— Скажи им, — хихикая, обратилась она к Джулио, — скажи им.

Джулио протер глаза и изобразил на лице выражение полной серьезности. Потом прочистил горло и заговорщицки подмигнул Кэйт.

— Сегодня утром я заехал на квартиру автора, чтобы забрать это, — он пошлепал по своему подозрительному свертку, — и тот стал настаивать, чтобы мы вместе поехали на съемку. Это отвратительный старый зануда, он довел бы нас до полного сумасшествия. Тогда я посмотрел ему прямо в глаза и сказал самым лицемерным голосом, каким только мог: «А у вас была свинка?» — «Нет, никогда», — ответил он, и глаза у него выпучились, как у испуганного кролика. «Тогда вы не должны приходить, — сказал я, — свинка, подхваченная после наступления половой зрелости, может сделать вас бесплодным. А у обоих близнецов Эдвардсов — свинка». Я оставил его в холле, он выглядел как человек, который чудом избежал смерти.

— Вы ужасны! — хохоча, сказала Кэйт.

— Джулио, это нечестно, — заливаясь смехом, заявил Симон, — абсолютно нечестно, но мне нравится. А это тот кофейник? В этом ужасном свертке?

— Конечно. Мне сказали, что меня могут ограбить, если я повезу его в собственном футляре. Мне нужны нитяные перчатки, Симон.

Он отбросил в сторону газеты, под которыми обнаружился аккуратно перевязанный сверток из белой бумаги. Затем Джулио натянул белые нитяные перчатки и, как фокусник, развернул голубую фланелевую ткань, перевязанную ленточками. Из нее он извлек серебряный кофейник с фасеточным, изогнутым, словно лебединая шея, носиком и темной ручкой из самшита.

— Великолепно! — вскричали все хором. — Прекрасно! Чудесно! Восхитительно!

— Да, — сказал Джулио. И слова восхищения замерли у всех на устах, когда он медленно стал поворачивать перед ними кофейник, чтобы его можно было рассмотреть со всех сторон. Он был элегантен и изящен. Его цилиндрический корпус изгибался к широкому литому основанию. Серебро отливало благородным тусклым блеском.

— Я хочу, Симон, чтобы ты фотографировал его сначала на белом, а потом на черном фоне.

Вдвоем Мелисса и Симон водрузили над столом белый тент так, чтобы Симон мог фотографировать кофейник без каких-либо мерцающих бликов, искажающих форму сияющей серебряной поверхности. Когда лампы были тщательно установлены, Джулио и Симон перешли к громоздкой студийной камере, линзы которой проступали сквозь дыру, прорезанную в белой бумаге.

— Ну, что там видно? — спросил Джулио Симона.

— Все, черт побери! Взгляни сам! Джулио притиснулся к нему возле камеры, пробормотав что-то, что Кэйт показалось старым итальянским проклятьем. Мелисса уловила ее взгляд, и они ухмыльнулись друг другу. Пока Джулио и Симон колдовали над камерой, Мелисса и Кэйт ползали в пространстве, высотой в два фута между дном тента и полом и переставляли лампы, как им указывали. Они двигали их взад и вперед, вправо и влево и обратно вправо.

— Это ужасно! — сказал Джулио, уступая Симону его место.

У Кэйт округлились глаза, а Мелисса шепнула:

— Серебро всегда чертовски трудно снимать. Даже хуже, чем хрусталь.

— Ручка нуждается в дополнительной подсветке, — заявил Симон, — и я потерял изгиб брюшка над основанием.

— А я вижу пятно от лампы на носике, — завершил Джулио. — Следите теперь вы, двое, мы попробуем подвигать свет.

Теперь уже Мелисса и Кэйт стояли, придвинув друг к другу головы, за камерой.

— Прибавь немного света на основание, — сказала Мелисса.

— И чуть меньше на крышку, — добавила Кэйт.

Наконец Джулио, Мелисса и Кэйт сошлись во мнении, что кофейник выглядит, как надо.

— Чувствую, что начинаю ненавидеть его.

— Давай-ка сделаем снимок поляроидом, — сказал Джулио, — просто, чтобы увидеть, чего мы добились.

Через несколько минут они сгрудились, рассматривая снимок.

— Уже близко, — сказала Кэйт, надеясь, что ее голос не выдаст разочарования. Основание вышло слишком темным, а всей вещи не хватало блеска.

