Эти слова привлекли внимание Эвелины, но прежде чем она успела попросить тетушку высказаться яснее, леди Харрингтон и леди Доувстон затеяли спор по поводу рифмы к слову «Раддик».

Эвелина пошевелилась в своем кресле, и рисунки снова защекотали ей ногу — Это собрание было ненужной, пустой тратой времени, а ведь ей еще необходимо было обдумать следующий шаг в своих действиях по воспитанию Майкла Холборо. Судя по его рисункам, он становился более восприимчивым. И судя по тому, как он рисовал ее, она могла надеяться, что он вскоре снова найдет способ увидеться с ней.

— Ты арендовал целую ложу только для нас троих? — спросила Эви, когда брат предложил ей одно из двух кресел в первом ряду, а мать уселась рядом. Партер внизу был уже заполнен, и, казалось, ни одна ложа или кресло не будут пустовать сегодня. Нелепость огромных размеров ложи удивила девушку. Если Виктора и можно было обвинить в чем-то, то только не в легкомыслии и расточительности.

— Не совсем так. Я пригласил нескольких друзей присоединиться к нам, — ответил Виктор, усаживаясь в одно из задних кресел.

Подозрение шевельнулось в душе, когда Эвелина взглянула на пустое кресло рядом.

— Каких еще друзей?

— А, добрый вечер, Раддик, — раздался рокочущий голос лорда Алвингтона, раздвинувшего портьеры в глубине ложи. — Как мило с вашей стороны было пригласить нас сегодня. Кажется, тут ужасное столпотворение, а я уже уступил свою ложу моей чертовой племяннице и ее семье.

— Это было очень великодушно с вашей стороны, — похвалил Виктор, пожимая виконту руку.

— Леди Алвингтон! — воскликнула мать Эви певучим, приторно-сладким голосом, поднимаясь, чтобы расцеловать объемистую виконтессу в обе румяные щеки. — Вы слышали, что Веллингтон обедает у нас в пятницу?

— Да. Это такой прекрасный джентльмен.

Эви тоже поднялась, хотя никто не обращал на нее внимания, пока в ложе не появился Кларенс Алвингтон. Это объясняло наличие лишнего стула. Ее снова использовали как разменную монету в политической сделке. Скрыв под улыбкой свое неудовольствие, Эви присела в глубоком реверансе, а Кларенс, взяв ее руку, затянутую в перчатку, склонился к ней.

— Вы как прекрасное видение сегодня, мисс Раддик, — протяжно сказал он.

— В самом деле, — сказала леди Алвингтон. — Откуда у вас это ожерелье, дорогая? Оно просто великолепно.

Эви коснулась рукой серебряного сердечка с бриллиантом в середине. Ее так и подмывало рассказать им в подробностях, как к ней попало это ожерелье. Но не стоило все рушить только ради того, чтобы увидеть выражение их лиц.

— Это старинная фамильная драгоценность, — вместо этого сказала она, заметив при этом, как ее мать слегка нахмурилась. — Одна из бабушкиных, разве не так?

— Да. Да, полагаю, что так. — Едва удостоив дочь взглядом, Женевьева Раддик снова села. — Скажите мне, мистер Алвингтон, чем вы теперь занимаетесь?

— Очень любезно с вашей стороны спросить об этом, миссис Раддик. Недавно я занялся разработкой совершенно нового фасона галстука. — Кларенс, задрав кверху острый подбородок, продемонстрировал галстук, завязанный таким замысловатым способом, что, должно быть, они со своим слугой начали трудиться над ним с самого утра.

— Видите? — Устремив подбородок к небу, он старался, чтобы зрители как можно лучше разглядели его. — Я назвал это «Узел Меркурия».

Пока все присутствующие, захлебываясь от восторга, рассыпались в похвалах по поводу галстука Кларенса, Эвелина, одобрительно кивая, обратилась к более интересному занятию — разглядывала зрителей в соседних ложах. Через две ложи от них, дальше от сцены, расположились лорд и леди Дэр вместе с двумя тетушками Дэра и всеми его взрослыми братьями, кроме Роберта, который был ранен при Ватерлоо и последнее время редко появлялся на публике. В ложе по другую сторону сцены сидела Люсинда со своим отцом, генералом Барреттом, в компании его друзей, известных военных и политиков.

