Литмир - Электронная Библиотека
A
A

С. Лагерлёф

Император Португальский

I

СЕРДЦЕ НАЧИНАЕТ БИТЬСЯ

Сколько уже прошло лет, а Ян Андерссон из Скрулюкки[1] не уставал рассказывать о том дне, когда его малышка появилась на свет.

Ранним утром он сходил за повивальной бабкой и другими помощницами, а затем просидел на колоде в дровяном сарае всю первую половину дня и добрую часть второй безо всякого дела, просто ожидая.

Дождь на улице лил как из ведра, и не обошлось без того, что ему тоже досталось, хотя вроде он сидел под крышей. Дождь проникал к нему влагой сквозь щели в стенах и каплями с прогнившего потолка, а ветер то и дело шквалом обрушивался на него через не имевший двери вход в сарай.

«Интересно, считает ли кто-нибудь, что я рад этому ребенку?» — пробормотал он, сидя на своей колоде, и при этом так поддал ногой по щепке, что она вылетела во двор. «Ибо это — самое большое несчастье, которое могло со мной приключиться. Когда мы с Катриной поженились, сделали мы это потому, что нам надоело быть батраком и служанкой у Эрика из Фаллы и хотелось жить своим домом, а уж конечно, не потому, что мы собирались иметь детей».

Он опустил голову на руки и тяжело вздохнул. Естественно, холод, сырость и это долгое, томительное ожидание сделали свое дело, повергнув его в мрачное настроение, но причина была далеко не только в этом. Сетования его имели под собой серьезные основания.

«Работать, — думал он, — работать — вот что мне приходится делать с утра до вечера, но до сих пор я по крайней мере имел покой по ночам. Теперь этот младенец, верно, будет кричать, и покоя не будет и ночью».

После этого его охватило еще большее отчаяние. Он убрал руки с лица и так сцепил их, что затрещали суставы.

«До этих-то пор мы хорошо сводили концы с концами, потому что Катрина так же могла ходить на работу, как и я. Но теперь ей придется сидеть дома и смотреть за ребенком».

Он так мрачно уставился перед собой, словно уже наяву видел, как голод и нужда крадутся через двор, чтобы проникнуть в избу.

«Да уж, — сказал он и в подкрепление своих слов с силой ударил кулаками по колоде, — я хочу только сказать, что знай я в тот раз, когда Эрик из Фаллы пришел и предложил мне строиться на его земле и дал немного паршивых бревен для избы, знай я тогда, что все кончится вот этим, лучше бы отказался от всего и остался бы жить при конюшне в Фалле до конца моих дней».

Это были жестокие слова. Он это чувствовал, но у него не было ни малейшего желания брать их назад.

«Случись какое…» — начал он, потому что зашел уже так далеко, что хотел сказать, что не возражал бы, если бы с ребенком случилось какое-нибудь несчастье еще до появления на свет. Но он так и не успел договорить. Его прервал слабый писк, донесшийся сквозь стену.

Сарай был пристроен к избе, и когда он прислушался, то услышал, что пищание это доносится именно оттуда. Он, конечно, сразу понял, что это означает, и молча застыл на своей колоде, не подавая признаков огорчения или радости. В конце концов он слегка пожал плечами.

«Да, значит, свершилось, — сказал он, — теперь я хоть смогу с Божьей помощью пробраться в избу и обогреться».

Но это утешение тоже пришло не сразу. Он продолжал сидеть и ждать, час за часом.

Дождь продолжал лить, как и прежде, ветер усилился, и, хотя был всего лишь конец августа, погода была ненастной, как в ноябре.

В довершение всего, через некоторое время ему в голову пришла мысль, которая еще больше опечалила его. Он почувствовал, что им пренебрегли и о нем забыли.

«Там у Катрины три бабы, кроме повитухи, — проговорил он вполголоса. — Уж кто-нибудь из них мог бы потрудиться прийти и сказать мне, мальчик это или девочка».

Он сидел, прислушиваясь к тому, как они разводят в плите огонь. Он видел, что они побежали за водой, а о его существовании вроде никто и не вспоминал.

Тут он закрыл лицо руками и принялся раскачиваться взад и вперед.

«Дорогой ты мой Ян Андерссон, — говорил он себе, — ну чем же ты провинился? Почему все у тебя так плохо? Почему у тебя вечно одни несчастья? Почему не довелось тебе жениться на красивой молодой девушке вместо этой старой Катрины, скотницы Эрика из Фаллы?»