— Ненавижу, — сморщился Симон, — выглядит как выброшенный солдатский котелок.

— Бодритесь, ребята, — заявил Джулио, — теперь мы знаем, в какую сторону двигаться. А сейчас я собираюсь устроить перерыв, а потом опять вернемся к работе.

Симон удалился в темную комнату, что-то недовольно бормоча себе под нос.

— Не обращай внимания на Симона, — сказала Мелисса, — он всегда ворчит, когда работает. Он никогда не бывает удовлетворен. Джулио, конечно, тоже, так что они образуют великолепную пару.

Кэйт помогла Мелиссе освободить верхнюю крышку низкого столика с ящиком. Изнутри его Мелисса достала тарелки, серебряные приборы и стаканы.

— Мы всегда обедаем здесь, когда бываем завалены работой, и ужинаем тоже, а иногда и завтракаем. Это освобождает нас от необходимости спускаться в кухню. И я настояла на том, чтобы завести встроенный холодильник. Я знаю манекенщиц, которые поддерживают свои силы исключительно соком из сельдерея, деревенским сыром и воздухом.

— А это действительно правда, что они удаляют коренные зубы, чтобы их щеки выглядели впалыми?

— Некоторые по-прежнему делают это.

Но, похоже, это выходит из моды, и те, кто родился с хорошими скулами, в этом не нуждаются.

— Эй, дайте мне руку, Кэйт, — позвал из дверей Джулио и своим командным тоном предложил ей помочь распаковать сумки с продовольствием. — Симон, иди обедать! — закричал он.

Он принес с собой салаты, несколько порций паштета, копченый итальянский сыр, два длинных французских батона, охлажденную бутылку орвето и несколько апельсинов.

Наполнив тарелки, Симон и Мелисса удалились в офис в передней части дома, чтобы немного заняться деловыми бумагами. Джулио сначала положил на тарелку Кэйт деликатесы, потом себе — вдвое больше.

Не успела она отправить в рот кусок сыра, как голос Джулио оторвал ее от еды.

— Скажите, чем вы занимаетесь, когда не работаете?

Она проглотила кусок, прежде чем ответить.

— Рисую, как только выпадает немного свободного времени. Кажется, Гойя сказал, что если кто-нибудь выпадет из окна второго этажа, художник должен быть в состоянии запечатлеть его раньше, чем он грохнется на землю. Мне еще предстоит долгий путь, чтобы достичь такого профессионального уровня, но я работаю над этим. Когда хорошая погода, хожу рисовать в Центральный парк.

— Вы говорите это серьезно, да? А что еще вы делаете? — настаивал он.

— Пишу и иллюстрирую детскую книжку. Это очень забавная история, основанная более или менее на некоторых старых народных норвежских сказках, которые когда-то рассказывала мне моя бабушка. Можете положить мне еще немного этого салата? Там полно всяких чудовищ в жутких чащобах.

Он вручил ей картонное корытце.

— Но когда вы не оттачиваете свое мастерство или не работаете над книгой, что вы делаете, чтобы расслабиться? Вы встречаетесь с кем-нибудь? — спросил он прямо.

— Нет, сейчас я ни с кем не встречаюсь, — ответила она нерешительно, подумав немного виновато о неисполненном желании Нила завязать с ней любовный роман.

— Хм… Вы с ним недавно порвали? Почему? Она покачала головой. Это действительно было не его дело. Она определенно не собиралась обсуждать с ним безуспешные домогательства Нила по отношению к ней.

— Скажите… — начала она.

Но он оборвал, проигнорировав ее слова:

— Почему? — настаивал он.

Этот человек мог довести до белого каления.

— Если хотите знать, я не порывала с Нилом, потому что там нечего было порывать. Он слишком похож на моего бывшего мужа…

Джулио поперхнулся вином.

— Бывший муж? — Он прокашлялся и с трудом выговорил:

— Мне показалось, вы сказали…

— Я сказала, что не замужем, но не говорила, что не была.

— Вам надо было стать юристом… — Теперь была его очередь раскаляться добела. — А что с этим Нилом?

— Нил — это друг, который хочет быть больше чем другом — возлюбленным, чего никогда не случится, только и всего.

Джулио несколько оживился.

— Хм… А почему?

— Он одновременно и зависим и доминирует — это ужасно деструктивная комбинация.