Может быть, и других не было, не было отца, не было бродяги, я все это увидел в собственных снах, нафантазировал и, неизвестно с чего, вдруг поверил. В действительности все это было бредом, наваждением, болезнью воспаленной крови.
Поднялся ветер, он был холоден и он принес с собою голоса – их голоса.
– Пора начинать, – это сказал отец.
– Не хочу, – прошептал я, и голос исчез.
– Попроси у отца прощения, – это сказала мать.
– Не хочу, – ответил я, и голос исчез.
– Женись на мне, – это сказала Моя Девушка.
– Не хочу! – выкрикнул я, и голос исчез.
– Уйди из этого города, – это сказал бродяга.
– Не хочу!!. – заорал я. – Не уйду!!!
Все. Нет никого. Есть только я – и этот проклятый город. Я – и эта проклятая свалка.
Я почувствовал, как, под порывами ледяного ветра стынет и стягивается кожа на моем лице. И – странное дело – именно сейчас, именно здесь я, наконец-то, ощутил покой, настоящий покой.
Потому что сейчас, сидя у моста, под телеграфным столбом, на котором вырос сегодня ужасный уродливый плод, я слушал ветер и думал о том, что произойдет дальше.
Я знал, что сейчас уйду отсюда. Не на железнодорожный вокзал, не на Центральный Рынок, не куда-то конкретно – просто отсюда – с этой улицы, подальше от дома, ставшего мне чужим.
Я знал, что буду долго, очень долго бродить по каменистым, разбитым улицам, и улицы эти будут казаться мне незнакомыми и враждебными, хотя никто – это я знал точно – никто не причинит мне зла. Потому что никого не встречу я в городе, ни с кем не придется мне останавливаться. Я знал, что буду кружить безлюдными улицами до тех пор, пока не устану и не усядусь где-нибудь, на каком-нибудь перекрестке. Усядусь прямо на землю, в пыль, и с наслаждением вытяну ноги. И буду сидеть вот так – долго, может быть, дольше, чем бродил.
Я буду сидеть так, в пыли, вытянув ноги, до тех пор, пока не наткнется на меня незнакомый плачущий мальчишка. Я усажу его рядом, я утру ему слезы. Я расскажу ему о городах. Я расскажу ему о вокзале. Я расскажу ему о словах и о снах.
Может быть, я расскажу ему о бродяге. Словом, расскажу обо всем, что знаю сам.
Но это будет потом. А пока что я сидел у мостика и напевал песенку бродяги:
Разинув рот, стоит дурак,
В преддверье тишины.
На нем красивый синий фрак
И модные штаны.
Стоит, уставясь в небеса,
И мнет в руке колпак.
Его седые волоса
Завиты кое-как.
Чужих имен не разгадав,
Не переделав слов,
Он оказался навсегда
В плену нелепых снов.
Не то мудрец, не то палач,
Ни взять, ни побороть,
И остается только плач —
Прозрачнейшая плоть.