Он был в ужасном отчаянии. Промеж пальцев даже просочилось несколько слезинок.

«Почему тебя так мало уважают в приходе, дорогой мой Ян Андерссон? Почему тебя вечно оттесняют другие? Ты знаешь, что есть такие, кто так же беден, как ты, и так же не спор в работе, как ты, но никто так не обойден судьбой, как ты. В чем же дело, дорогой мой Ян Андерссон?»

Этот вопрос он часто задавал себе и раньше, но безо всякого результата. Да и сейчас, пожалуй, не было никакой надежды, что он сможет найти ответ. Может быть, во всем происходившем виноват был вовсе и не он? Может быть, правильным объяснением было то, что и Бог, и люди были просто несправедливы к нему?

Придя к этой мысли, он убрал руки от лица и постарался придать себе бодрый вид.

«Если тебе все же когда-нибудь удастся войти в свою избу, дорогой мой Ян Андерссон, — сказал он, — ты можешь вовсе и не смотреть на младенца. Ты пойдешь прямо к плите и станешь там греться, не говоря ни слова».

«Или подумай, а что, если тебе просто взять да и уйти! Тебе ведь нет больше надобности тут сидеть, раз ты уже знаешь, что все позади. Представляешь, если бы ты показал Катрине и всем этим бабам, что можешь постоять за себя…»

Он как раз собирался подняться, когда в дверях сарая показалась хозяйка Фаллы. Она очень почтительно поклонилась и попросила его войти в избу посмотреть на ребенка.

Если бы приглашение передала не сама хозяйка Фаллы, еще неизвестно, пошел ли бы он, так он был зол. Но с ней он отправился, хотя и безо всякой спешки. Он изо всех сил старался принять такой же вид и осанку, как у Эрика из Фаллы, когда тот переступал порог приходской избы, чтобы опустить в урну избирательный бюллетень. И ему вполне удалось выглядеть таким же торжественно-унылым.

— Пожалуйте, Ян! — сказала хозяйка Фаллы, распахивая дверь избы. Она тут же отступила в сторону, чтобы пропустить его вперед.

С первого же взгляда он увидел, что в избе все было красиво прибрано. Кофейник остужался на краю плиты, а на покрытом белоснежной скатертью столе у окна стояли кофейные чашки хозяйки Фаллы. Катрина лежала на кровати, а две другие женщины, пришедшие помогать, стояли, прижавшись к стене, чтобы ему было хорошо видно, как они все устроили.

Прямо перед накрытым столом стояла повивальная бабка со свертком в руках.

Ему подумалось, что на этот раз, похоже, самой важной персоной здесь был он. Катрина смотрела на него таким кротким взглядом, словно хотела спросить, доволен ли он ею. Все остальные тоже обратили к нему взгляды, как бы ожидая похвалы за все свои хлопоты ради него.

Но не так-то уж легко радоваться, когда ты целый день просидел озлобленный и замерзший. Он продолжал молча стоять с выражением лица Эрика из Фаллы.

Тут повивальная бабка сделала шаг вперед. А изба была столь невелика, что, сделав один-единственный шаг, она оказалась совсем рядом с ним и смогла положить ребенка ему на руки.

— Теперь Ян может посмотреть на малышку. Это, что называется, отличная работа, — сказала она.

И вот он стоял, держа в руках нечто теплое и мягкое, завернутое в большую шаль. Шаль была отогнута настолько, что он видел маленькое сморщенное личико и маленькие худенькие ручки. Он стоял, размышляя, что же, по мнению женщин, он должен делать со свертком, который повитуха вложила ему в руки. В этот момент он ощутил толчок, от которого они оба, и он, и ребенок, вздрогнули. Толчок этот не исходил от кого-либо из окружавших его, а вот исходил ли он от девочки или от него самого — этого он никак не мог уяснить.

Сразу за этим сердце, как никогда прежде, забилось у него в груди. Он тут же перестал мерзнуть и чувствовать себя расстроенным, опечаленным и злым, а все стало прекрасно. Единственное, что его волновало, это то, что он никак не мог понять, отчего все так колотится и бьется в груди, как после танцев, бега или подъема на крутую гору.

вернуться

1

Скрулюкка. — Большинство географических названий в данном романе вымышлено: Скрулюкка, горный хребет Снипа, озеро Дувшён, Дувнесский завод, усадьба Фалла и т. д.

1
{"b":"106644","o":1}