой палец нежно коснулся ее соска.

— Это было так заметно?

— Как флаги и знамена, Кэйт. Тебя видно насквозь. Твое простодушие дико возбуждает такого старого соблазнителя, как я.

— Ты вовсе не старый, дорогой, а я совсем не так простодушна, как ты думаешь. А позднее у нас будет мягкий полумрак?

— Хм… — произнес он, целуя ее грудь. — Я обещаю. Но теперь… — он сел, — ты поможешь мне готовить.

— Сейчас?

— Сейчас! — он поправил растерзанную одежду: сочно поцеловал ее в губы, помог подняться на ноги и повел вниз по лестнице.

На кухне он протянул ей длинный белый фартук.

— Закатай рукава, — сказал он, завязывая лямки фартука и целуя сзади ее в шею. — Для начала мы приготовим жаркое.

— Не раньше, чем ты одаришь меня настоящим поцелуем, — запротестовала Кэйт, повернувшись в кольце его рук.

— Это последний до ужина, — пригрозил он, — иначе мы никогда не поедим. Его губы были нежными и наполнили ее предвкушением блаженства. — А теперь, сказал он, отступив на шаг, — этот рецепт передавался в семье моей матери из поколения в поколение. Он не из поваренной книги, это фамильное блюдо никаких отвратительных соусов. Итальянская пища усугубляет жизнь, а не скрывает ее…

— Дорогой, ты снова читаешь лекцию. И как мы сможем готовить, если ты не отрываешь от меня своих рук?

— Не сможем, — признался он и вздохнул.

Потом положил несколько розмариновых листочков в мраморную ступку. Разотри их, пока я накрошу чеснок.

Когда обе задачи были выполнены, он сделал в куске телятины единственный разрез и раскрыл его, словно книгу.

— Теперь тщательно посыпь его розмарином, — сказал он, целуя кончики ее пальцев, — а я добавлю сюда чеснок. Передай мне эту мельницу для перца… я кручу ее… завязываю, а теперь мне нужен один из твоих нежных пальчиков, чтобы сделать узелки, пожалуйста. Отлично! Это начало для арросто ди вителло. Можешь повторить!

— Арросто, — начала Кэйт и запнулась.

— Произнеси со вкусом. Ты должна прозвенеть «р» кончиком языка. Аррррррррр!! Арррррр! Попробуй!

— Арррросто! Арросто ди вителло!

— Отлично! — Он быстро чмокнул ее, коснувшись кончиком языка ее губ.

— А разве допускается, чтобы повар вмешивал в свое дело посудомойку? — Она поцеловала его в подбородок. — Я думала, что должна дожидаться конца обеда.

— Ах, но это прерогатива повара. Кэйт почистила и нарезала картофель, а затем уселась на высокий табурет и стала наблюдать, как Джулио готовит лук и мясо. Он привносил в готовку ту же страстную энергию, что и в работу.

Они вместе накрыли стол в столовой и поставили подносы и блюда нагреваться у пылающего очага. Потом они отдыхали на кухне, окруженные ароматами запекающейся телятины и медленно закипающего лука. Каждые несколько минут Джулио вскакивал, чтобы подрегулировать пламя, полить жиром телятину, помешать картофель. Он двигался по кухне так умело, так экономно тратя энергию, что Кэйт подумала, что он, должно быть, самый элегантный повар в мире.

Он откупорил охлажденную бутылку граве.

— Это для начала… — Потом он повернулся, чтобы снять жаркое с огня и поместить его в нагретую духовку, и поставил на плиту чайник с водой. — Ты проголодалась?

— Умираю от голода. Когда я наблюдаю, как ты готовишь, у меня, кроме всего прочего, разыгрывается аппетит.

— Вот это уже моя Кэйт! — Он снова торопливо чмокнул ее, прежде чем обратил свое внимание на кусок горгонзолы, который он в кастрюльке растер со сливками. — А теперь мы отправимся в столовую. Зажги свечи, я приду через минуту.

Кэйт чинно уселась за длинный стол, накрытый сейчас только для них двоих. Как много поколений, размышляла она, сидели здесь при свете свечей? Если начинать от его прапрадеда, получается четыре, подсчитала она.

Неожиданно рядом с нею очутился Джулио. Он поцеловал ее в голову и поставил перед ней тарелку с макаронами.

— Это феттучине ал горгонзола, — сказал он, наливая в ее бокал вино и садясь напротив. — А теперь ешь.