Свет начал гаснуть. Эви улыбнулась и, помахав рукой Люси, заняла свое место. Когда поднялся занавес, вспышка света привлекла ее внимание. Она стала вглядываться в расположенные рядом со сценой ложи, чтобы узнать, кто это смотрит на нее. Бинокль, нацеленный в ее сторону, опустился, открывая худощавое довольное лицо маркиза де Сент-Обина.

У Эви перехватило дыхание. Ее семья уже целую вечность имела ложу в «Друри-Лейн», но, насколько ей было известно, маркиз никогда не посещал столь банальных мероприятий, как это. Но он был здесь, причем не один. Вместе с ним в ложе находились несколько его беспутных приятелей и их знакомых женщин, одна из которых, чрезмерно накрашенная блондинка, без стеснения так и старалась прижаться своим огромным бюстом к руке Сента.

Острая боль пронзила Эви грудь. Значит, несмотря на его недавнее внимание к ней, она для него всего лишь очередная жертва в длинной цепи одержанных побед. Женщина, которую нужно уложить в постель, надсмеяться над ней и бросить. Прекрасно. Просто замечательно. Во всяком случае, ей все же было любопытно узнать, каково это — быть с ним.

— Что это за пьеса? — прошептал Кларенс, склонившись к ней и окатив ее волной запаха слишком крепкого одеколона.

— «Как вам это понравится», — ответила Эви более резко, чем следовало. Господи помилуй, название написано на программке, которую он держал в руке.

— А, это одна из пьес Шекспира.

— Полагаю, что так.

Кто-то толкнул спинку ее кресла. Без сомнения, это Виктор напоминал ей, чтобы вела себя прилично. Эви снова взглянула на Сента поверх огромного галстука Кларенса. Если он все еще может спокойно… довольствоваться компанией своих приятелей по ложе и если он способен практически выставить себя напоказ с этой грудастой женщиной, значит, он так ничему и не научился. Эви нахмурилась. Или же это она сама ничему не научилась.

Щека Виктора коснулась ее уха.

— Прекрати хмуриться, — почти беззвучно прошептал он.

О, ей необходимо ненадолго выйти. Скорее прочь отсюда, где каждый может увидеть выражение ее лица, заметить слезы в глазах.

— Мне что-то нехорошо, — прошептала она через плечо. — Нужно выпить воды.

— Тогда иди. Но возвращайся скорее.

Пробормотав извинения, Эвелина встала и вышла изложи за плотно задвинутые портьеры. Ей хотелось прислониться к стене и разрыдаться, но в коридоре из ложи в ложу сновали лакеи в ливреях, предлагая присутствующим напитки, бинокли и другие мелочи. По ее просьбе один из них указал скрытый за портьерой альков, и она успела проскользнуть туда как раз в тот момент, когда первая слеза побежала по щеке.

Сент отодвинул кресло, стараясь оказаться подальше от высокой груди Делии. Он не стал бы никого приглашать на этот вечер, но ему не хотелось выглядеть идиотом, сидя в одиночестве в шестиместной ложе.

Он снова оглянулся, чтобы взглянуть на Эвелину, как делал каждые две минуты, и увидел, что ее нет в кресле. Маркиз встал.

— Сент, принесите мне бренди, — проворковала Делия.

Не обращая на нее внимания, маркиз вышел из ложи и по широкому коридору направился к семейной ложе Раддиков. Эвелины не было видно. Решив, что она, вероятно, уже вернулась на место, он тихо выругался и развернулся, чтобы идти назад, как вдруг из-за портьеры ближайшего алькова услышал тихие всхлипывания.

— Эвелина? — прошептал он, моля Господа, чтобы это не оказалась Фатима или какая-то еще знакомая ему женщина.

— Убирайтесь. Хвала Люциферу!

— Что с тобой?

— Ничего.

Сент отвел портьеру в сторону и увидел, что Эви, закрыв руками лицо, стоит лицом к стене.

— Если ты прячешься, это не сработало, — прошептал он. — Я тебя вижу.

— Я тоже вас видела. Развлекаетесь?

— По правде говоря, нет. Я надеялся, что Делия изогнется так сильно, что вывалится из ложи, но этого пока не случилось.